— А что я тебе говорил? А ты говорил: «Превратимся лучше в бабочек»! Давай искупаемся!
— Холодно! Давай лучше овёс искать. Очень-чень есть хочется.
Найти овёс на нашем дворе оказалось делом нелёгким. Мне попадались и конопляные зёрнышки, и арбузные семечки, и семечки обыкновенные, а вот овса всё не было.
— Ты че-чего дерёшься! — услышал я вдруг за спиной Костин голос. — Юр-чик! Он у меня из хвоста перо выдернул! Хулиган какой!
Я оглянулся и увидел, что невдалеке от меня Костю Малинина гоняет по траве здоровенный бесхвостый воробей.
— Я скачу, — затрещал Костя, подбегая вприпрыжку и прячась за мою спину, — вижу, в траве овёс лежит, нагнулся — слышу, у меня из хвоста кто-то перо дёргает! Хулиганство какое!
— Ты че-чего к маленьким пристаёшь? — спросил я, подскакивая к здоровенному воробью. — Че- чего ты людям выходной день-день портишь?
— Я ни-че-че-го! А че-че-го этот птен-чик на мой овёс разлетелся? На чу-чу-жой двор заявились да ещё распоряжаются здесь! Что-то я вас здесь раньше никогда не замечал!
Я хотел по-хорошему объяснить воробью, почему он не мог нас раньше видеть на дворе, но верзила-воробей и не стал меня слушать. Он подскочил ко мне и, не говоря ни слова, ударил меня по- воробьиному крылом в грудь. Ударил. Отскочил. Ноги расставил и крылья для устрашения распустил.
Но я не растерялся. Я тоже распустил крылья веером, хвост — трубой, подскочил к верзиле нос к носу да ка-ак дам ему подножку! Обыкновенную человеческую подножку. Конечно, верзила-воробей не знал такого приёма и, хотя он был выше меня на целую голову, свалился на траву как подкошенный. Лежит на лопатках, ноги кверху задрал и молчит и больше не задирается. Он думал, наверное, что мы ему сейчас с Костей зададим хорошую взбучку. А мне этого воробья почему-то даже жалко стало.
— Эй ты, куцый! — сказал я. — Вставай! У, нас лежачего не бьют! Можешь проваливать… Впро- чем-чем, можешь и остаться! Мы тебя сейчас-час угостим овсом. Костя, где овёс?
— Здесь, в траве. Вот ов-син-синки, и вот ов-син-синки.
Но бесхвостый не обратил на мои слова никакого внимания. Он молча поднялся, отряхнулся и испуганно запрыгал прочь.
— Чеп-чик! — крикнул ему Малинин вслед, махая хвостом.
— Сам ты чеп-чик! — сказал я Косте, зажимая лапой золотистую овсинку. — Не мог без меня дать сдачи!
Ко мне снова вернулось хорошее настроение. И Костя Малинин опять стал весёлый- превесёлый.
— А здорово ты его чеб-чеб-чебурахнул! — сказал Костя, выгребая из травы зёрнышко овса.
У меня даже слюнки потекли от одного вида аппетитных овсинок. Я поточил клюв о камешек и ещё крепче зажал зёрнышко лапой. Сейчас я эту овсинку раздолблю и съем… Сейчас!
— Кошка! — услышал я за спиной отчаянный голос Кости Малинина.
Я обернулся…
СОБЫТИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Кошка Муська хочет меня съесть.
Итак, я обернулся… Смотрю, Кости Малинина уже на земле нет, он уже на акации. Привесился к ветке вниз головой, крыльями машет и кричит как сумасшедший:
— Кошка! Сзади тебя кошка!
Я повернул голову в другую сторону. От мусорного сарая ко мне действительно приближалась кошка, обыкновенная кошка. Только я никак не мог понять, что было в этом ужасного и почему Костя устраивает такую панику, как будто на дворе появился тигр. Просто псих какой-то этот Малинин! Если бы я знал, что он будет таким нервным воробьём, я бы ни за что с ним не связывался.
— Юр-чик! Скорее улетай! — продолжал метаться на ветке Костя Малинин.
Кошка подошла поближе и остановилась. И в этой незнакомой кошке я узнал любимую мамину кошку Муську. Когда я ещё сидел на лавочке как человек, она спрыгнула с подоконника, подошла ко мне и стала тереться о мою ногу, а я её прогнал, чтобы она не мешала мне думать.
— Здорово, Муська! — чирикнул я. — Чу-чу-чу-ешь, кто я такой, или нет?.. Ты что, не узнаешь своего хозяина, что ли?.. Да ты не бойся, подойди поближе, я тебя не съем! Это же я! Вотчу-чу-дач-ка! А вон на дереве Костя Малинин. Тоже не узнаешь? Костя, не бойся, лети сюда! Это наша Муська!
— Ты с ума сошёл! — снова затрещал на акации Малинин. — Она же тебя съест!
— Меня? Своего хозяина? Это ты с ума сошёл! Ты какой-то, Малинин, чу-чу-чумовой!
Не успел я закончить фразу, как сзади на меня обрушилось что-то урчащее, тяжёлое и подмяло под себя. «Муська!» — успел подумать я и рванулся изо всех сил в сторону и вверх по направлению к акации, на ветках которой продолжал чокать и трещать Костя Малинин. Я летел, как камень из рогатки. Я чуть не сбил с дерева своего лучшего друга. Хорошо, что он удержался. Тем временем я тоже успел зацепиться за ветку. С ветки акации я взглянул вниз. Муська водила хвостом по траве, продолжая урчать и облизываться.
В воздухе медленно, как рыбки в аквариуме, плавали выдранные Муськой из моего бока маленькие пёрышки.
— Полу-чи-чил! Полу-чи-чил! — продолжал злорадно трещать Костя Малинин.
— Ниче-че-го не понимаю, — чирикнул я. — Такая знакомая кошка… Можно сказать, родная…
— «Родная! Знакомая»!.. Скажи спасибо, что вывернулся…
— Баранкин перед кошками никогда не отступал!
— Храбрый какой! Расчи-чи-рикался: «Иди сюда, я тебя не съем, чу-дач-ка»! Сам чу-чу-дак! Ты забыл, что ли, что кошки едят воробьёв?
— Да нет, — сказал я, — просто я ещё не привык к тому, что я воробей!
— «Не привык»! А почему же я сразу привык? — сказал Костя и добавил:
— Вот съела бы тебя твоя родная Муська, что бы я твоей матери сказал?
Я представил на секунду, что было бы, если бы мне действительно не удалось вырваться из Муськиных лап, и мне стало не по себе. Откровенно говоря, я просто испугался, хотя опасность миновала и бояться было уже нечего, но перья у меня все равно зашевелились и встали дыбом.
— Что это с тобой? — спросил меня Костя Малинин.
— Да так… Жарко! — сказал я, обмахиваясь одним крылом Костя опять начал ругать меня, а я взял и сунул голову под крыло, чтобы не слышать больше Костиной ругани, но в это время кто-то ткнул меня чем-то острым в бок…
СОБЫТИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
О чём чирикают бабушки
Я выглянул из-под крыла и увидел сидящего рядом со мной старого, облезлого воробья.
— Ты, птен-чик желторотый, — сказал мне старый воробей, — я тут всё время за тобой с берёзы наблюдал. Ты что, вообще дура-чок-чок-чок или только притворяешься?
— А что вам от меня надо?
— Ты не груби старшим.
— Я не грублю. Это у меня такой голос. Чтобы отвязаться от старика, я снова спрятал голову под
