хозяине.
— Я пошел, — сказал он. Ему было не до смеха. Взяв лежавшую на столе рядом с моими бумагами записную книжку в кожаном переплете, он засунул ее во внутренний карман. — Это нельзя оставлять. Будь добр, открой дверь и посмотри: нет ли кого в коридоре.
Открыв дверь, я убедился, что все в порядке, и кивнул ему. Он взял Ройала под мышки, протащил его в дверь и бросил, не церемонясь, в коридоре возле перевернутого стула. Ройал зашевелился и застонал. В любую секунду он мог очнуться. Несколько секунд Кеннеди смотрел на меня, словно обдумывая, что сказать, затем протянул руку и легонько хлопнул меня по здоровому плечу:
— Удачи тебе, Толбот. Боже, как я хочу пойти с тобой!
— Я тоже хочу этого, — ответил я прочувствованно. — Не беспокойся, все будет нормально. — Я не мог обмануть даже себя, и Кеннеди знал это. Я кивнул ему, вернулся в комнату, закрыл дверь и услышал, как Кеннеди, повернув ключ, оставил его в замке. И, сколько ни прислушивался, я не смог уловить звука его шагов: для такого крупного человека он был столь же бесшумен, сколь и быстр.
Теперь, когда я остался один и мне нечем было заняться, боль дала о себе знать с удвоенной силой. Чередуясь с тошнотой, она накатывалась на меня волнами. Проще простого было потерять сознание, но позволить себе этого я не мог, по крайней мере сейчас. Слишком поздно. Я бы отдал что угодно за обезболивающий укол, за то, что помогло бы мне продержаться следующий час или около того. И почти обрадовался, когда минуты через две после ухода Кеннеди раздались приближающиеся шаги. Мы успели закончить все вовремя. Услышав восклицание и перешедшие в бег шаги, я сел за стол и взял карандаш. Выключил верхний свет и отрегулировал настенную лампу так, чтобы она светила над головой, оставляя мое лицо в глубокой тени. Возможно, как сказал Кеннеди, внешне и не было заметно, что мне врезали по зубам, но я не собирался рисковать.
Ключ со скрипом повернулся в замке, дверь распахнулась, ударилась о переборку, и в комнату влетел похожий телосложением на Сибэтти головорез, которого я раньше не встречал. Голливуд научил его, как открывать двери в подобных ситуациях. Если повредишь панели, сорвешь дверь с петель, отобьешь штукатурку со стены — это пустяки: платить за все придется несчастному владельцу. Однако здесь дверь сделана из стали, и он только разбил пальцы на ноге. И не обязательно было быть тонким знатоком человеческой натуры, чтобы понять: больше всего ему хотелось начать палить из автоматического пистолета, которым он размахивал. Но он увидел лишь меня, сидящего с карандашом в руке и с выражением легкого изумления на лице, и все равно бросил на меня грозный взгляд, повернулся и кивнул кому-то в коридоре.
В комнату вошли Вайленд и генерал, почти неся уже пришедшего в сознание Ройала. Мне доставило удовольствие просто видеть, как он тяжело рухнул на стул. Пару ночей назад я, а сегодня вечером и Кеннеди отлично отделали его — синяк на лице обещал стать самым большим синяком, который я когда- либо видел. Уже сейчас он был самым ярким. Я сидел и размышлял несколько отрешенно, — по-другому думать о Ройале я не мог, — останется ли синяк у него на лице, когда его посадят на электрический стул. Похоже было, что останется.
— Ты выходил из этой комнаты сегодня, Толбот? — Вайленд был вне себя и, видимо, решил отдохнуть от вежливых манер высокопоставленного чиновника.
— Конечно, дематериализовался и просочился сквозь замочную скважину.
— Я с интересом посмотрел на Ройала. — Что случилось с нашим другом? На него рухнула вышка?
— Это был не Толбот. — Ройал оттолкнул руку Вайленда, которой тот пытался его поддерживать, пошарил под пальто и вытащил пистолет. Свой маленький смертоносный пистолет, мысль о котором всегда приходила ему в голову первой. Он было сунул его обратно, но передумал и выщелкнул магазин. Нет, магазин никто не трогал — все патроны с маленькими медно-никелевыми пульками были на месте. Ройал вставил магазин обратно, вложил пистолет в кобуру и почти машинально ощупал внутренний нагрудный карман. Его здоровый глаз несколько раз моргнул. Человек с очень развитым воображением счел бы это сначала проявлением тревоги, затем — облегчения.
