затараторил я вслед за Костей Малининым. —
Ой, я был в этом не уверен, совсем не уверен! Малинин, что мы с тобой делаем? И зачем только мы с тобой превращаемся в муравьёв?!
Это была последняя мысль, мелькнувшая в моей измученной бабочкиной голове, разрывавшейся от забот, тревог, ужаса и волнений…
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
КАРАУЛ! МИРМИКИ!
(Гибель Малинина)
СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ
Неприятное для Зинки Фокиной и спасительное для нас с Костей
— Зиночка! — прошипела какая-то девчонка за кустом. — А если полетит капустница, что с ней делать?
Говоря о капустнице, девчонки, конечно, имели в виду меня, Баранкина. Поэтому для меня этот вопрос прозвучал так: «Зиночка, а если полетит Юрка Баранкин, что с ним делать?»
— Тоже в морилку! — ответила Зинка Фокина. — Махаон у нас будет экспонатом, а на капустнице я буду учить вас работать с распрямилкой.
«Дождался, Баранкин!» — подумал я про себя, прислушиваясь к звукам, долетавшим из-за куста. Судя по всему, там шли последние приготовления к штурму куста сирени: звякали флаконы, шуршали коробки для упаковывания бабочек, доносились страшные вопросы и ещё более ужасные ответы.
— Зиночка, а если махаон попадёт в сачок, можно его за крылья брать?
— Ни в коем случае! Нужно, чтобы у бабочки были непотертые крылья… Приготовьте морилки! Нина, у кого булавки для накалывания?..
— У меня.
— Приготовь булавки!
— Ой, я боюсь!
— Катя! Возьми булавки ты!.. Зоя, веди наблюдение!..
— Я и так веду!..
— Все готовы?
— Всссе! — зашипели девчонки, как змеи.
— Открыть морилки!
Морилки были открыты — в воздухе запахло табаком. Кто-то громко чихнул. Кто-то сказал: «Ой, я боюсь!» Одна девчонка обожглась о крапиву и заойкала. На неё все зашикали. Раздался треск осторожно раздвигаемых сучьев. Вопросы:
— Где они?
— Вон они!..
— Где? Не вижу! На нижней ветке, что ли?
— Да нет! Выше! — Выше?
— Ниже!
— Ещё ниже! Правее! Теперь левее! Вон сухой лист, а рядом две бабочки!..
— Ой, девочки! Действительно!..
— Тише вы там!
Шорох раздвигаемых веток усилился, и раскрасневшееся лицо Зинки Фокиной, исцарапанное и покрытое паутиной, показалось в самых дремучих зарослях сирени; глаза, как у безумной, забегали по листьям.
— Ну, что там, что там, что там?.. — зашипели со всех сторон девчонки.
— Никого… — сказала Зинка Фокина растерянным голосом. — Никого!
Конечно, если бы Зинка Фокина повнимательней пригляделась к тому месту, на котором она сама, своими глазами, несколько минут назад видела двух бабочек, то она при желании могла бы заметить двух маленьких чёрненьких муравьёв, вцепившихся всеми шестью лапами в шероховатую кору сирени, но Зинке Фокиной было не до муравьёв. Она ещё раз пошарила печальными глазами по веткам и, глубоко вздохнув, произнесла:
— Как сквозь землю провалились… Никого!
— Как это — никого?.. А мы кто такие? — прошептал один муравей другому.
Голубоглазый муравей рассмеялся, пошевелил усиками и стукнул лапой по плечу муравья с тёмными глазами.
Черноглазый муравей посмотрел на расстроенное лицо Зинки Фокиной, тоже пошевелил усиками, но ничего не сказал.
— Не может быть! — прошептала Зинка Фокина. — Я же своими глазами видела… Не могли же они сквозь землю провалиться!.. — Она ещё раз обшарила весь куст мокрыми от слёз глазищами и сказала:
— Чёрт побери! Вот чёрт побери!
— Ругается! — обрадовался голубоглазый муравей (это был, конечно, Костя Малинин. Привет!). — Ругается! — сказал он, потирая лапы. — Зинка Фокина чертыхнулась два раза! Вот красота!
Костя подкрутил свои усики, хлопнул муравья с чёрными глазами по спине (это был, конечно, я, Баранкин! От меня тоже привет!) и весь так и затрясся от беззвучного смеха.
Зинка Фокина сделала шаг назад. Ветки со свистом сомкнулись, и мы с Костей остались одни на раскачивающемся сучке сирени.
— Урра! — сказал Костя Малинин. — Опасность воздушного нападения миновала! Отбой!
Костя Малинин радовался, он радовался как человек, то есть он радовался как муравей, избежавший смертельной опасности, когда он был ещё мотыльком.
Хотя я тоже, как и Костя, избежал смертельной опасности и успел вовремя превратиться в муравья, но я не очень-то радовался; ведь если мы успели превратиться в муравьёв, то мы с таким же успехом могли превратиться и в трутней. А от муравьиной жизни я абсолютно не ждал ничего хорошего, поэтому я не стал разделять Костиных восторгов, а мрачно сказал:
— Эх, Малинин! Что ты наделал, Малинин!
— А что я? — ответил весело Малинин. — Что я, по своему желанию уснул, что ли? Это же закон природы!
— Да я не про закон природы! Я говорю: «И зачем мы только из-за тебя превратились в муравьёв, а не в трутней?»
— Если бы тебе грозило попасть в коллекцию, стал бы ты очень выбирать, в кого тебе превратиться…
