госпитале не раньше среды, а то и четверга. У них на объекте неожиданно объявилась комиссия из Министерства обороны, и теперь он сутками пропадал на службе. Он просил Наташу не слишком расстраиваться, подать заявление они еще успеют, к тому же он договорился, что и зарегистрируют их быстро, максимум через две недели после подачи заявления.
Но Наташа если и расстраивалась, то совсем не по этому поводу. Все эти дни она жила как бы в другом измерении. Большую часть своих сил она тратила на то, чтобы не показать окружающим, и в первую очередь Игорю, что душа ее начиная с субботнего вечера парит где-то в немыслимых космических высотах, с ехидством наблюдая за безуспешными попытками тела изобразить полную самоотдачу и трудовой энтузиазм.
Она избегала встречаться с Игорем взглядом, на вопросы отвечала односложно. Но вот он коснулся ее руки, подающей ему чашку с бульоном, и ее лицо вдруг вспыхнуло таким ярким и обильным румянцем, что он отставил обед в сторону и приказал сесть рядом с ним.
— Я постоянно наблюдаю за вами, Наташа, и вижу, что вы словно не в себе последние дни. — Игорь попытался заглянуть ей в глаза, но она еще ниже опустила голову, стараясь не встретиться с ним взглядом. — Он недоуменно хмыкнул и продолжал: — Вы как будто специально избегаете разговоров, старательно прячете глаза… Неужели вы обиделись на меня? Ведь тот поцелуй был всего лишь шуткой, не более…
— Шуткой?! — Наташа взвилась на стуле от мгновенной пронзившей ее насквозь боли. — Пошутить изволили, господин выздоравливающий? Поразвлечься решили за чужой счет? — Она резко взмахнула рукой, словно хотела встряхнуть его за шиворот. Игорь отшатнулся, сбил рукой чашку с бульоном, и та покатилась по полу, оставляя за собой жирные пятна. Он проводил ее растерянным взглядом и перевел глаза на разгневанную сиделку. Кажется, он понимал, чем вызван взрыв ее негодования, и попытался объяснить этой чудачке, что совсем не собирался оскорблять ее, а наоборот… Но Наташа даже слушать его не стала. Она тоже поняла, что все ее попытки скрыть потрясение, которое она переживала все эти дни, с треском провалились. Она выдала себя с головой, и понимание того, что выглядит сейчас в его глазах самой пустоголовой и наивной дурой, ввергло Наташу в еще большую ярость.
Изо всех сил она поддала ногой чашку, и та впечаталась в стену. Остатки бульона выплеснулись на босоножки, и Наташа помчалась в ванную. Там под струей холодной воды она думала обрести спокойствие и воссоединить, наконец, душу с телом.
После этого ей вновь пришлось заняться уборкой. Несколько минут понадобилось, чтобы подтереть жирные лужицы на линолеуме, выбросить осколки чашки в мусорное ведро и заняться по новой приготовлением обеда для Игоря. На кухне ей еще с утра сварили бульон из курицы, которую принесла Виктория, и теперь нужно было только налить новую порцию из термоса и добавить в него сухариков.
Наташа выставила на прикроватный столик традиционный набор блюд, сложила руки на груди и сухо произнесла:
— На второе сегодня только каша и яблочное пюре.
Сиделка демонстративно смотрела в сторону, но взгляд серых, как осеннее небо, глаз настиг ее.
— Перестаньте корчить из себя леди Макбет, девочка! — Голос Игоря звучал непривычно строго и недружелюбно. — Если вы склонны любой, ничего не значащий поцелуй расценивать как посягательство на свою честь, то успокойтесь сами и заверьте вашего драгоценного жениха, что чужая собственность меня не интересует!
Наташа подняла на него глаза. Его губы слились в тонкую, побелевшую от напряжения полоску, на переносице пролегла глубокая складка, а глаза смотрели так холодно и презрительно, что Наташа не выдержала, закрыла лицо руками и скрылась в своем убежище.
Она не видела, как Игорь откинулся головой на подушки и гримаса невыразимой боли исказила его лицо. Впервые он переживал из-за женщины, впервые неподдельно и искренне страдал от того, что не имел никаких прав на эту девочку. Все его надежды рухнули в одночасье, лишь только она сообщила о существовании жениха. Субботний поцелуй был своеобразной местью хорошенькой сиделке, которая чуть не ввергла его в соблазн, заставила мучиться и даже тосковать о несбыточном и совершенно нереальном. Но почему же тогда он еще добрый час не мог заснуть после того поцелуя? Почему вслушивался в дыхание, приглушенное ширмой, безуспешно пытаясь избавиться от желания вновь испытать потрясшее его ощущение прикосновения к нежным и податливым девичьим губам.
Резкий переход от пронзительного восторга к пониманию полного провала отнял у него последние силы, и Игорь забылся в тяжелом, полном причудливых видений сне.
Проснулся он от пения. Низкий женский голос доносился из-за ширмы. С удивлением Игорь вслушался в странную мелодию и волнующие слова:
Эти слова завораживали, искушали окунуться в нечто неизведанное, отринуть все земное, забыться в мире грез и несбыточных мечтаний…
