Снова войдя в здание, он подошел к дежурному и распахнул сумку.
— Что же это делается? — спросил Володька.
— Что? — лениво откликнулся постовой.
— Пишут неизвестно кому. То есть известно — моей жене. Видишь сколько?
— В какую редакцию? — так же лениво спросил милиционер.
Володька назвал.
— В отдел писем?
— Ага, — обрадованно кивнул Володька, сообразив, что что-то наклевывается.
Постовой задержал пропуск девушки в громадных — блюдцами — очках:
— Тут товарищ в вашу редакцию. Не проведете?
— К кому? — насторожилась очкастенькая.
— В письма, — пояснил Володька.
— Пойдемте, — согласилась девушка.
В лифте ехали молча. «Деловые, ну деловые», — любимое словечко одиноко билось в Володькином мозгу.
— Вам направо, вторая комната, завотделом Сергей Кривососик, — блеснули очки.
— Спасибо, — поблагодарил Володька.
Он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.
— Мне Кривососика, — сказал он сидевшему в кабинете парню.
— Носика, — ответил тот.
— Чего? — растерялся Володька.
— Кривоносик моя фамилия.
— Извини, спутал, — сказал Володька и принялся выкладывать письма на стол.
Сергей Кривоносик наблюдал за его действиями без интереса, как повар за кипящим бульоном.
— Все! — сказал Володька. — Забирайте. И требую публично извиниться перед моей женой. На первой странице.
— За что? — поинтересовался завотделом.
— Так ей безвинно пишут всякие ненормальные…
На середине Володькиного монолога Сергей вдруг простонал:
— Ляля!
— Кто? — переспросил Володька.
— У нас работает в регистрации. Такая… — Кривоносик нарисовал в воздухе большую гитару. — Но дура-а! Редкая дура! Пошли.
В коридоре Сергея схватила за руку пенсионного возраста тетенька, одетая под старшеклассницу.
— Кривососик, миленький, — заверещала она, — рубят! Три абзаца в конце. Выручай!
— Прости, — Сергей обратился к Володьке, — я сейчас, а ты иди, вон та дверь. Ляля. Там поймешь.
Володька вошел, куда указали, и замер, обомлевший. От стола к окну, противоположному двери, шествовало создание необыкновенного сложения. Все то, что от талии до колен, напоминало колокол, узкий у верхушки и широченный внизу. При ходьбе колокол раскачивался из стороны в сторону в такт ударам Володькиного сердца.
Когда создание повернулось лицом и двинулось обратно к столу, в Володькиной голове билось привычное: «Делова-а-я!» В переводе на литературный язык это обозначало: внушаемый идеал женской фигуры в виде тонкой столовой вилки — от вырождения человеческой породы; настоящая красота — вот она. У Ляли каждую часть тела можно было назвать одним словом — форма. Ноги, руки, торс — все было отлито по специальному заказу в божественных формочках. Лицо, правда, немного сонное, но главная деталь на нем — пухленькие губки — этаким розовым бутончиком призывно выдавалась вперед.
Ляля села за стол, положила на него часть форм и взяла трубку телефона, которая ее дожидалась.
— Ты понимаешь, что потерял меня? — спросила она в микрофон.
На том конце что-то резко и торопливо доказывали. Ляля закрыла глаза и снова повторила:
— Но ты понимаешь, что потерял меня?
Володьку она не замечала, хотя он стоял в пяти шагах от нее и восхищенно пялил глаза. Пока не пришел Кривоносик, Ляля еще раз десять задала свой вопрос.
Володька недоумевал: что за идиот говорит с Лялей, кто ж отказывается от такого богатства форм?
Кривоносик бесцеремонно оторвал трубку от мраморного ушка и швырнул на рычаг.
— Что ты творишь?! — закричал он с ходу.
— А? — распахнула глаза Ляля.
— Ты постороннему человеку направила поток писем. У тебя голова есть?
Девушка обиженно поджала губы, превратив бутончик в розочку средних размеров. Она встала и опять отправилась с чашкой к подоконнику, где стоял электрический чайник. Ритмичное движение колокола снова маятником втянуло Володькино дыхание. Сергей обменялся с ним понимающим взглядом. Ляля вернулась на место и впервые обратила внимание на Володьку:
— Вам поток?
— Да нет, — ответил он хрипло.
— Его жене, — сказал Сергей.
— Бывшей, — вдруг вставил Володька.
— Какой регистрационный номер? — спросила Ляля.
— Ну откуда?.. — простонал Кривоносик. — Откуда ему знать, какой номер ты поставила?
— Тогда как же я найду?
— Как хочешь, но чтобы через десять минут была у меня с объяснениями. Вот несколько писем, ищи.
Сергей потянул Володьку из комнаты. У себя в кабинете он принялся о чем-то Володьку уговаривать. О чем именно, Володька понять не мог. Завотделом говорил о трудностях их работы — тысячи писем получают, захлебываются; а зарплата такая же, как была у него в студенчестве, когда подрабатывал дворником на двух участках. Володька согласно кивал и пытался уразуметь, к чему Серега клонит. Но торопливая мысль журналиста ускользала.
Ляля пришла примерно через полчаса.
— Я все выяснила, — сказала она с видом победительницы, которую грубо пытались стащить с пьедестала. — Мы готовили подборку «О людях хороших», и шло вот это письмо.
Ляля положила перед ними послание Люсиной подруги по поликлинике. Валентина писала о том, какой замечательный человек Люся.
— Но потом, ты помнишь, — Ляля колыхнула плечом в сторону Сергея, — вместо этого пошли самоубийцы, пьяницы и наркоманы. Вот письмо.
Это было известное послание, опубликованное под псевдонимом Людмилы К. На самом деле его автором была некая Женя Бойко из Москвы.
— Вот и все. — Ляля пожала плечами, взволновав формы от шеи до талии.
— Как — все?! — рявкнул Кривоносик. — Почему письма были направлены в Калугу, а не в Москву к этой Жене?
— Потому что адреса перепутались, — гордо процедила розочка.
«Ну, ты видишь?» — спросил Сергей Володьку взглядом. «Вижу, — ответил тот. — Такой женщине можно все простить. Обижаться на нее станет только законченный импотент».
Лялю отпустили с миром, а Сергей наконец выразился ясно:
— Я тебя как человека прошу: не поднимай шум, забери письма. Съезди к этой Жене, авось еще жива, отдай все ей, объясни, что ошибка вышла и прочее. Очень прошу!
— Не, я не поеду, — заупрямился Володька. Но потом вдруг добавил: — Разве что вместе с Лялей, она и объяснит?
