соглашались с ее диагнозами, установленными по справочникам для сельских фельдшеров. В этих книгах популярным языком описывались симптомы, которые время от времени обрушивались то на тазобедренные суставы бедной Ирины Алексеевны, то на ее поджелудочную железу, а то и на сердце.
В данный момент Люсину маму беспокоил вазомоторный ринит. Попросту говоря, по ночам она громко храпела. Красивое название болезни требовало правильного подбора лекарства. И после многочисленных капель нос Ирины Алексеевны почти принял форму носика ее дочери. Если собрать все пилюли, микстуры, эмульсии и капсулы, которыми владела семья Кузьминых, то понадобился бы, наверное, ящик от большого телевизора. Естественно, что соседи пользовались аптекой врача-любителя.
Но в том заболевании, которое назвала Роза Давыдовна, Люсина мама ничего не смыслила.
— Наши мужья — гомосексуалисты! — прошептала Роза.
— Кто? — не поняла Ирина Алексеевна. — Чьи мужья?
— Ваш и мой. Их не интересуют женщины, они… они…
— Да с чего вы взяли? — рассмеялась Ирина Алексеевна.
— Вы обратили внимание на их дружбу, странную дружбу, вдруг вспыхнувшую?
— Почему вдруг? Сеня не только с Львом Исааковичем дружит.
— Это еще ужаснее! Я давно замечала неладное. Тысячи, тысячи деталей! Но когда прочитала это, все поняла. — Роза Давыдовна протянула листочки. — Чудовищно! Кто бы мог подумать!
Это были стихи. Стихи, которые написал Лев Исаакович и посвящал Люсиному отцу. В них было смятение, ревность и, безусловно, страсть.
— Почему вы решили, что мой Сеня тоже, что он взаимно… — растерялась Ирина Алексеевна.
— А вы можете утверждать, что Семен Иванович отказывает Леве? Прогоняет? Не хочет видеться?
Этого Люсина мама доказать не могла, как не могла отрицать десятки подозрительных наблюдений, на которые ссылалась Роза Давыдовна.
Наступили черные дни. Хотя многочисленные хвори Ирины Алексеевны вдруг в одночасье пропали, чувствовала она себя очень плохо. Теперь она уже и сама подтверждала диагноз Розы Давыдовны.
Из рук Люсиной мамы с грохотом падали тарелки, когда Пал Палыч попросту заявлял:
— До чего ж я тебя, Сень, люблю! Прямо как жену в медовый месяц.
Стоило Льву Исааковичу дружески-любовно приобнять ее мужа за плечи, как у Ирины Алексеевны тошнота подступала к горлу, а на лбу выступал холодный пот.
— Представляешь, — удивлялась в телефонном разговоре Зоечка, — мой совсем ополоумел — хочет сына в честь брата в Семена переименовать!
Ирина Алексеевна что-то бормотала в ответ, боясь открыть золовке глаза на правду.
Еще больше она боялась, что из-за пагубных наклонностей отца Люсю обвинят в том, что втянула в развратную компанию выдающегося студента. А Женю и Димочку с позором выставят из английской спецшколы с бассейном и бальными танцами.
Словом, Ирина Алексеевна впала в депрессию, своего рода психологический ступор. Роза Давыдовна, напротив, стала очень деятельной и активной. Хотя в прошлой, гетеросексуальной, жизни она была хрупким, беспомощным, интеллигентным созданием.
Прежде всего Роза Давыдовна решила вооружиться теоретически, а заодно подковать и Ирину Алексеевну. Книги и статьи о проблемах сексуальной патологии вогнали несчастную Ирину Алексеевну в еще больший ужас. Бессимптомная язва или вегетососудистая дистония в сравнении с теми извращениями, о которых приходилось читать, были просто подарками судьбы.
У Люсиной мамы опустились руки, она слабо воспринимала доводы соседки.
— Ни в одной монографии, — рассуждала вслух Роза Давыдовна, — не описано случая, чтобы пятеро взрослых мужчин, двое из них уже дедушки, так резко поменяли половую ориентацию. Может ли это нас обнадеживать?
