Корабль дураков

Что сказать о человеке, для которого дурость – ремесло? Ко­торый глупость свою напоказ выставляет, а мудрость держит при себе? Может быть, маска на посохе – ключ к пониманию его скрытой натуры? Или мы будем судить по наружности и примем как данность, что истинная уверенность в себе доступна лишь людям, которые не боятся напялить на себя дурацкий колпак? шут – мудрец, а его шутовская маска – кривое зеркало в ярма­рочном балагане, которое он выставляет перед Бытием.

У ног шута стоит на коленях РАСКАЯВШИЙСЯ ПРОПОЙЦА. Он здесь не самая популярная личность: когда кто-то блюет, сие возбуждает в нас нежелательное сочувствие с оттенком гадливости, и мы стараемся держаться от него подальше, как от больного заразной болезнью. А нашему пропойце и вправ­ду отчаянно плохо. В животе у него все бурлит; все колыхается и клокочет и изливается в рвотных позывах наружу. Это явно не морская болезнь, ибо причины и так очевидны. Корабль стоит неподвижно, то есть беднягу тошнит не от качки, а с перепою. Да, именно так. Наш раскаявшийся пропойца, этот Фауст от алкоголя, уже достиг полуночи в сделке с дьяволом. Даже волосы у него, как больные – сальные и свалявшиеся. Судорожно вцепившись в канат, он перегибается через борт. Ему уже нечем тошнить, и все же ему удается выдавить из себя очередную порцию.

Отрава сидит у него внутри, и от нее надо очиститься.

Песня МОНАШКИ – приятное отдохновение от шумного блёва пропойцы. Ее почти блюзовые вибрато звучат чересчур сладострастно для григорианской монодии. И где она научи­лась играть на лютне? Ее пальцы импровизируют, выдают за­мысловатые вариации, украшают мелодию витиеватым узором, подобно розам-виньеткам в Часослове.

Кошачий концерт горлопанов не беспокоит монашку. Она знает, что ухо Господне всегда открыто, и Он отделит зерна подлинной песни от плевел нескладного ора. Может быть, ее пылкое рвение есть старание во славу Божью? Годы смирен­ного умерщвления плоти притупили порывы тела; да, да. Она вся – образец добродетели. Она никому не откажет в помощи – никому, кто нуждается в утешении и стремится к спасе­нию души. Она никого не прогонит со своего гипотетического Рога. Ее милосердие воистину безгранично. Да, она истово молится за мирян, слабых плотью, хотя и знает в душе, что на их спасение надежды нет.

* * *

Еще один набожный человек на борту, МОНАХ, муж преве­ликой учености. Автор тринадцати теологических трактатов, сей гигант мысли почитает себя Атлантом, держащим Небо науки исключительно силой ума. Являясь страстным поклон­ником неологизмов, он знает при этом и множество малопо­нятных и невразумительных слов, каковые и употребляет к месту и не к месту. Подобно святому Франциску, он считает своим священным долгом защищать вымирающий и беззащит­ный язык, и в голове у него – заповедник, где привольно па­сутся глоттальные эллинизмы. Астроном, химик, баснописец и физик – все Храмы Науки пред ним открыты. Его антиге­лиотропический разум не тянется к солнцу, но ищет тенистых уединенных аллей познания. В настоящее время он озабочен проблемой, как выразить участь людскую посредством мате­матических формул. Он уже вывел Копрологическую Парабо­лу[5]. У него также готовы Ромб Аппетита, Октаэдр Сомнения и Веры, и Эллипс Речи. Трапеция Секса пребывает на стадии чисто теоретических разработок.

Не исключено, что монах с одобрением отнесется к последнему из актеров этой странной «бессобытийной» коме­дии. ПЛОВЕЦ – непримиримый противник материальных благ, равно как и суетного тщеславия. Отвергая мирскую суету, он посвящает себя Размышлениям.

– Мир цепляется за материю, — провозглашает он. – В то время как я не впадаю в гордыню и не боюсь появиться на людях голым, аки червь. Покрой наряда не есть мерило досто­ инства человеческого.

Пловец не читает ученых книг, ему хватает и собственных смелых суждений. И он искренне убежден, что, внимая его монологам на самые разные темы, слушатели получают ни с чем не сравнимое удовольствие.

Пловец утверждает, что худшее для человека – подчинить­ся Двум Универсальным Законам: Всемирного Тяготения и Всемирной Скуки. (Тяготение есть избыток страха и меланхо­лии; Скука – центробежная сила космоса.) Весьма довольный явлению лодки, где на борту столько новых людей, он вновь и вновь предпринимает попытки завладеть их вниманием. Он весь горит нетерпением поделиться своею мудростью. Но пре­рывать песню – невежливо. И он дожидается своего часа, ибо знает, что всякая песня когда-нибудь умолкает.

И воистину так: музыка и голоса затихают, вся честная компания вновь впадает в бездействие. Корабль дураков по­гружается в тишину, и только флаг высоко на мачте хлопает на ветру. Пользуясь этим удобным случаем, пловец откашли­вается в кулак. И вот тогда пассажиры перегибаются через борт и видят, что, оказывается, у них есть попутчик…

ПРОЛОГ ПЛОВЦА

– Дамы и господа! Сразу оговорюсь, что я цепляюсь за вашу лодку не как паразит, но стремлюсь быть полезным и буду всячески рад оказать услугу. (Может быть, бросите мне сюда горсточку вишен? Уж больно вид у них аппетитный. Пре­много благодарен.)

Компания молча таращится на сие нагое явление. Явление же набивает полный рот вишни, чавкает сочной мякотью и вытаскивает изо рта обезглавленный черенок. Потом выпле­вывает косточки, аккуратно проталкивая их языком между гу­бами: плюх-плюх-плюх – говорят они, падая в воду. Пловец знает, чем позабавить публику.

– Ваша песня закончилась, – говорит он наконец. – Но борьба продолжается.

М о н а х: Какая борьба?

П л о в е ц: С врагом.

М о н а ш к а: С Сатаною?

П л о в е ц: Со скукой. А то, похоже, мы просто стоим на месте и вообще никуда не движемся.

Последняя реплика натыкается на угрюмые взгляды. Пло­вец поспешно продолжает.

– Мне всегда нравились повести и истории, – говорит он. – И не только развитие сюжета или счастливый конец. Я люблю сам процесс рассказа: ритм, настроение – вот что меня занимает.

Но компания на корабле не прониклась словами пловца, ибо им интереснее содержимое кубков и фляг.

П л о в е ц (кричит): Благородные рыцари и прекрасные дамы! Обреченные поиски ускользающего Грааля!

Ш у т: Gezundheit.[6]

П л о в е ц: Но я устал от высокой романтики. Так что не будем о рыцарстве – как сие согласуется с вашим жизненным опытом?

Пловец, довольный, что его все-таки слушают – хоть и вполуха, – спешит продолжить:

– Не хотите ли передохнуть от избитых затей и придумок и послушать историю поистине необычную?

П е в ц ы – г о р л о п а н ы: Ладно, дружище, уговорил. Валяй.

(Ш у т: Что можно выдумать нового и необычного, когда все давно придумано?)

П л о в е ц: С превеликим моим удовольствием. Дайте мне только глоточек эля, и я начинаю.

Бражникам на корабле жалко делиться выпивкой. Но страх молчания сильнее жадности – и вот пловцу дают кубок, како­вой он осушает одним глотком, после чего прочищает горло и начинает рассказ.