Корабль дураков

всякого удивления – в изножье кровати нагую Белкулу. Ее рос­кошное щедрое тело излучает сияние, подобное солнечной ко­роне во время затмения. Колпачок смотрит на ее лицо, на кото­ром читается неземное блаженство. Ее глаза, словно глубокие омуты, манят, не отпускают, затягивают. Колпачок смотрит, не в силах отвести взгляд. Смотрит ей прямо в глаза. Но при этом он чувствует ее тело: тяжелые груди, соски, что подобны бутонам роз, мягкий и теплый живот с его волнами и лабиринтами. Белкула опускает глаза, отпуская взгляд Колпачка. Теперь он может смотреть на нее на всю. С жадностью он пожирает глазами ее плодородные бедра, пышные заросли шелковистых волос внизу живота и влажные складки розовой плоти – средоточие ее жен­ского естества. Белкула взбирается на постель и садится к Кол­пачку на колени. Безо всякого удивления (ибо во сне нет ничего невозможного) он ощущает, как кровь приливает к его детород­ному члену. Белкула берет его в руки и легонько дует на голов­ку – и орган его восстает во всей мощи. Белкула ложится на Колпачка сверху, и они пылко целуются, смешивая слюну. По­ том Белкула изящно приподнимается и садится на Колпачка вер­хом, запустив прохладные пальцы в седеющие завитки волос у него на груди. Он мнет и ласкает ей грудь. О! Какое у нее лицо! В ее взгляде – тревога и радость, ибо настал долгожданный миг. Они соединились в любовных объятиях. И оба после бессчетных «Почти» обрели наконец Идеальную Пару. Кажется, их соитие длится вечно. Там, снаружи, сменяются времена года, проходят века и эпохи, но наши влюбленные заняты только друг другом, и вот наконец они оба и вместе достигают вершин наслаждения и извергаются, как два вулкана. Белкула слизывает слезы со щек Колпачка, и он просыпается.

Он лежит, сотрясаясь в ознобе, в пустой белой келье, а за окном уже брезжит рассвет. Он пытается успокоиться, привес­ти в порядок смятенные мысли, и вдруг с изумлением видит большой возбужденный член. (Свой собственный, я имею в виду.) Вот злая ирония судьбы! Он вновь обретает мужскую силу, но почему так не вовремя?! Белкула – эта стихия плоти – мертва; весь Далборг в трауре; а у Колпачка после двадцати лет полного полового бессилия случился могучий стояк. Радость борется в нем с тоской. И возбуждение никак не проходит. Он опускает член в чашу с водой, чтобы немного его остудить. Бес­полезно. Он прижимает его к холодной металлической задвиж­ке на двери, как это бывает, когда пытаешься унять зуд от бло­шиных укусов – если кто-то из вас, мужиков, это пробовал. Снаружи звонят монастырские колокола. Под окном раздаются шаги монашек. Не в силах противиться гласу природы, Нулли­фидус (будем снова его называть этим именем, которое он вы­брал сам) вылезает в окно и являет испуганной и потрясенной публике непогрешимое доказательство чуда.

Когда аббатиса подходит, чтобы узнать, в чем дело, вокруг Нуллифидуса уже собралась небольшая толпа. Всем интерес­но послушать его историю. О том, как Белкула, явившись ему в видении, вдохнула новую жизнь в его вялые чресла. Белкула Поднявшая Член, Белкула Дарящая Жизнь. Аббатиса Хильде­гард – слегка ошалевшая после бессонной ночи, каковую она провела, разбираясь в себе и своей душе, – не стыдит обна­жившегося бесстыдника за непотребное поведение. Напротив: то, что случилось с этим человеком, лишний раз подтверждает для Хильдегард, что ее дочь была щедрой и доброй натурой. Преображение завершается. Хильдегард рвет на себе целомуд­ренное монашеское одеяние и подставляет голую грудь ветру.

