броске партнера. Но оранжевый шар парил в воздухе на волне этой свободной, ликующей мощи; и чистота его полета на фоне белого неба, безупречная симметрия его параболической траектории, уверенность, что мяч будет принят без осечки, были почти прекрасны, они как бы невольно опровергали все окружающее — бетон, двойную ограду с похожими на рогатки столбами, холод.
Леонарда завораживало и раздражало именно то, что эти двое взрослых так откровенно забавляются. Английские военные, любители крикета, дождались бы общей тренировки, включенной в расписание, или в крайнем случае устроили игру экспромтом, но по правилам. Это же было чистое щегольство, ребячество. Они продолжали играть. Через пятнадцать минут один из них посмотрел на часы. Они направились к боковой двери, отперли ее и скрылись внутри. Минуту-другую после этого их отсутствие висело в воздухе над чахлой прошлогодней травой между оградой и низким зданием. Потом оно растворилось.
Часовой прошел вдоль полосатого шлагбаума, заглянул в будку к напарнику, потом вернулся на место и потопал ногами по бетону. Еще через десять минут из двухэтажного здания выскочил Боб Гласе. Рядом с ним шагал офицер американской армии. Они нырнули под шлагбаум, обогнув часового с обеих сторон. Леонард собрался вылезти из машины, но Гласе жестом велел ему открыть окно. Он представил военного как майора Эйнджелла. Потом он отступил назад, майор нагнулся к окну и сказал: «Добро пожаловать, молодой человек!» У него было длинное осунувшееся лицо, выбритое так тщательно, что щеки приобрели зеленоватый оттенок. На руках у майора были кожаные перчатки; он протянул Леонарду его документы.
— Спас от бумагорезки. — Он шутливо понизил голос. — Похоже, Боб малость завидует. Вы их лучше с собой не носите. Пускай лежат дома. Мы вам выдадим пропуск. — Холодную машину наполнил запах лосьона. Он походил на аромат лимонной шипучки. — Я дал Бобу разрешение познакомить вас с нашим хозяйством. Но я не имею права приказывать часовым по телефону даже в особых случаях, так что пришлось выйти к ним самому.
Он отправился к будке. Гласе сел за руль. Шлагбаум подняли, и когда их машина проезжала ворота, майор в шутку отдал им честь, поднеся к виску только один палец.
Леонард хотел было помахать в ответ, но решил, что это будет выглядеть по-дурацки, уронил руку и выдавил из себя улыбку.
Они затормозили около армейского грузовика перед двухэтажным зданием. Где-то за углом стучал дизельный генератор. Вместо того чтобы повести Леонарда ко входу, Гласе взял его под локоть и повернул к ограде; пройдя с ним по траве несколько шагов, он указал наружу. Ярдах в ста от ограды, за полем, на них смотрели в бинокль двое солдат.
— Русский сектор. Эти ребята с нас глаз не сводят. Очень интересуются нашей станцией. Отмечают всех, кто здесь появляется, все, что привозят и увозят. Вас они в первый раз видят. Если засекут, что вы появляетесь каждый день, наверно, дадут вам кодовое имя. — Они зашагали обратно к машине. — Так что первое правило: всегда держитесь как человек, пришедший на радиолокационную станцию.
Леонард хотел было спросить о людях, игравших в мяч, но Гласе уже потащил его за угол дома, говоря через плечо:
— Я думал проводить вас к вашим приборам, но это, в конце концов, подождет. Посмотрите, что тут делается. — Они завернули за угол и прошли между двумя ревущими передвижными генераторами. Гласе пропустил Леонарда в дверь, за которой был короткий коридор, а в конце его — следующая дверь с надписью «Только для персонала». За ней действительно оказался склад — огромное помещение с бетонным полом, где тускло светили голые лампочки, рядами висящие на стальных прогонах. В запертых металлических отсеках лежали разнокалиберные деревянные ящики. Один конец склада был расчищен, и Леонард увидел там автопогрузчик, разворачивающийся на заляпанном маслом полу. Он пошел за Глассом вдоль отсеков с ящиками, на боках которых стояли трафаретные надписи «Осторожно! Хрупкое оборудование».
— Остатки вашего добра еще здесь, — сказал Гласе, — но основная его часть уже в вашей комнате.
Леонард не задавал вопросов. Было ясно, что Гласе получает удовольствие от постепенного раскрытия тайны. Они встали на краю свободного пространства, наблюдая за погрузчиком. Там, где он остановился, лежали ровные штабеля изогнутых стальных секций около фута шириной и трех длиной. Их были десятки, если не сотни. Погрузчик как раз поднимал несколько штук.
