Он рассказал ей об Атланте, Бостоне, Сан-Франциско и о том ужасе, который охватил эти города, когда убийца-маньяк взял их за горло своими железными лапами.
Дорога до дома им обоим показалась длинной, но Джек почувствовал что какое-то количество льда в их отношениях растаяло. Когда они подъехали к дому, шаткому каркасному сооружению на Саут-Мишн, Донна посмотрела на Джека и спокойно спросила:
— Это тот самый дом?
— Да. — Он искоса поглядел на нее. — Вы в порядке?
— Да. — На вид она была совсем не в порядке. Даже густой слой косметики не скрыл того, как она побледнела.
— Знаете, мы можем отложить, — произнес он с вопросительной интонацией.
— Нет, это надо сделать сегодня, — прошептала она и решительно открыла дверцу машины. Джек выбрался наружу, обогнул машину и закрыл дверцу.
Припарковываясь позади полицейского автомобиля, он понял, что ребята из следственного отдела уже на месте. Эйхорд с Донной вошли, поздоровались и направились прямо в подвал.
Джек хотел поддержать ее за локоть, но она медленно спустилась первой, опираясь на перила. Было холодно, и стоял затхлый запах — так пахнет старый заброшенный дом. Джек держался сразу за ней, не отрывая взгляда от ее куртки и вытянутой руки, на случай, если ей вдруг станет плохо. Такое может произойти с потерпевшим.
Через пару секунд они очутились в комнате, которая в течение месяца служила ей тюрьмой, и вид этой комнаты подействовал на Донну так, будто ей дали пощечину. Глубоко дыша, она замерла на последней ступеньке, вцепившись в перила. Джек хотел ей помочь, но понял, что лучше не надо, и, ни слова не говоря, отошел в сторону.
Каркасный дом с его атмосферой упадка и заброшенности, сырость, обволакивающий запах гниения в подвале, стены, оклеенные низкопробными, рваными, пыльными фотографиями из грязных журнальчиков, вырезки психа Юки, — все это придавало помещению очевидный эффект темницы, цепь с ремнем, прикованная к стене, усиливала его.
Самим домом Эйхорд занимался с тех пор, как Юки рассказал ему о нем. Хакаби утверждал — и все улики говорили в пользу этого, что пустующее здание ему кто-то подарил. Юки жил в центре города в какой-то комнатушке и был на мели. Совершенно неожиданно из одного клуба, где он когда-то выступал, ему пришло извещение. Вскрыв конверт, он обнаружил ключ, пятидесятидолларовую купюру и отпечатанную на машинке записку. Как утверждал Юки, текст гласил: «Видел как-то ваше великолепное выступление. Вы заслуживаете лучшей доли. Арендная плата внесена за шесть месяцев вперед — можете считать это дружеским займом». И был указан адрес на Саут-Мишн. Юки говорил, что принял бы это за розыгрыш, если бы не, настоящие пятьдесят долларов.
Взяв такси, он поехал по указанному адресу. Ключ к замку подошел. Счастливчик тут же переехал. Домовладелица до сих пор хранила письмо, из которого следовало, что Юки, по всей вероятности, арендовал дом по почте. Она также сказала, что получила наличными арендную плату за шесть месяцев, включая задаток еще за два месяца, и инструкции, куда отослать ключ (номер почтового ящика в Бель-Эйр, который какой-то юноша приобрел на имя У. Хакаби). Банк, где был оплачен чек, вел свои видеозаписи, и Эйхорд видел этого человека. К сожалению, тот находился слишком далеко, поэтому нельзя было с уверенностью утверждать, кто он. Скорее всего просто какой-то посторонний, которому заплатили за то, чтобы провернул операцию. Вопрос состоял в том, как все подстроено и кем? Юки или кем-нибудь еще?
Между тем в подвале дома Эйхорд все ещё стоял рядом с Донной Баннрош. От тишины звенело в ушах. Разговор наверху едва доносился сюда, и можно было представить, если двери закрыты, то даже самые отчаянные вопли, без сомнения, не смогли бы проникнуть сквозь старые, каменные стены. Джек почувствовал, что этот дом тщательно выбран. И опять — кем? Кто проштудировал бесконечные списки агента по продаже недвижимости, взял ключ, спустился в подвал в поисках подходящей камеры для пыток? Юки? И потом, он что, изменил внешность (не настолько же он туп, чтобы рисковать, — агент опознал бы его по фотографии из полицейского архива) и заплатил кому-то, чтобы арендовали почтовый ящик, и отослал деньги переводом, и получил ключ, и каждый раз под новой внешностью? Или все это инсценировка? Если инсценировка, зачем такому умнику (его постоянное правило большого пальца) использовать схему, которую так легко разгадать? Видно, человек очень старался, чтобы все выглядело так, как если бы сам Юки убеждал их в том, что это инсценировка. Эйхорд не сбрасывал со счетов ни одну из версий. Он достаточно навидался в жизни случаев, когда полиции подставляли какого-нибудь простофилю или тупицу.
Донна стояла рядом и мысленно видела только свои страдания, оскорбления, унижения, в ушах у нее отдавалось эхо ее собственных воплей, плача, просьб пощадить: «Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо!» — она слышала это многократно усиленным, а голова у нее раскалывалась от боли, ярости, ненависти. Она начала беззвучно плакать, плечи заходили ходуном вверх-вниз, как в немой мультипликации. Вверх-вниз, беззвучные всхлипывания. Эйхорд не удержался, протянул руку и мягко обнял ее за плечи. Она обернулась и тут же стала заваливаться, заваливаться прямо на него, продолжая рыдать. Рыдания душили ее, вся грязь и мерзость, гнев и отвращение выплеснулись в потоке очищающих слез. Потом Донна судорожно глотала воздух. Держа ее в объятиях, Джек пытался ласково успокоить. Медленно гнев начал утихать, слезы высыхать, дыхание пришло в норму, и они оба это почувствовали.
Что-то неуловимое изменилось между ними. Стоявшие рядом перестали быть полицейским и жертвой изнасилования. Ощутив теплоту и сердечность объятий Джека, Донна Баннрош впервые увидела в нем просто человека, и Эйхорду показалось, что она теснее прижалась к нему. Он гладил ее по спине и понимал, что держит в объятиях нежную и очень сексуальную женщину, и природа медленно начала брать свое.
Поначалу ни один из них не захотел себе в этом признаться. Мерзость окружающей обстановки, неуместность, фактически нелепость происходящего, вышедшие из-под контроля чувства, ставили их в неловкое положение каких-то зеленых юнцов... Но природу нельзя игнорировать. И очень,
Остальное время они, как обычно, посвятили деловой беседе, и оба мучительно страдали от долгих пауз. «Достаточно взаимной близости с этой маленькой снежной королевой», — подумал он. Однако, по правде говоря, он понимал, что до смешного потерял самообладание. Это не прибавило ему хорошего настроения.
Если дорога сюда была долгой, то обратный путь превратился в маленькую вечность, но оба находили утешение в собственных мыслях. Ирония заключалась в том, что, сидя на переднем сиденье в ограниченном пространстве на колесах, которое пробивало себе дорогу сквозь уличное движение Большого Далласа, оба теперь прекрасно сознавали, что рядом находятся мужчина и женщина, тогда как прежде отношения были другими. И бессознательно каждый из них задавал себе вопросы по поводу другого, и в этих вопросах содержалось древнее как мир любопытство, и это переменило все, а может быть, и ничего.
Результат, с которым Эйхорд закончил день, был нулевым — пачка ничего не значащих пометок, размытые наблюдения, ничтожные обрывки случайных пустяков, ничего не измерено и не изучено под микроскопом. Он опять купил бутылку и немного собачьего корма (интересно, что по этому поводу думает продавец?), и в конце концов добрался до своего номера в мотеле. При виде его пес просиял. Это уже было кое-что, и Джек похлопал его по лохматой голове, пес затрусил следом и, как только Джек открыл дверь, проскочил в номер и запрыгнул на шезлонг, стоявший рядом с дверью.
Вопреки здравому смыслу и правилам внутреннего распорядка Джек приводил пса к себе в номер. Они быстро стали приятелями, благодаря тому, что Эйхорд его кормил. Пока Джек снимал пиджак, убирал
