Корабль дураков

~ «Кляп лучше оставить», – сказали монахи.

~ «Кляп я, пожалуй, оставлю», – сказал Иероним.

«Я сделаю тут небольшой надрез, – сказал Ганс. – Больная кровь вытечет из мозга, и ваш брат снова будет здоров».

~ Ладно: если монахам хотелось получить от Горацио хирур­гическое вмешательство, он им его обеспечит. «Операция очень простая, – пояснил он, – быстрая и безболезненная. Наука не стоит на месте, любезные господа. И никакое зна­харское мракобесие не помешает ее прогрессу».

~ «Я полагаю, что все вы слышали об удалении мозго­вых камней, которые, собственно, и порождают безумие. Данная процедура по виду практически не отличается от удаления камней, но по сути она радикаль­но другая. Видите ли, когда мы вскрываем череп, дав­ление воздуха в мозге растет и выталкивает бесов наружу. Метод одинаково эффективен и против круп­ных бесов размером с ежа, и против мелких, размером с мошку. Процент выживания весьма высок. Работа, конечно, не самая чистая – но кто-то же должен этим заниматься».

Ганс открыл свою сумку.

~ Он достал медицинское долото для трепанации и приста­вил его ко лбу брата Ламберта.

~ Увидев сей устрашающий инструмент, брат Лаб­берт не на шутку перепугался. То есть по-настоящему. Он застонал и затрясся, как будто в припадке, изо рта потекла пена. Но чем больше он дергался, тем убеди­тельнее получалось его представление. Он пытался кри­чать сквозь кляп: «Остановитесь! Не надо! Я просто актер!» – но издавал только нечленораздельные звуки, и насильно отобранные помощники лупили его по щекам, чтобы он замолчал.

Ганс быстро измерил голову брата Лемпика. Пациент наблю­дал за его стараниями молча и с искренним интересом, словно умный смышленый пес.

~ Горацио на секунду заколебался. Добровольцам-помощни­кам, при всем их рвении, не было необходимости держать брата Ламберта, потому что старик даже не сопротивлялся. Он только крепко зажмурился, как будто там, под за­крытыми веками, был другой, лучший мир, смотреть на ко­торый было гораздо приятнее.

~ Иероним ухмыльнулся и прищелкнул языком. Жирный Лабберт слишком долго тянул с выплатой долга: надо его проучить.

~ Монахи замерли в предвкушении, пряча злобные взгляды и довольные улыбки. Горацио весь покрылся испариной. Он смотрел и не верил своим глазам: голова брата Ламберта купалась в сиянии янтарного света.

* * *

Ганс прошептал на ухо брату Лемпику: «Это поможет тебе друг мой». Он выбрал точку, откуда лучше всего начать, по­том приложил острый конец инструмента к коже и резко надавил на ручку. Череп брата Лемпика раскололся, как яич­ная скорлупа. Лоб осыпался крошкой раздробленной кос­ти – глазные яблоки прорвались, как водяные пузыри, и Ганс погрузился рукой в горячую жижу мозгов. Долото зацепи­ лось за что-то, и его как будто всосало внутрь. Ганс попытал­ся спасти инструмент, но из пузырящейся массы мозгов вынырнула когтистая рука и вырвала долото у растерянного врача. «Сатана! – закричали монахи. – Сатана!» Тело брата Лемпика раздулось, как шар. Кожа трескалась, не выдерживая напряжения. Из разрывов валил черный дым. Потом раз­дался звук рвущейся плоти, и бесы брызнули, как пауки, из развороченного живота.

~ Нет, все было не так! Неправильно ты рассказываешь.

~Помолчи-ка ты в тряпочку. Вы оба рассказываете неправильно. На самом деле все было так:

~Горацио в своей гордыне…

~ Иероним, хитрая бестия…

~ Горацио в своей гордыне измерил голову брата Ламберта в сияющем нимбе и определил место, куда втыкать.

При трепанации не втыкают!

~ Определил место, куда втыкать, и сделал надрез. Монахи уже не скрывали радости, когда кровь брата Ламберта брыз­нула на занавеску. Горацио надавил долотом на кость. Еще буквально один нажим – и операция завершится. В общем, он надавил посильнее, и кость поддалась. Из раны хлынула яркая алая кровь и пролилась ливнем на каменный пол. При всем своем мастерстве Горацио не сумел остановить крово­течение. Брат Ламберт умирал. Охваченный ужасом, Гора­цио наблюдал за тем, как монахи попадали на колени в исступленном раскаянии. Добровольцы-помощники, которые еще пару мгновений назад скалились, как обезьяны, глумясь над страданиями брата Ламберта, теперь лили слезы. «Черт побери! – чертыхнулся в сердцах Горацио. – Вы что, не ви­дите, он истекает кровью!» Но монахи не слышали. Они наблюдали за мученичеством святого. «Ангелы! – шептали они в благоговении. – Силы небесные! Тебя, Господи, славим!»

~Иероним прищурился, наметил место и со всей дури вломил Лабберту долотом по черепу. Лабберт завопил: «Караул! Убивают!» – но из-под кляпа вырвалось толь­ко: «ААА АААУУ! УУУ ИИИ АЙ!» Монахи нервно заер­зали, готовясь спасаться от полчища бесов. «Господа, – сказал Иероним, – это всего лишь лечебная процедура». Но монахи застыли в ужасе, бормоча молитвы, Лаб­берт дернул ногами и завалился вместе со стулом на­зад, пуская ветры и бранясь на чем свет стоит. Кровь текла из разбитой головы. «Операция прошла успеш­но», – прошептал Иероним и принялся потихонечку пробираться к выходу. А обезумевшим от страха мона­хам уже виделись всякие ужасти: рогатые бесы и чуди­ща, рожденные их воспаленным воображением, вырва­лись наконец наружу с явным намерением разорить монастырь. «Ну, я пошел», – объявил Иероним. Никто не обратил на него внимания. То есть никто, кроме Лабберта. В своей бурной ярости он сумел как-то выб­раться из веревок и теперь вставал на ноги. «Спокой­ствие, только спокойствие», – пробормотал Иероним и бросился прочь со всех ног.

Ганс сидел съежившись у себя в спальне, сжимая в руках Псал­тирь, а в Вормсе резвились бесы, творя бесчинства и разоряя город. Ночь вспучилась дьявольской музыкой. Псалмы и гим­ны пелись задом наперед; мадригалы звучали как полная тара­барщина под пронзительные завывания флейты. Ганс зажал уши руками, но вопли испуганных горожан вонзались в мозг, как кинжалы.

~ Город преобразился в райский сад. Буйная зелень прораста­ла прямо сквозь камни на мостовых. Птицы немыслимой кра­соты порхали среди цветущих деревьев и пели дивные песни. На улицах, там, где раньше бродили дворняги и бездомные кошки, теперь паслись единороги. Но самое главное, преобра­зились люди. Преисполнившись доброты и смирения, они сия­ли внутренним светом и беседовали с ангелами. ~ «Лабберт, дружище, давай все обсудим, как разум­ные взрослые люди».

«Что я наделал?!» – запричитал Ганс.

~ «Что я наделал?! – застонал Горацио. Он сидел на полу у себя в библиотеке и рвал в клочки свои атеистические кни­ги. – Я убил святого. Теперь мои руки в крови, и их уже никогда не отмыть».

~ Иероним остановился посреди улицы. Вопли монахов в монастыре доносились даже досюда. «Прошу проще­ния, – сказал он, когда Лабберт принялся закатывать рукава. –