— Теперь напишут, — обреченно вздыхала Ирина Алексеевна.
И начинала всхлипывать. Она часто стала плакать. Даже когда врачи, наконец, уступили ее давним требованиям и сделали ей рентген головы, замечательно здоровой головы, она рыдала, глядя на глянцевый снимок своего черепа.
— Нельзя, нельзя распускаться, — повторяла Роза Давыдовна.
Она ходила по комнате решительно, не по-женски, а по-солдатски чеканя шаг, и думала вслух:
— Возможно, в их компании есть провокатор.
— Кто?! — поражалась Ирина Алексеевна.
— Тот, кто спровоцировал их на извращение, у кого это было заложено с рождения. Вы их хорошо знаете?
— С Сеней с детства… мы из одной деревни… Не было у него никогда влечения к другому, то есть к своему полу!
— Левочка тоже, — кивала Роза. — Когда лекции читал в народном университете, в него влюблялись студентки, он… Но мужчины, мальчики — нет. А брат Семена Ивановича? Вы его близко знаете?
— Саша? Да, ну в этом смысле нет, конечно. Павел — тот обыкновенный работяга был, веселый, компанейский, но чтобы… Ах, ничего я не могу сказать! Они все бессовестные!
— Мы в тупике, — констатировала Роза Давыдовна. — Не хватает информации. Мы должны привлечь их жен и действовать сообща.
Зою и Евдокию Владимировну, жену Пал Палыча, пригласили, когда мужчины отправились на рыбалку.
У молодой жены Александра Ивановича были кругленькие веселые глазки и слегка выдающаяся вперед верхняя челюсть, кроме того, имя ее начиналось с «3», да и вообще, ответственностью и углубленностью в любое порученное ей дело она напоминала зайчика, сосредоточенно отбивающего по барабанчику. Так ее и звали все — Зайчиком. Кажется, даже ученики младших классов, в которых она преподавала пение.
О Евдокии Владимировне можно сказать, что она была полной противоположностью Зайчику, по массе соответствовала всем троим женщинам, вместе взятым, а по объему, пожалуй, превосходила. Жена Пал Палыча имела обыкновение говорить громко и безапелляционно, для убедительности вставлять слова ненормативной лексики.
Пребывавшие в благодушном неведении жены вначале не поверили горькой правде, но под напором фактов и выводов вынуждены были проглотить горькую пилюлю.
Зайчик и Евдокия Владимировна трепыхались в сомнениях, главным образом потому, что им была не ясна практическая сторона мужского гомосексуализма. Начитанные Роза Давыдовна и Ирина Алексеевна быстро просветили их на этот счет. Зайчик на время утратила дар речи, а Евдокия Владимировна разразилась проклятиями, в которых цензурными были только союзы и предлоги.
Статистика и примеры из жизни крупных деятелей искусства окончательно убедили сомневающихся. В самом деле, если такое случается с артистами и композиторами, почему не может произойти с шофером и завмагом?
Зайчик впала в тихую истерику, а Евдокия Владимировна — в шумную. Она ругалась с использованием замысловатых конструкций табуированной лексики и грозилась переломать четверым мужчинам, а заодно и всей сильной половине человечества первопричину их правильных и неправильных влечений.
От этого энергичного всплеска женщинам даже немного полегчало, но дальнейшее расследование плодов не принесло — у всех мужей прежняя жизнь была хоть и грешной, но в традиционном плане. Провокатор не обнаруживался. Или им мог быть студент со странными фамилией и мозгами.
Женщины теперь стали общаться едва ли не теснее, чем их мужья. По вечерам они долго сидели на телефоне, обмениваясь информацией. Но дальше накопления фактов и сведений о том, кто кому что сказал, как посмотрел и куда пригласил, дело не шло.
Люсю, по просьбе Ирины Алексеевны, не посвящали в суть горького открытия. Но с Копыто требовалось разобраться.
Его заманили к Гуревичам, попросив помочь со счетами за электричество: Роза Давыдовна никак не