— Это стальные облицовочные листы. Облитые каучуковым раствором, чтобы не гремели. Пойдем за ними. — Они пошли за погрузчиком, который начал спускаться в подвал по специальному пандусу. Водитель, маленький мускулистый человечек в армейском комбинезоне, повернулся и кивнул Глассу. — Это Фриц. Мы их всех зовем Фрицами. Человек Гелена (Райнхард Гелен — генерал вермахта. После войны предоставил в распоряжение американских оккупационных властей архивы тайной полиции и создал свою информационную службу («организацию Гелена»).). Слыхали про такого? — Леонард хотел ответить, но у него перехватило горло от запаха, поднимающегося снизу им Навстречу. Гласе продолжал: — Фриц был нацистом. Как и большинство людей Гелена, но этот жуть что творил. — Заметив реакцию Леонарда на запах, он откликнулся на нее сконфуженной улыбкой — ни дать ни взять польщенный хозяин. — Об этом после расскажу. Тут целая история.
Нацист отогнал автопогрузчик в дальний угол подвала и выключил двигатель. Леонард остановился у подножия пандуса рядом с Глассом. Запах шел от кучи земли, которая занимала две трети подвального помещения и почти достигала потолка. Леонард вспомнил свою бабку — точней, не ее саму, а уборную, стоявшую у нее в саду под вековой сливой. Там, как и здесь, царил полумрак. Деревянное сиденье было гладким, оттертым чуть ли не до белизны. Именно такой запах поднимался оттуда— вовсе не столь уж неприятный, противный разве что летом. Это был запах земли, влажной гнили и экскрементов, не полностью нейтрализованных химикатами.
— Сейчас еще ничего, было хуже, — сказал Гласе.
Погрузчик стоял у края ярко освещенной ямы. Она была двадцати футов глубиной и примерно такого же диаметра. К одной из свай, вбитых в пол шахты, был привинчен железный трап. Внизу, в стене шахты, зияло круглое черное отверстие — вход в туннель. Туда тянулись проведенные сверху кабели и провода. Там была и вентиляционная труба, которая шла от громко гудящего пневмонасоса, задвинутого к дальней стене подвала. Леонард увидел полевые телефонные линии, толстый пук электрокабелей и заляпанный цементом шланг, идущий от другого механизма, поменьше, который молчаливо темнел рядом с первым.
Около ямы стояли группой четверо или пятеро плечистых мужчин — позже Леонард узнал, что это так называемые военные прокладчики. Один из них следил за лебедкой, укрепленной на самом краю, другой говорил по полевому телефону. Он лениво поднял руку, приветствуя Гласса, затем отвернулся, продолжая говорить в трубку.
— Ты слышал, что он сказал. Вы прямо у них под ногами. Разбирайте его потихоньку, и чтоб никакого шуму, не дай бог. — Он замолк, потом прервал собеседника:— Если ты, слушай меня, нет, слушай, слушай, если тебе охота психовать, то вылезай сюда и давай. — Он повесил трубку и обратился через яму к Глассу: — Опять перфоратор заело, сволочь. Второй раз за это утро.
Гласе не представил Леонарда никому из прокладчиков, и они не обратили на него внимания. Точно невидимый, он двинулся вокруг шахты, чтобы получше разглядеть, что творится внизу. Так было здесь принято, и вскоре он сам привык к этому: ты говорил только с теми, чья работа была связана с твоей. Это объяснялось отчасти требованиями секретности, а отчасти, как он открыл позднее, неким профессиональным самодовольством, заставляющим людей игнорировать чужаков и говорить, глядя мимо них.
Он сделал несколько шагов по краю ямы, чтобы посмотреть, как происходит выгрузка. Из туннеля в шахту выкатилась по рельсам маленькая вагонетка. На ней был прямоугольный деревянный ящик с землей. Голый до пояса мужчина, толкавший вагонетку, окликнул человека у лебедки, но тот отказался спускать в яму стальной трос с крюком. Он крикнул вниз, что перфоратор заело и нет смысла опускать облицовочные листы ко входу в туннель, а значит, погрузчик не может освободиться от них и увезти ящик с землей, даже если его поднимут. Так что пусть он пока остается там.
Рабочий в шахте сощурился под яркими лампами, светившими ему в лицо. Он не расслышал.
