– Нет, только первая запись в дневнике.
– Не пугай меня так больше!
– Держи листок!
«С момента своего появления граф стал привлекать к себе внимание общественности. Выглядевший неотразимо, он покорил сердца многих придворных дам и пользовался их безвозмездной поддержкой для того, чтобы приблизиться и к царю. Я не исключаю, что он мог подарить царской семье волшебные подарки и получить таким образом их одобрение. Но факт остается фактом: приехавший с визитом вежливости, граф остался во дворце насовсем, с каждым днем становясь всё нахальнее и нахальнее. Я не могу понять, почему царская чета не обращала на это внимания? Царь стал слишком мягким и несамостоятельным в решениях. Он всё больше и чаще прислушивался к мнению графа и претворял в жизнь его планы и задумки. Поначалу я думал, что граф таким образом пытается завоевать – или, если хотите, покорить – сердце царевны Ниты, но он не делал ничего, что подтверждало эту версию. Он наслаждался жизнью и упивался властью, месяц за месяцем усиливая свой контроль над всем, что было в царстве.
Настал день, когда царь полностью передал ему полномочия руководителя тайной службы, и граф, тайком от царя или с его молчаливого согласия, стал наводить собственные порядки в стране. Первым делом по ночам стали пропадать люди, открыто противостоящие графу и называвшие его зарвавшимся выскочкой. Один за другим они, по официальным данным, «уезжали за границу», «отправлялись в путешествие», «ездили по обмену опытом» и уезжали «с научно-исследовательской миссией». К этому невозможно было придраться, потому что я сам получал от одного из моих противостоящих графу друзей по почте открытки с рисунками из дальних стран. Я, признаюсь, тоже верил в официальные версии, пока совершенно случайно не узнал, что один из моих друзей решил отправиться в морское путешествие вокруг света, о котором давно мечтал. Он и на самом деле мечтал об этом, но для него это было просто мечта, фантазия, и ничего больше. Дело в том, что у него с детства был слабый вестибулярный аппарат…»
– Вы знаете, что такое вестибулярный аппарат?! – изумился Кащей. – Не рановато ли?
– Змейго, это не ругательство, если ты об этом подумал, – отозвался Доминик, – эта фраза означает, что…
– Я в курсе, Доминик, просто не был уверен, что этот редкий термин вам знаком.
– А почему бы и нет? Что мы, неучи какие?
– Резонно. Читай дальше!
– «…аппарат, и он чувствовал тошноту и головокружение от самой слабой качки, поездку на карете и то переносил с большим трудом. О каких путешествиях тут могла идти речь? Только о пешей прогулке около речки, к примеру, или подъеме в горы по ровной и пологой тропинке. Длинными зигзагами, иначе говоря. Ни о каких морских путешествиях родители ему и думать не разрешали с самого детства. Нет, он думал об этом, и еще как, всякий раз упоминая о том, что когда-нибудь он исполнит главную мечту всей своей жизни. Его родители, которым было известно о его недуге, умерли шесть лет назад, задолго до появления графа, а он сам никому из друзей, кроме меня, и словом не обмолвился о том, что путешествия на каретах и кораблях для него противопоказаны. То есть он может путешествовать при необходимости, но радости от поездки не будет совершенно.
И когда во всеуслышание было объявлено, что он уехал в дальнее плавание, я понял, что здесь что-то не так. С каждым разом, когда я получал от него весточку из дальних городов, в которые он якобы заплывал за пополнением провизии и воды, мои подозрения усиливались. Все письма были написаны его почерком, даже закорючки в письме – он писал некоторые буквы с маленьким кругляшком в верхней части – принадлежали ему. Но ощущения были чужие. Он восторгался морскими пейзажами, полетами чаек, закатами и рассветами, и ни словом не обмолвился о проблемах со здоровьем.
Я спрашивал знакомых о других «уехавших из страны по важным делам». От всех постоянно приходили весточки. Они знали имена друзей и даже отвечали на вопросы во встречных письмах. Кто-то из них нашел сокровища, кто-то отыскал древние раритеты, кто-то встретился со своей второй половиной и решил навсегда остаться в тех краях. Все письма рано или поздно сообщали об одном и том же: путешественники решали остаться на том месте, где мечты оказались воплощены в реальность.