Обращаясь к Вайленду, Ройал сказал:
— Бумажник пропал.
— Бумажник? — ошибиться в чувствах Вайленда было невозможно — он испытывал явное облегчение. — Значит, это был вор! Ударил, вытащил бумажник и удрал.
— Ваш бумажник? На моей платформе? Возмутительно, весьма возмутительно! — Усы старика встопорщились. В любой день он мог бы пойти преподавать в театральном училище систему Станиславского. — Бог свидетель — мне не хочется защищать вас, Ройал, но на моей платформе! Я сейчас же распоряжусь о розыске, и преступник...
— Напрасно беспокоитесь, генерал, — прервал я его сухо. — Преступник спокойненько положил деньги в карман, а бумажник уже лежит на дне морском.
Кроме того, любой, кто отнял деньги у Ройала, заслуживает медали.
— Ты слишком много болтаешь, приятель, — холодно сказал Вайленд. Он внимательно посмотрел на меня, что мне весьма не понравилось, и более мягко продолжил:
— Это могли сделать для отвода глаз. Ройалу, возможно, врезали и по какой-то другой причине. Причине, о которой ты можешь что-то знать, Толбот.
Мурашки побежали по моему телу. Вайленд никогда не был дураком, а я этого не учел. Если у них возникнут подозрения и они обыщут меня, то либо найдут пистолет Ларри, либо обнаружат рану — а они обязательно найдут и то и другое, — и это будет моя прощальная гастроль. Мне стало совсем не по себе.
— Возможно, это надувательство, — сказал Ройал, встал, пошатываясь, пересек комнату, подошел к моему столу и стал рассматривать лежавшие передо мной листы бумаги.
Это был конец. Я сразу вспомнил его слишком внимательный взгляд на бумаги, когда он выходил из комнаты. Тогда я исписал около половины листа и с тех пор не добавил ни единой буквы или цифры. Это станет тем доказательством, о котором Ройал мог только мечтать. Я продолжал смотреть на Ройала, не осмеливаясь взглянуть на бумаги и задаваясь вопросом сколько пуль он всадит в меня, пока я успею хотя бы дотянуться до торчавшей за поясом пушки Ларри. И вдруг услышал разочарованный голос Ройала:
— Мы не там ищем. Толбот чист: все это время он работал, мистер Вайленд, и, я бы сказал, практически без передышки.
Я взглянул на лежавшие передо мной бумаги: вместо испещренной цифрами и буквами полстраницы лежало два с половиной исписанных листа, причем той же ручкой. Лишь при достаточно внимательном рассмотрении можно было бы заметить, что писал другой человек. Однако по отношению к Ройалу листы лежали вверх ногами. Написанные цифры и буквы были такой же бессмыслицей, что и моя собственная писанина, но этого было более чем достаточно — это был пропуск в жизнь, выданный мне Кеннеди, его предусмотрительность превзошла мою собственную. Эх, встретить бы мне его несколькими месяцами раньше!
— Ладно! Видимо, у кого-то мало денег. — Вайленд был явно удовлетворен и, очевидно, выбросил из головы происшествие с Ройалом. — Как дела, Толбот? — обратился он ко мне. — Время поджимает.
— Не беспокойтесь, — успокоил я его, — все сделано, успех гарантирую.
Пять минут работы внутри батискафа, и все будет в порядке.
— Великолепно, — Вайленд выглядел довольным. Он повернулся к головорезу, который несколько минут назад ворвался в комнату:
— Дочь генерала и его шофер — найдешь их в каюте генерала — должны немедленно прийти сюда. Готов, Толбот?
— Готов.
Я встал, слегка шатаясь, но по сравнению с Ройалом я выглядел достаточно здоровым, и никто моих пошатываний не заметил.
— У меня был тяжелый день, Вайленд. Мне необходимо чем-нибудь подкрепиться перед спуском.
— Я бы удивился, если Сибэтти и его дружок не пополнили запасы спиртного в баре. — Вайленд уже видел конец пути и был в хорошем настроении. — Пошли.
