светлыми и чистыми своими водами каждую травинку, каждый камешек, встречающиеся на его пути.
Саша уже не думала о том, что перед ней раненый, беспомощный человек. Поцелуй князя был жадным и долгим, ее губам было немного больно, спина затекла, не хватало дыхания... Кирилл на мгновение прервал поцелуй, прошептал что-то, но она не успела разобрать что, и он вновь овладел ее губами...
Она и подумать не могла, что в объятиях мужчины можно испытывать такое почти невыносимое наслаждение. Язык Кирилла нежно касался ее неба, затевал веселую борьбу с ее языком. Но вот его поцелуи стали мягче, губы ласково обрисовали контуры девичьего рта, Саша почувствовала, как ее тело становится необыкновенно легким, она словно тонет в его поцелуях, превращаясь в нечто эфемерное. Она застонала и попыталась оттолкнуть Кирилла, но он и сам вдруг уронил руки, что-то глухо пробормотал и вновь затих.
Выпрямившись, Саша провела кончиком пальца по губам. Они припухли и слегка саднили, но гораздо меньше, чем ее сердце. Отвращение к себе; досада на князя и непомерный стыд смешались с нежностью и любовью, которую она продолжала к нему испытывать; не отдавая себе отчета, девушка вновь склонилась и поцеловала Адашева в плотно сжатые губы. Но князь опять крепко спал, и лишь мимолетная улыбка сказала Саше, что он был счастлив.
За спиной тихо скрипнула дверь, на пороге появились Верменич с подносом и торжествующая Серафима. Барин на кухне перехватил у нее тяжелый поднос и нес его с чуть виноватой улыбкой. От этого она почувствовала к нему нечто вроде жалости. Вероятно, случай с князем настолько потряс его, что он забыл свои дурацкие шуточки и даже слегка повредился в уме, предложив служанке свою помощь.
Потом они втроем пили чай, Павел был необычно серьезен и сосредоточен. Девушки не могли знать, что его разговор с баронессой чуть не вылился в грандиозную ссору, и только талант Верменича помог унять назревающий скандал.
Баронесса на этот раз всем тактическим ходам предпочла наступление и, как грозная мортира, принялась забрасывать Павла обвинениями чуть ли не во всех смертных грехах, напрочь забыв о роли невинной пастушки, которую она блестяще исполняла последние полгода. Верменич держался стойко и ни единой позиции не сдал. Во-первых, он посоветовал Полине не появляться в спальне князя, убедив ее, что она сейчас ничем помочь не может, ибо Кирилл будет спокойно спать до самого утра. Более всего баронессу беспокоил вопрос об увольнении дерзкой гувернантки, на что Павел невозмутимо заметил, что на время своего отсутствия князь просит его приглядывать за имением с правом решать самые неотложные вопросы. Сейчас его товарищ не может отвечать за свои поступки, и потому он, столбовой дворянин Павел Верменич, берет на себя ответственность за покой в этом доме и не собирается увольнять мадемуазель Александру. Только благодаря ее смелости и решительности князь остался жив...
Но во все эти перипетии Павел предпочел девушек не посвящать. Как это ни странно, но в их компании ему было легко и спокойно, возможно, потому, что они не испытывали к нему интереса ни как к потенциальному любовнику или жениху. Текла ровная, спокойная беседа, и Павел, вытянув ноги под столом, стоявшим в маленькой гостиной перед спальней князя, откинулся на спинку кресла и с удовольствием вслушивался в мелодичный голосок гувернантки и приглушенный в силу обстоятельств голос Серафимы. Девушки заспорили по-французски на какую-то медицинскую тему. Серафима раскраснелась, глаза ее метали молнии, но Александра тем не менее спокойно отвела ее доводы, и горничная вынуждена была с нею согласиться. Удивленному Верменичу Саша пояснила:
– Дело в том, Серафима получила почти такое же образование, как и я, только у нее нет дипломов. Мы ведь выросли вместе, ее мама была горничной моей матушки. – Графиня хотела добавить, что они и умерли почти одновременно, от одной и той же болезни, но сдержалась. Она и так сказала ему больше, чем нужно...
Павел усмехнулся про себя. Бесспорно, эта рыжая зеленоглазая бестия даст сто очков не только чванливой баронессе, но и любой уездной барышне. А по красоте ей и вовсе нет равных на триста верст в округе, это уж он знал наверняка. И как такая серенькая мышка, ее хозяйка, терпит ее рядом с собой и даже любит?