Было очевидно, что неладное случилось не только с моим старым другом детства, а со многими, если не со всеми уехавшими. Но у меня по-прежнему не было никаких доказательств, кроме голословных обвинений.
Я затаился. Затаился для того, чтобы стать тенью графа, чтобы следить за каждым его шагом, за каждым его действием и поступком. В полном смысле этого слова мне пришлось стать его летописцем. Я денно и нощно наблюдал за ним с безопасного расстояния, запоминал и записывал то, что было им сказано и объяснено известным или незнакомым мне людям. Я пытался понять его сущность и причину любви к нему большинства.
Через два месяца мне удалось нащупать первые ниточки к его внутреннему миру и тайнам его жизни. Он говорил, что прибыл из сорок первого царства – отдаленного настолько, что дальше него была только противоположная часть Земли…»
– Так вы уже знаете, что Земля круглая?
– Нет, она шестиугольная! Змейго, хватит прикалываться!
– Молчу, молчу!..
– «… но я отправил туда письмо и получил ответ, что графа с таким именем и внешним видом в царстве отродясь не водилось. Бумага, на которой мне пришел ответ, была обычной, без печати тайного сыска той страны, и я опять не смог бы доказать, что не сочинил ее сам. Почему печати не было – не знаю. Экономили, наверное…
Но, так или иначе, для меня существовало два доказательства того, что граф – далеко не тот, за кого себя выдает. К сожалению, узнать о нем подробнее оказалось невозможно: именно в это время по стране прошла необычная эпидемия ранее не встречавшегося нам птичьего гриппа, скосившего почтовых голубей на корню. Голубиная почта перестала существовать. Вслед за этим стали появляться первые и весьма туманные слухи о том, что в царстве появились невиданные доселе хищные звери. Они выходили из дремучих лесов и нападали на одиноких путников или малочисленные группы. Из столицы туда были направлены царские войска, которые доложили, что нашли следы невиданных зверей, но их самих повстречать не удалось. По инициативе графа войска остались в тех краях для более подробного изучения ситуации: он утверждал, что животных с такими следами не существует и что это происки врагов из соседних царств. Его новой идеей по поводу безопасности стало решение обнести границы царства колючей проволокой – новшество, которого не было еще ни в одном царстве, и поставить хорошо вооруженных часовых, для того чтобы они могли пресечь попытки проникновения вражеских сил в царство ради его захвата и порабощения. Царь после многих речей на подобную тему перестал доверять царям из соседних государств и полностью доверился графу-интригану. И тот под шумок запретил свободный въезд- выезд из страны всем желающим без предварительного на то разрешения тайного сыска. Кто знает, говорил граф царю, не исключено, что вокруг полно шпионов, жаждущих разрушить царство и завоевать его, ослабленное бесчисленной чередой неудач и надвигающихся на него жутких слухов и сплетен. Царь в который раз соглашался с идеями графа и делал так, как тот и хотел. В результате граф получил в свои руки полный контроль за перемещением жителей царства и по своему собственному усмотрению дозволял или не дозволял – чаще не дозволял – покидать им пределы страны.
Чтобы народ не стал роптать, он часто проводил крупные празднества и раздаривал огромное количество мелких подарков, пропагандируя жизнь в царстве и показывая приезжим, что люди здесь – самые счастливые на всем белом свете. После этого в царство, как мне стало известно, потянулась нескончаемая череда жителей окрестных и дальних царств, желавшая жить в самом светлом и лучшем государстве. Как ни странно, но я не чувствовал увеличения количества людей, хотя самолично видел их нескончаемые колонны на границе.
До меня дошли слухи – такие слухи, которые рассказывают шепотом и только самым преданным друзьям, что истории про зверей – это правда и что окраины царства приходят в запустение, куда-то таинственным образом исчезают люди. Целыми деревнями они исчезали в никуда, и любой, кто решался открыто об этом заявлять, незамедлительно исчезал в том же направлении. Граф к этому времени окончательно распоясался и не делал особых секретов из того, куда именно пропадают неугодные ему
