Корабль дураков

морскими чудовища­ми. Кредул Роттердамский упоминает в своих трудах Бегемо­та, подобного носорогу; greet zeekreft, мясо которого высоко ценят французы (хотя они все съедят, не поморщатся); рыбу-леопарда, водяного слизня и Левиафана, глотающего пророков. Когда «Барыш» входит в туманную область, именуемую Монстерактиг Страат, матросы, все как один, начинают тряс­тись и невнятно мычать. Белкула, вся растревоженная и воз­бужденная, спускается в трюм и расталкивает Колпачка, кото­рый спал сладким сном, забившись подальше в уголок.

– Оставьте уже человека в покое, – стонет бедняга спро­сонья. – Ты же знаешь, что я ни на что не способен!

Белкула уже успела привыкнуть к брюзгливому нраву сво­его сердечного друга, и поэтому не обращает внимания на его возмущенные вопли. Она хватает его за руку и тянет на палу­бу, опасаясь за жизнь своих ражих любовников.

Туман снаружи такой густой, что Колпачок не различает в нем даже пышных телес своей спутницы и подруги. Он спо­тыкается о канат, ударяется головой о нок-рею и даже с каким-то угрюмым удовлетворением натыкается на корабельную пушку своим бесполезным хозяйством.

– На помощь! На помощь! – кричат матросы в тумане, свер­кающем чешуей. Капитан, случайно наткнувшись на необъят­ную грудь Белкулы, падает на колени и молит о помощи:

– Помоги нам, juffrouw, умоляю. Как можно отбиться от рыбины, если мы ее даже не видим?

В тумане слышится хруст костей – чудовище пожирает кого-то заживо. Белкула вся преисполнена сострадания. Она велит, чтобы ее привязали покрепче к грота-штагу, потом раз­дувается, что твоя рыба- иглобрюх, и всасывает в себя весь ту­ман. Три могучих глотка, и небо вновь проясняется, а Белку­ла – чей живот, как алхимический тигель, где происходит волшебная трансмутация элементов, – пускает мощные ветры с ароматом цветущих роз.

Теперь, когда нет пелены тумана, уже ничто не скрывает чудовище, атакующее «Барыш». Представьте себе осьминога в два раза больше быка, с глазами, как блюдца, и клювом, как у попугая. Его цепкие щупальца достают до марса, и от них нет спасения.

Капитан, чей дух подкрепился надеждой, призывает мат­росов сражаться. Но корабельная пушка безмолвствует, и тог­да Белкула хватает орудие, словно какой-нибудь огурец, и выходит один на один с разъяренным чудовищем.

– Бога ради, – кричит Колпачок, – побереги себя!

Осьминог, отупевший от голода, наклоняет корабль на­бок, чтобы вернее добраться до лакомого кусочка в лице Бел­кулы. Но вместо нежного мяса разверстый клюв натыкается на свинцовый ствол пушки в руках у Белкулы. Груз свинца тянет чудовище вниз, в пучину – где его пожирают его же собратья.

Вот так Белкула спасает «Барыш» от погибели. Вода за бортом бурлит и сверкает серебряными плавниками, но сие грандиозное зрелище интересно лишь Колпачку, все осталь­ные на судне – включая капитана, человека во всех отноше­ниях надежного и рассудительного, – восхищенно таращат­ся на свою спасительницу и бессвязно бормочут какую-то чушь.

О том, как Безумная Грета выходит в море, с небольшим отступлением на тему морской диеты

Тот же ветер, что толкает вперед корабли людей добрых и праведных, подгоняет и скверных грешников. Безумная Гре­та в отличие от своей жертвы не находит приятности в море: ибо богатства, каковые скрывает морская пучина, лежат в глубине недоступной, в развороченных чревах погибших ко­ раблей, и видят их только кальмары и пучеглазые рыбы. По­живиться на море нечем – что взять с утлых рыбачьих лодчонок?! Нет. Безумную Грету радует лишь одно (если стер­вятникам радость вообще доступна): возбуждение погони. Уже два дня маячит на горизонте ни о чем не подозреваю­щий «Барыш».

