движением просунул массивный ствол между прутьями.
Первые пять-семь пуль прошили Саркитову живот. Его отбросило от калитки, и Костерин, тщательно прицелившись, разрядил магазин, рассчитанный на двадцать патронов, в грудь и голову наркоторговца.
Попало и собаке, бросившейся на защиту своего хозяина. Она лежала у него в ногах и дергала лапами.
Судя по всему, долго не протянет.
Тимофей перебросил автомат через забор и поспешил сесть в машину.
Левый заказ пришелся как нельзя кстати. Костерин поиздержался, купив иномарку, его товарищ также сидел на бобах.
Хорошая работа, платят вовремя, а когда совсем прижмет – можно попросить у начальника аванс. Но это касалось только двух человек из группы Шустова.
Остальные бойцы о левой работе не подозревали.
Часто Костерин думал: сколько берет себе Рожнов? Если бы на раздаче стоял Тимофей, половину оставлял бы себе, а другую половину делил между боевиками. Наверное, полковник так и делает.
39
– Я слушаю тебя. – Валентина появилась не так скоро, как ожидал Максим.
Парень несколько раз кивнул головой – да, да, сейчас. Непосредственная близость разговора еще больше взволновала его. Едва справляясь с волнением, забывая о том, что еще недавно он готов был выдвинуть обвинения этой женщине, он заговорил.
И не мог отделаться от неприятного чувства. Слово «обвинение», пришедшее ему на ум, подкатило к горлу слабую волну адреналина, от чего дыхание стало чуть учащенным, воздух проникал только в верхнюю часть груди, и парню казалось, что он дышит одними бронхами. Еще чуть-чуть, и он узнает, где видел эту женщину. Но собственный голос отвлек его от навязчивых мыслей.
– Давайте разберемся, – предложил он, предпочитая подолгу не смотреть на собеседницу. – Что я мог сделать такое, чтобы... – Максим потряс закованной рукой.
Звук наручников побудил в нем желание заговорить о своей молодости, что все его опрометчивые поступки можно оправдать возрастом... Вместо этого он сказал:
– Мне кажется, я вас знаю. Давно знаю.
Валентина медленно кивнула головой.
– Да, мы встречались в зале суда.
Дышать Максиму внезапно стало легче, он хватанул сразу столько воздуха, что едва не задохнулся от его избытка.
Судья... Народная судья... Точно, это она.
Он почувствовал, как зашевелились на голове волосы. Он отказывался верить своим глазам, слуху, который различил знакомые интонации властного голоса. Одно только слово навело на него столько ужаса, что справиться с ним было почти невозможно. Оно несло в себе неотвратимое возмездие.
– Я вижу, память возвращается к тебе быстро. Если ты не забыл, меня зовут Валентина Петровна. Вот так и называй меня. – Видя, что парень не реагирует, она продолжила: – У тебя есть еще вопросы?
Вопросов у него накопилось множество, но он не в силах был произнести ни слова. Он молча проводил судью взглядом.
В голове был полнейший хаос, судебные термины перемешались между собой и просились наружу: рассмотрение дела, оставить без изменения, приговор привести в исполнение прямо в зале суда.
– Эй! – рискуя оторвать руку, Максим дернулся к двери. – Эй! Так же нельзя! Вы в своем уме?
Валентина появилась в комнате с миской моркови. Поставив ее на стол, вернулась на кухню и принесла с собой пустую чашку и терку. Устроившись за столом, она стала медленно натирать морковь, пояснив пленнику:
– Это наш с тобой завтрак. Ты любишь тертую морковь с сахаром?
Не отвечая на вопрос, Максим покачал головой.
– Вы сумасшедшая...
– Не более, чем ты. Или твой отец. Кстати, у тебя красивое имя: Максим. Мне нравится. Моего сына звали Ильей. – Валентина дотерла одну морковь и принялась за другую.
Ни с того ни с сего парню припомнился пикник на даче – с шашлыками, зеленью, грузинским вином.
На дворе стояла довольно прохладная осень, но солнце светило ласково, тепло, не так, как весной. В тот день Максиму исполнилось одиннадцать лет, и он узнал, что вначале его хотели назвать Ярославом. Это предложила мать, которая так и не смогла настоять на своем: отец был непререкаемым авторитетом в семье.
Паренек долго примерял к себе это доблестное, на его взгляд, имя. Он – Ярослав...
– Я не могу называть вас по имени-отчеству.
– Почему? – спросила Ширяева, на время прекращая свое занятие.
Он пожал плечами:
– Не знаю. – И понял еще одну вещь: ему просто необходимо говорить, молчание может усугубить его положение: он унижен и не в силах произнести ни слова. Он хотел отобрать у этой властолюбивой женщины хоть часть инициативы, а с другой стороны – побыстрее выяснить ее намерения.
– Хорошо, зови меня только по имени. Или никак не называй. Да, пожалуй, это оптимальный вариант. – Она захрустела морковью и как бы между прочим заметила: – Когда ты спал, я снимала тебя на видеокамеру.
– Зачем?.. Зачем вы это делали?
– Чтобы твой отец убедился, что с тобой все в порядке. Пока в порядке. Запомни на будущее: кроме меня, ты не сможешь никому открыть правды – это естественно. А когда я отпущу тебя, уже не в твоих интересах будет распространять, как заразу, всю правду о себе.
– Почему?
– Потом объясню. Кстати, о твоем отце: его я не хочу называть даже по имени. Обещаю впредь не касаться этой темы, но ты даже представить себе не можешь, какая он сволочь.
Валентина в очередной раз сходила на кухню и вернулась с сахарницей. Посыпав морковь сахаром, она перемешала ее и предложила Максиму. Тот отказался. Валентина, протягивая ему чашку, настояла:
– Это часть моего, будем говорить, плана. Я хочу снять на пленку, как ты ешь. Это лишнее доказательство хорошего обращения с тобой. Только хочу предупредить: ни слова. Если ты скажешь что- нибудь в камеру, мы повторим. Съемка продлится до тех пор, пока твой отец не устанет ждать очередного сюжета. Понял?
После пережитых волнений Максим хотел есть.
Но только не тертую морковь – это, конечно, не еда.
Но после первой ложки вдруг понял, что тертая морковь с сахаром – даже вкусно, учитывая его положение.
Он ел, остерегаясь смотреть в объектив видеокамеры, а Валентина крупным планом снимала его лицо, миску с тертой морковью, наручники. Наконец она остановила запись.
– Ну вот, теперь у меня отснято на день вперед.
Максим хотел предостеречь судью от опасной игры, которую она затеяла с его отцом, но отказался.
Она взрослая женщина. Ненормальная или нет – сейчас уже не имело особого значения. Пропало пока и желание выяснить истинную причину его появления здесь, вернее, узнать детали, так как, по его убеждению, в целом он разобрался.
Как ни странно, он меньше всего думал о скорбящих родителях, один из которых был просто в
