оконном стекле. Она пожала плечами и тихо произнесла:
— Что еще?
— А это тебя не касается.
— Понятно.
Губы ее растянулись в грустную, усталую улыбку.
— Ничего, так просто... — теперь он действительно почувствовал себя мальчиком.
Ему показалось, что жена очень уж шумно отпила колы из стакана. Лицо его раздраженно перекосилось.
«Не хлюпай! — завизжал его рассудок. — Пьешь как свинья!»
— Ну, Скотт, выговорись. Тебе не станет легче от этого самоедства.
Голос Лу звучал немного устало.
Скотт закрыл глаза и вздрогнул. «Вот до чего дошло, — подумал он. — Ужас исчез. Она смирилась». Хоть он и предвидел это, ему все равно было больно.
Вот он — ее муж. Когда-то в нем было росту шесть футов, а теперь он ниже их пятилетней дочери. Он стоит перед ней в своей нелепой детской одежде, а она говорит с ним со слабой мукой в голосе. Это-то и есть кошмар пострашнее всех ужасов.
Уныло глядя в окно. Скотт прислушивался к шелесту листвы на ветру, и ему чудилось, что это шуршат юбки женщины, спускающейся по бесконечно длинной лестнице.
Лу сделала еще один глоток, и его опять охватило раздражение.
— Скотт, — позвала она.
«Притворная нежность», — подумал он.
— Сядь. От того, что ты все смотришь в окно, дела Марти лучше не пойдут.
Не оборачиваясь, Скотт заговорил:
— Ты думаешь, меня это заботит?
— А разве не так? Разве мы оба?..
— Сто раз не так, — оборвал он ее холодно.
Холодность в детском голосе звучала до смешного странно: как будто Скотт читал свою роль из несерьезной и неуклюжей школьной постановки.
— Но что же тогда? — спросила Лу.
— Если ты до сих пор ничего не поняла...
— Прошу тебя, дорогой, продолжай.
Скотт прицепился к слову. Его маленькое личико напряглось.
— Ох и трудно тебе, наверное, называть меня сейчас дорогим? А может быть, немножко неискрен...
— Нет, прекрати, Скотт. Неужели нет других проблем, кроме твоих домыслов?
— Домыслов? — Его голос чуть не сорвался на визг. — Ну конечно! Мне все только кажется! Ничего не изменилось. Все как прежде. А я только до...
— Ты разбудишь Бет.
К горлу сразу подкатил ком из множества гневных слов. Они мешали друг другу вырваться наружу, и Скотт, не в силах что-то сказать, удрученно курил. Затем неожиданно направился к входной двери.
— Куда ты собрался? — с тревогой в голосе спросила Лу.
— Прогуляться. А ты что, против?
— Ты будешь гулять по улице?
Ему захотелось пронзительно закричать.
— Да, — произнес Скотт дрожащим от сдерживаемого гнева голосом. — По улице.
— Думаешь, тебе стоит идти на прогулку?
— Да, считаю, что стоит.
— Скотт, я просто беспокоюсь за тебя, — взорвалась наконец Лу. — Неужели ты этого не видишь?
— Конечно. Да, конечно, ты беспокоишься. — Он толкнул дверь, но она не поддалась. Краска бросилась ему в лицо. Бормоча какое-то ругательство, он толкнул дверь сильнее.
— Скотт, в чем я перед тобой провинилась? Разве я сделала тебе что-нибудь плохое? Ну разве я виновата, что Марти лишился этого контракта?
— К черту этот проклятый...
Голос его задрожал. Дверь распахнулась и стукнулась о стену.
— А что, если тебя кто-нибудь увидит? — спросила Лу, вставая с кушетки.
— Счастливо, — бросил Скотт, с силой дернув за собой дверь, чтобы та хлопнула.
Но и это у него не получилось. Старый косяк в последние месяцы безнадежно скособочился, и поэтому дверь, царапая по полу, тихо закрылась за Скоттом.
Он не стал оборачиваться и быстрыми, нервными шагами направился вдоль квартала к озеру.
Когда он отошел от дома на двадцать ярдов, дверь открылась.
— Скотт?
Сначала он не собирался отвечать, но затем все-таки нехотя остановился и, бросив через плечо: «Что?», чуть не разрыдался, услышав свой тонкий, слабый голосок.
Лу в нерешительности молчала, потом наконец спросила:
— Может, мне пойти с тобой?
— Нет, — отрезал Скотт, и в голосе его не было ни гнева, ни отчаяния.
Задержавшись, Скотт невольно оглянулся, гадая, будет ли она настаивать на том, чтобы пойти с ним. Но Лу просто стояла, застыв в дверях.
— Будь осторожен, дорогой, — проговорила она.
Скотт едва подавил готовые вырваться из груди рыдания. Развернувшись, он заспешил по темной улице, так и не услышав, как она закрыла дверь.
«Дальше падать уже некуда», — подумал он. Что может быть унизительнее для человека, чем быть предметом жалости. Можно стерпеть ненависть, обиду, гнев, самое жестокое наказание, но жалость — никогда. Если человек становится достойным жалости, он обречен. Жалость — это участь беспомощных созданий.
Размышляя таким образом о вечных общечеловеческих страданиях, Скотт попытался отвлечься от собственных тягостных раздумий. Стараясь не думать о своей тяжелой доле, глядя на тротуар, он быстро пересекал островки света и вновь погружался в море тьмы. Но ум его на уловку не поддался, что вообще свойственно пытливым умам. О чем Скотт просил его не думать, о том ум и начинал усиленно размышлять. Если Скотт просил его оставить какую-нибудь мысль в покое, ум вгрызался в нее, как собака в кость. Так было с ним всегда.
Летними вечерами на озере бывало прохладно. Так было и в этот раз. Скотт поднял воротник своей куртки и пошел дальше, глядя на темнеющую впереди беспокойную воду. Поскольку день был будний, все кафе и закусочные на берегу озера уже закрылись.
Чем ближе Скотт подходил к воде, тем отчетливее доносился до него шорох волн на гальке.
Асфальт кончился. Скотт пошел по земле, и под ногами у него, словно живые, зашуршали листья и затрещали веточки. С озера дул холодный ветер. Курточка от него не спасала, и по телу то и дело пробегала дрожь. Но Скотт не обращал на это внимания.
Пройдя еще ярдов сто, он вышел на открытую площадку с темным строением из грубого камня.
Это было немецкое кафе-закусочная. На площадке перед кафе стояло несколько десятков столиков и скамеек для еды на воздухе.
Пройдя между ними, Скотт вышел к озеру. Здесь он сел на грубую, с выщербленной поверхностью, скамейку.
Печально глядя на озеро, Скотт представлял, что тонет в нем. Так ли уж это невозможно? Нечто подобное происходит с ним сейчас. Но нет, он упадет на дно — и только тогда настанет конец.
Он погружается в иную пучину.
Шесть недель назад они переехали к озеру, потому что на прежней квартире Скотт чувствовал себя как в мышеловке. Если он выходил на улицу, люди начинали глазеть на него. Материалы, собранные «Глоб