Когда на море спускается густой туман – непроглядная мгла, в которой теряются даже запахи, – погоню приходится временно прекратить. Безумная Грета беснуется от бессилия и срывает свое раздражение на сопровождающих ее женщинах посредством жестокого рукоприкладства и грубой брани. Даже любимицы и приближенные не избежали проклятия сифили­сом и нищетой. И когда море вдруг начинает кишеть чудови­щами, это становится чуть ли не облегчением для женщин на корабле – теперь Грете уже не до них. Они перекидывают че­рез борт веревки с крючками и ловят зубастых акул и клыкас­ тых угрей, вытаскивают их на палубу и швыряют на доски, чтобы потом выпотрошить и съесть. Все залито ледяной рыбь­ей кровью. Сама Безумная Грета голыми руками хватает кра­кена[24], ломает ему хребет и высасывает студенистую жижу у него из глаз.

Туман внезапно рассеивается. Над морем разносится тош­нотворный аромат роз. Туши объевшихся чудищ качаются на волнах. Но если Белкула не трогает гадов морских, то Безумная Грета враз прозревает, чем тут поживиться. Любой мас­тер-чучельник, не торгуясь, отвалит немалые деньги за такие диковины. Она немедленно подряжает свое бабское воинство, и женщины принимаются за работу: вытаскивают из воды полусонных и вялых с обжорства чудовищ, словно ли­ней – из садка, и свежуют их заживо. Буквально за час, говорю я вам, море у Фрисии было расчищено от чудовищ. Они превратились в пирог из Бегемота и похлебку из морского слизня, в паштет из пучеглазой акулы и суп из гигантских кальмаров.

И вот шкуры прибиты гвоздями к палубе, чтобы сохли, и Безумная Грета встает на носу и рыщет глазами по морским просторам в поисках «Барыша» – точки на горизонте.

О том, как Белкула сходит на берег в Гедоне; и о правах и свободах тамошних граждан

Республика Гедон – большая хохма среди картографов – представляет собой остров, покрытый зеленью, в обрамлении песка цвета слоновой кости. Три горы возвышаются над гус­тыми лесами, над фаллическими башнями и куполами в фор­ме женских грудей, словно головы великанов над зеленой во­ дой. Ну чем не райский сад, размышляет Колпачок, и его губы покалывает от нежданной улыбки.

Приближаясь к гавани, «Барыш» проходив мимо роскош­ного пляжа, где гедонцы нежатся на песочке, подобно тюле­ням. Они почти полностью голые. Черные тряпочки на чрес­лах врезаются сзади между ягодиц, так что седалища разморенных на солнышке островитян явлены миру во всей красе; мужские детородные члены и соски на грудях у жен­щин едва прикрыты морскими ракушками. Колпачок с изум­ лением наблюдает, как гедонцы на пляже натирают друг друга какими-то мазями. Белкула взирает на эту картину завороженно, и глаза у нее горят.

– Даже не думай, – говорит Колпачок. – Мы сюда нена­долго, запастись провиантом и пресной водой. Еще до обеда отчалим.

Он тут же жалеет о сказанном, ибо Белкула становится все беспокойнее.

Вот и гедонская гавань. Портовая площадь окружена с трех сторон высокими зданиями из гранита и вся заставлена мра­морными статуями: красивые юноши с возбужденными членами и прелестные женщины во фривольных позах, с пусты­ми симметричными лицами. Щедро одаренные для плотской любви (но не природой, а мастерами-ваятелями, не чурающи­мися, как видно, художественных гипербол), эти статуи похо­жи на неуемных любовников, окаменевших flagrante delicto [25], с именем поставщика, вытравленном на задах. Сами позы ста­туй также весьма недвусмысленно намекают на основное занятие местных жителей. Сразу понятно, что здесь вам доста­вят самые утонченные удовольствия: например, ублажат язы­ком и живой макрелью – и при желании расчешут вам волосы на лобке частым гребнем.

– Господи, – стонет Колпачок, – и тут то же самое.

Из-за каменных статуй выходят красивые девушки из пло­ти и крови. Они подходят к причалу, где пришвартовался «Ба­рыш», страстно ласкают спелые сливы в корзинках и произво­дят фелляцию длинных батонов – надо думать, хотят их про­дать, только каким-то уж очень нетрадиционным способом. Колпачок, стараясь казаться невозмутимым, спрашивает у Белкулы, не купить ли ей хлеба. Но вот незадача: Белкулы