Так начинается радикальное переустройство Далборгского монастыря, о котором я расскажу вам вкратце, если вам хватит терпения дослушать еще главу, теперь уже точно последнюю.

Глава последняя, завершающая. Об аббатстве Евдокия, его харизме и служении

Теперь монастырь называется Евдокия, что значит Благо­воление: место, где каждый желающий обретет бесконечное удовольствие и встретит радушный прием.

Первым делом Хильдегард отменяет обет молчания. В ре­зультате чего монастырь заливает неудержимым потоком слов – чувств, мыслей и песен. Нуллифидус лишь диву дается: Бел­кула, которая за всю свою жизнь произнесла едва ли десяток слов, в смерти стала причиной такой необузданной болтовни. Вооружившись своим красноречием, далборгские миссио­нерки отправляются на большую землю. В ожидании их воз­вращения (в сопровождении новообращенных мужского пола) в кельях спешно прорубают окна. Монашки сносят глухую стену, окружавшую монастырь. Все часы отправляются на по­мойку, их тикающей тирании пришел конец; поскольку тело – само себе хронометр. Питание тоже подвергается самому ра­дикальному пересмотру, и за основу берется следующий по­стулат: хорошая пища возбуждает аппетит. Что же касается меблировки, евдокийки отнюдь не стремятся к роскошествам и излишествам. Всякая вещь должна отвечать своему назначе­нию, а человеку должно быть удобно – вот их девиз. И только постели в обители воистину роскошны: ароматное белье, хру­стящие чистые простыни, мягкие пуховые подушки.

На протяжении долгих веков внутри этих стен не было ни единого зеркала, зато теперь все сверкает венецианским стек­лом, а некоторые из монашек даже устроили у себя в кельях зеркальные потолки.

Свобода и вольность укореняются в монастыре. Монашки больше не ходят в унылых и строгих одеждах, они одеваются так, как им нравится – для своего удовольствия. Платы и вла­сяницы сменяются шелковыми чулками, платьями из парчи и кружевными нижними юбками. На острове нет жестких утя­ гивающих корсетов – тело должно дышать и резвиться, как щенок на лужайке.

Проходит две-три недели, и на острове появляются пер­вые мужчины, которым не терпится вкусить радостей, обе­щанных новыми установлениями. На воротах обители видят они девиз: FAY QUI VOULDRAS,что значит: «Делай с кем хочешь».[27] Автор сей знаменательной фразы, Нуллифидус, представляет друг другу мужчин и жен­щин. Ни сам Нуллифидус, ни аббатиса никогда не бранят Сестер Бессрочной Готовности, не укоряют их и не лезут с сове­тами – разве что иной раз поощряют их собственным пылким примером. Теперь в обители нет запретов. Запрещен только законный брак, ибо брак есть призыв к обузданию телесных желаний и отрицание беспорядочных связей. В языке Евдо­кии нет слов типа «необходимость» и «долг». Вожделение, в конце концов, не нуждается в оправданиях.

В память о Белкуле Нуллифидус разбивает в стенах обите­ли сад наслаждений. При входе в сад стоит мраморная таблич­ка с высеченной на ней надписью:

Аббатство Евдокия.

Мы примем всех:

Великих и малых.

Здесь рады каждому гостю.

Проходи, путник,

И вкуси радость.

Существует еще одна версия этой истории, в которой Без­умная Грета все-таки добивается своего. И еще третья: в кото­рой Белкула спасается во чреве китовом, и кит выплевывает ее у берегов Атлантиды. Но мы закончим на том же, на чем начи­нали – на том, как Хильдегард подставляет голую задницу (ка­ковая за прошедшие годы весьма раздалась в ширину и ма­лость подвяла) своему пылкому полюбовнику. Нуллифидус, пристраиваясь к возлюбленной, по-прежнему ни во что не верит; просто теперь он хранит это в секрете, дабы не навре­дить своему счастью.

На этом я завершаю бесстыдное житие Белкулы Болерхкс, и да благословит ее Господь.

Explicit liber impudicus