— Ну не до такой же степени, — негромко сказал Женя.
— Что он, собака Строева? — так же тихо отметил Димка.
— Вы тогда познакомились с нашей мамой. Она потом все ждала, ждала вас.
Близнецы говорили по очереди, один начинал фразу или даже предложение, а другой заканчивал.
— Надеялась.
— Она гордая, не сообщила вам, что мы родились.
— Воспитывала одна.
— У нас только фотографии были.
— Вы на них похожи, мы вас сразу узнали.
— И еще мама один раз нам вас…
— …издали…
— …показала.
— Плакала…
— …но к вам броситься не пустила.
Оленька всхлипнула. Женя участливо повернулся к жене и принялся вытирать ей слезы на щеках.
На стол легли снимки. Михаил Борисович помоложе и в плавках. Михаил Борисович обнимает симпатичную блондинку. Михаил Борисович держит ее на руках на фоне волнующегося моря.
— Ведь это ты, — констатировала Люся.
— Я, — согласился Михаил Борисович.
— А это кто? — Она указала пальцем на блондинку.
— Знакомая, то есть я не помню, не помню, как ее зовут.
— Маму зовут Ирма, — подсказали близнецы.
— А вас, ребятки? — спросил Женя.
— Миша и Гриша.
— Поесть, наверное, хотите? — предложил Дима.
— Постойте, как это — поесть? — занервничал Михаил Борисович. — В смысле, поесть — пусть, но дети — нет, не может быть.
— Да что там, — грубовато махнул рукой Женя, — случилось, так надо нести ответственность. Правда, господин замминистра?
Но вопрос не вывел того из оцепенения. Медицинский начальник и его жена сидели китайскими болванчиками и механически-кукольно переводили глаза то в сторону одного участника разговора, то другого.
Перед Мишей и Гришей поставили чистые тарелки, и они принялись с завидным аппетитом поглощать дары морей и рек. Люся не успевала подкладывать.
Михаил Борисович нервно ходил вдоль стола, трещал суставами пальцев, что-то бормотал, вспоминал, высчитывал и только время от времени вскрикивал:
— Нет, это не тогда. Не может быть. Черт возьми, ничего не помню.
Сейчас он уже походил не столько на вальяжного дипломата перед заграничной поездкой, сколько на контрабандиста, у которого таможенники обнаружили бриллианты в подкладке пиджака.
Наконец близнецы насытились. На столе остался сиротеть только тихоокеанский селедочный хвост. Михаил Борисович собрался с духом.
— Я не подлец, — сказал он хрипло, — никогда не поступал бесчестно по отношению к женщинам.
— Да, это верно, — заметил Дима. Венеролог на выпад внимания не обратил.
— Все это совершенно неожиданно, — продолжал он, — но я готов, готов понести… Хотя, признаться, не чувствую никакого голоса крови.
— Ну, кровь можно в лабораторию сдать, — сказал Женя и вопросительно посмотрел на жену замминистра.
Она что-то промычала и принялась толкать мужа локтем в бок.
— Нет, нет, не уходите, — взмолился Михаил Борисович. — Мы сейчас во всем разберемся.
— Без ДНК тут не разобраться, — покачал головой Дима. — А в самом деле, Михаил Борисович, задержитесь на два денька, сдайте анализ!
— У нас большая очередь, — процедила сквозь зубы замминистерша.
— Ну, по знакомству, по блату так сказать? — скривился просительно Димка.
— Спасибо, нам ДНК не нужно, — сказал невежественный не то Гриша, не то Миша.
А потом кто-то из них продолжил:
— Мы приехали потому, что с мамой очень плохо. У нее почка блуждает. Она хочет проститься с вами, Михаил Борисович. Перед смертью.
Эмигрант опустился на стул осторожно и плавно, как в замедленном кино. Оленька снова заплакала.
— Да вы не переживайте, ребята, — подбодрил близнецов Дима. — Все будет в порядке. Здесь такие медицинские светила — сила. Михаил Борисович, когда нужно, может из-под земли любое лекарство достать, а то и почку, которая блуждать не будет. А вы-то сами как? У вас все в порядке?
Миша и Гриша замялись, но потом решились, поведали о своих проблемах в той же странной манере одного голоса на двоих:
— Мы не хотели вас беспокоить.
— Но из-за маминой болезни нам пришлось…
— …все продать, даже дом.
— Сейчас живем у друзей.
— Деньги на билет сюда заняли.
— Нам одиннадцатый класс заканчивать.
— А из школы выгнали…
— …так как нет прописки.
— И национальность нам мама русскую записала.
— Только вы не думайте…
— …мы ничего не просим.
— Если мама выздоровеет…
— …ее можно в дом инвалидов поместить.
— А мы в рыбаки пойдем…
— …или на Север завербуемся.
— Только вы, пожалуйста…
— …поезжайте к маме!
— Это ее самое главное желание.
— Она вас до сих пор любит.
Оленька шумно, со звуком «и-и-и» втянула воздух и зашлась в рыданиях.
Михаил Борисович обхватил голову руками:
— Все рушится. Столько времени, усилий. Нет, это просто, просто театр абсурда.
— Театр, — прошептала Люся.
Она вспомнила. Вспомнила, где видела этих пареньков. Вернее, одного, то ли Гришу, то ли Мишу. Оттого, что лицо удвоилось, она сразу и не узнала. В Димкином театре! Студенты. Артисты.
Люся схватила диванную подушку и уткнула в нее лицо. Плечи ее дрожали.
— Ни в какие рамки… Стасик, мы уходим, — вскочила замминистерша. — Спасибо, было очень… очень вкусно.
После ухода сановной пары, которую в грустной почтительности проводил Димка, Люся, насмеявшись, подняла лицо.
— Ну все, хватит, — сказала она. — Михаил Борисович, иди спать, тебе завтра в дорогу.
— Так как же, вот… дети, — прошамкал он.