Он еще раз прошелся придирчивым взором по оживленной, раскрасневшейся мордашке Серафимы и побледневшему от усталости, усыпанному уродливыми пятнами лицу учительницы. В своем новом наряде она казалась выше ростом, стройнее и изящнее. Низкий ворот оставлял открытой шею, а белый чепец подчеркивал черноту волос, стянутых на затылке в большой узел. Павел поразился, откуда при таком цвете волос у Саши столько веснушек. Ответив улыбкой на удивленный взгляд учительницы, он решил убедить Кирилла разрешить ей ходить в более веселых нарядных платьях.
Вдруг странное беспокойство овладело Павлом. Еще раз оглядев гувернантку, Верменич замер с чашкой у рта. На шее и руках девушки не было ни единого рыжего пятнышка! Они были чисты, изящны, более красивы, чем у Серафимы, и не шли в сравнение с коротковатой шеей и более крупными руками баронессы!..
21
Доктор, осмотревший князя на следующее после падения утро, был удивлен умелой и удачной помощью, оказанной раненому, и пожелал непременно встретиться с девушкой, чтобы выразить свое восхищение, полчаса он в присутствии Павла Верменича пел гувернантке дифирамбы, удивляясь, почему при таких талантах она предпочитает воспитывать чужих детей. Саша с трудом выдержала этот поток славословий. Ей не терпелось узнать у Павла, с которым у нее установились почти дружеские отношения, о самочувствии Адашева. Поставляемые Агафьей сведения сводились к одному: что сегодня Кирюша съел на завтрак и, какое горе, почти ничего не тронул за обедом!..
Но Павел то ли не захотел, то ли не знал, что сказать. Полина, оправившись после ночных потрясений, почти никого не допускала к князю. Верменичу удалось пробраться в спальню товарища поздно вечером, когда тот отослал свою добровольную сиделку спать. И они долго обсуждали происшедшее, пока Агафья не отругала обоих.
По всей вероятности, причиной падения Кирилла был вспугнутый Алтаем заяц, выскочивший под копыта Тамерлана. Но самое страшное было позади, и князя волновали теперь другие заботы. Случившееся приостановило работу над докладом Государю, которой оставалось дня на три, не более. Побледневший, с ввалившимися глазами, он тем не менее много шутил и попросил привести к нему утром сыновей.
– Очень я по ним соскучился, Павлуша! – смущенно улыбаясь, Адашев посмотрел на друга. – Полина запрещает мне видеться с ними, боится, что расстроят меня чем-нибудь. Нянька тоже вся в хлопотах, ничего от нее не узнаешь. Право, стыдно даже! Мне, взрослому мужчине, заполучившему какую-то царапину, столько внимания и заботы...
– С мальчиками все в порядке! – Павел щипчиками подправил фитиль. – Сегодня потеплело, и они почти весь день провели на улице, строили свою крепость. Полина зря беспокоится. Они сейчас тише воды, ниже травы. Я поначалу думал, что они заболели, потом узнал у Серафимы, что они сильно о тебе, Кирилл, переживают. Ильюшка весь день проплакал. Андрей, правда, не ревел, но замучил Сашу расспросами...
– Смотрю, ты времени не теряешь! – усмехнулся Адашев. – Вот уже и гувернантка для тебя просто Саша, Серафима сведения поставляет...
– Эти девушки, – сухо заметил Верменич, – сделали все, чтобы ты не загнулся раньше времени! Неужели не знаешь до сих пор, что Саша и Серафима всю ночь провели возле тебя и буквально вытащили с того света. Ты ведь чуть кровью не изошел, Кирюша! А я впервые в своей жизни видел, чтобы женщина не хуже моего корабельного лекаря штопала раны и осматривала кое-кого на предмет переломов...
– Не хочешь ли ты сказать, что мадемуазель видела меня без одежды? – побледнел князь.
– С чего ты так испугался, mon cher ami? – ехидно улыбнулся Павел. – Все твои мужские достоинства скрывались под простыней, сам ты пребывал в бесчувственном состоянии, а женский интерес к твоей персоне был вызван исключительно синяками да ссадинами...
Князь откинулся на подушки:
