разу по-настоящему ни над чем не задумывался с конца войны и до вашего отъезда. Я пребывал в каком-то состоянии отупения — ел, спал, и больше ничего мне не было нужно. Но когда вы уехали в Атланту, взвалив на свои плечи мужское бремя, я вдруг увидел себя в подлинном свете, увидел, что я не только не мужчина, но и вообще не человек. С такой мыслью не очень приятно жить, да я и не хочу больше так жить. Другие мужчины вернулись с войны куда более обездоленные, чем я, а вы посмотрите на них сейчас. Вот я и решил уехать в Нью-Йорк.
— Но.., нет, я просто ничего не понимаю! Если вы хотите работать, то почему непременно надо работать в Нью-Йорке, а не в Атланте? И потом — моя лесопилка…
— Нет, Скарлетт. Это мой последний шанс. Я еду на Север. Если же я переберусь в Атланту и начну работать на вас, я погибну.
«Погибну.., погибну.., погибну» — словно погребальный звон, страшным эхом отозвалось в ее душе. Она быстро подняла взгляд на Эшли — его прозрачно-серые, широко раскрытые глаза смотрели сквозь, нее, куда-то вдаль, провидя судьбу, которой она не видела и не могла понять.
— Погибнете? Вы хотите сказать.., вы сделали что-то такое, за что янки в Атланте могут вас схватить? Я имею в виду: помогли Тони бежать, или.., или… Ох, Эшли, но вы же не в ку-клукс-клане, нет?
Он быстро перевел на нее взгляд, вернувшись из своего далека, и по лицу его промелькнула улыбка, хотя взгляд остался задумчивым.
— Я совсем забыл, что вы все понимаете буквально. Нет, я боюсь не янки. Я просто хочу сказать, что если поеду в Атланту и снова приму от вас помощь, то навсегда схороню надежду когда-либо встать на собственные ноги.
— А-а, — с огромным облегчением выдохнула она, — значит, дело только в этом!..
— Да, — снова улыбнулся он, и эта улыбка придала его лицу еще более холодное выражение. — Только в этом. Речь идет всего лишь о моей мужской гордости, о моем уважении к себе и, если угодно, о моей бессмертной душе.
— Но, — поспешила она подойти к делу с другой стороны, — вы же постепенно можете выкупить у меня лесопилку, она станет вашей собственностью, и тогда…
— Скарлетт, — резко перебил он ее, — я же сказал: нет! Есть и другие причины.
— Какие?
— Вы знаете их лучше, чем кто-либо другой.
— А-а, это! Ну.., тут все будет в порядке, — заверила она его. — Я ведь дала слово тогда, зимой, во фруктовом саду, и я сдержу его и…
— В таком случае, вы уверены в себе больше, чем я. Я бы не мог поручиться, что сдержу слово. Мне не следовало бы этого говорить, но я хочу, чтобы вы поняли, Скарлетт. Больше я об этом ни слова не скажу. Кончено. Как только» Уилл и Сьюлин обвенчаются, я уеду в Нью-Йорк.
Растревоженный взгляд больших, горящих глаз на секунду встретился с ее взглядом, и Эшли стремительно пересек комнату. Мгновение — и он уже взялся за ручку двери. Скарлетт в смертельной тоске смотрела на, него. Разговор был окончен, она проиграла. Внезапно ослабев от страшного напряжения всего этого дня, от горя и постигшего ее разочарования, она почувствовала, что нервы у нее сдают, и, всхлипнув «Ох, Эшли!», бросилась на продавленный диван и горько разрыдалась.
Она услышала, как он неуверенно отошел от дверей и, склонившись над нею, снова и снова беспомощно повторяет ее имя. Из кухни через холл быстро простучали каблучки, и в комнату вбежала Мелани — в широко раскрытых глазах со была тревога.
— Скарлетт.., с ребенком ничего?.. Скарлетт уткнулась головой в пыльную обивку дивана и снова всхлипнула.
— Эшли.., он такой гадкий! Такой проклятуще гадкий!., такой отвратительный!
— О господи, Эшли, что ты ей сделал? — Мелани поспешно опустилась па пол рядом с диваном и обняла Скарлетт. — Что ты ей сделал? Как ты мог! А что, если бы у нее случился выкидыш! Ну, хватит, моя хорошая, положи головку на плечо к Мелли! Что же все-таки случилось?
— Эшли.., он такой.., такой упрямый и гадкий!
— Эшли, ты меня удивляешь! Чтобы так расстроить Скарлетт — в ее-то положении, да еще когда мистера О’Хара едва засыпали землей!
— Да не приставай ты к нему! — вне всякой логики вскричала Скарлетт, внезапно подняв голову с плеча Мелани; ее жесткие черные волосы вывалились из сетки, лицо было залито слезами. — Он имеет право поступать как хочет!
— Мелани, — сказал Эшли, белый как полотно, — позволь, я тебе все объясню. Скарлетт была так добра, что предложила мне работу в Атланте — быть управляющим одной из лесопилок…
— Управляющим! — возмущенно выкрикнула Скарлетт. — Да я предложила ему половину доходов с этой лесопилки, а он…
— А я сказал ей, что уже условился и мы уезжаем на Север, и она…
— О-о! — застонала Скарлетт и снова принялась всхлипывать. — Я ему все твержу и твержу, что он мне нужен.., что я никого не могу найти на эту лесопилку.., что у меня будет скоро ребенок.., а он отказывается переехать! И вот теперь.., теперь мне придется продать лесопилку, и я знаю, что не смогу получить за нее хорошую цену, и я потеряю на этом деньги, и может, все мы будем голодать, а ему все равно. Он такой гадкий!
Она снова уткнулась головой в худенькое плечико Мелани, и горе стало постепенно отступать, вытесняемое разгоравшейся надеждой. Она почувствовала в Мелани преданного союзника, поняла, как возмущена Мелани тем, что кто-то — пусть даже ее любимый муж — мог довести Скарлетт до слез. И Мелани, словно маленькая решительная голубка, впервые в жизни налетела на Эшли и принялась его клевать.
— Да как ты мог отказать ей, Эшли! После всего, что она для нас сделала! Какими мы оба выглядим неблагодарными! А она сейчас так нуждается в помощи — ведь она ждет… Как же это неблагородно с твоей стороны! Она помогла нам, когда мы нуждались в помощи, а теперь ты отворачиваешься от нее, когда у нее в тебе нужда!
Скарлетт исподтишка взглянула на Эшли и увидела, как под возмущенным взглядом потемневших глаз Мелани удивление на его лице уступило место сомнению. Скарлетт сама удивилась этой яростной атаке, ибо знала, что Мелани ставила своего мужа выше женских упреков и к его решениям относилась почти как к велению божию.
— Мелани… — начал было он и беспомощно развел руками.
— Да как ты можешь колебаться, Эшли?! Подумай о том, что Скарлетт сделала для нас — для меня! Я бы умерла в Атланте, производя на свет Бо, если б не она! И это ведь она.., да, она убила янки, защищая нас. Ты это знаешь? Она убила из-за нас человека. И трудилась, как рабыня, чтобы прокормить нас, пока вы с Уиллом не вернулись с войны. Она и пахала, и собирала хлопок — как вспомню об этом, так бы и… Дорогая ты моя! — И, наклонившись, она пылко, преданно поцеловала спутанные волосы Скарлетт. — И вот теперь, когда она впервые просит, чтобы мы что-то сделали для нее…
— Мне ты можешь не рассказывать, что она для нас сделала.
— А еще, Эшли, подумай вот о чем! Мы ведь не только поможем Скарлетт, но и сами — подумай только! — будем жить в Атланте, среди своих, а не среди янки! Там и тетя, и дядя Генри, и все наши друзья, и у Бо будет много приятелей, и он сможет ходить в школу. Если же мы переедем на Север, мы не сможем отдать его в школу — разве можно, чтобы он водился с детьми янки и сидел в одном классе с негритятами! Нам пришлось бы там нанять ему гувернантку, а как бы мы с тобой это осилили.
— Мелани, — сказал Эшли каким-то мертвым, ровным голосом, — тебе действительно так хочется ехать в Атланту? Ты ведь мне ни разу не говорила об этом, когда мы обсуждали наш переезд в Нью-Йорк. Ты ни разу не намекнула…
— Но ведь когда мы обсуждали наш переезд в Нью-Йорк, я считала, что тебя ничто не ждет в Атланте, да и потом я не вправе перечить тебе. Жена обязана следовать за мужем. Но теперь, раз Скарлетт нуждается в нас и у нее есть место специально для тебя, мы можем вернуться домой! Домой! — восторженно выкрикнула она и крепче прижала к себе Скарлетт. — И я снова увижу Пять Углов, и Персиковую дорогу, и.., и… Ох, как мне всего этого не хватает! И возможно, нам удастся приобрести
