было считать признанием.
— Зло укрепляется, когда его семена поливают и холят, — все также медленно проговорила Ингела. Но в ее взгляде, устремленном на Герту, не было осуждения.
— Ты знаешь мою историю, — хрипло сказала Герта. Эльфанор у нее на руках лежала спокойно, прикрыв большие выпуклые глаза, как будто все слышала и понимала. — Да, я пыталась навлечь зло на своего врага, того, кто осквернил меня. Я открыто и добровольно обратилась к Древним за помощью в этом зле, и наполняла меня тогда только ненависть. Но злое деяние не свершилось. Я боролась за того, кого отправила к Жабам. И он остался жив.
— Но ведь это был не тот человек. Так ты сказала, — напомнила ей Ингела.
— Это я узнала только потом. Уже после того, как боролась за него. И вот это… — она прижала к себе маленькое тело. — Не знаю, какая древняя наука, колдовство или сила проникли в мое тело и заменили жизнь, которую я вынашивала, на это. Эльфанор — моя, и на мне вся тяжесть ноши, — может, не стоило этого говорить в таком месте, но ей хотелось сохранить хоть слабую надежду. — И, может быть, если одна сила принесла зло, то другая его исправит.
Снова Ингела пошевелила кольцами.
— Ты говоришь неправильно. Здесь мы следуем истинному учению. Ты уже видела, что бывает с теми, кто обращается к тому, во что мы не верим.
— Правда, — Герта сдержала дрожь от внутреннего холода, который охватил ее не в ответ на этот выговор. И в то же время подумала. «Мои мысли не смогут оградить нас стеной. Есть силы и силы».
Она высвободила руку, нашла на груди амулет Гунноры. Снова вспомнила, как побывала в ее святилище, неся в себе ребенка, ища помощи. Как во сне, а может, и не во сне, была приветливо встречена, как пообещали удовлетворить ее просьбу. Потому что Герта верила в Эльфанор действительно нет ничего от отца, девочка целиком принадлежит ей.
Проходили дни, но Герта не говорила о том, что собирается делать. Она хорошо знала, что ее ребенок стал предметом многих слухов и что ее поздравляли с благополучными родами только по обычаю.
Неожиданно с юга подули теплые ветры. Растаявший снег впитался в землю, и она просохла. Начиналась ранняя весна. Большую часть времени Герта проводила в своей комнате, голова ее была занята больше, чем руки, хотя она нянчила дочь и заботилась о ней одна, отказываясь от помощи тех, кто, как она знала, считал ребенка проклятым.
Через четыре недели, приняв решение, она попросила свидания с аббатиссой.
Держа на руках ребенка, она провела церемонию приветствия во внутренней гостиной, бегло вспоминая, каким непохожим казалось все, когда она впервые появилась здесь. Тогда она была спокойна и довольна — теперь она знает, каким ложным оказалось это спокойствие и довольство. Она на мгновение ухватилась за это воспоминание, но потом отбросила его. Герта не дура, она понимает, что приходится платить за свою глупость, а может, придется платить всю жизнь.
— Говорят, леди Герта, ты хочешь уехать из Летендейла, — аббатисса — невысокая женщина — неподвижно сидела на стуле из потемневшего от времени дерева, с высокой спинкой, стул весь был покрыт резными символами Пламени. Подозрения оставили Герту. Может, она не умеет судить о мотивах и мыслях других людей, но здесь она не чувствует ни злобы, ни обвинения, только искреннюю озабоченность.
— Я должна, — ответила она, садясь на край стула, на который указала ей аббатисса, и прижимая к себе Эльфанор. Девочка никогда не плакала, когда Герта держала ее. Она лежала неподвижно, не отрывая взгляда от лица матери. Герта старалась не отыскивать в этих слишком больших глазах отражения тех болотных огней, которые она видела в других глазах, столь похожих на эти. — Ваше преподобие, для меня,… и для моего ребенка нет места за этими стенами.
— Тебе так сказали? — сразу же резко спросила аббатисса.
— Такое не нужно говорить. Нет, никто не сказал мне недобрых слов. Но это правда. Из-за меня тень зла упала на это место, которое должно оставаться святым и мирным.
— Мы должны стремиться к миру. Святость не нам провозглашать, — ответила аббатисса. — Но куда же ты поедешь? Лорд Нордендейла…
Герта сделала быстрый жест.
— Ваше преподобие, он был добр ко мне, хотя имел полное право перерезать мне горло. Я навлекла на него такую опасность, какую редко приходится встречать человеку. Ты ведь знаешь мою историю, как я просила помощи в мести у существ, чья природа — сама тьма, а потом завлекла лорда в их сеть.
— Но ты ведь и сражалась за него, — медленно проговорила аббатисса. — Разве ты не верила, сражаясь за него, что он опозорил тебя?
— Да. Но какое это имеет значение? Если бы я обратила против него свой кинжал, я была бы в своем праве, — прежний стыд и ненависть вернулись к ней при этом воспоминании. — Но ни один человек, каков бы ни был его грех, не должен быть отдан древнему злу.
— Но он не стал винить тебя. Напротив, оказал тебе честь за то, что ты сражалась против стыда. Этот Тристан говорил со мной перед отъездом, и разве с тех пор не приезжали сюда дважды его посыльные, подтверждая, что он совершил задуманное, принял под свою команду лишившихся предводителя жителей Нордендейла, принес мир и надежду другим, что он хочет, чтобы ты стала его леди, и будет оказывать тебе все почести. Он сильный человек, жесткий в своих правилах, но так же хорош, как сталь, которой он владеет. Как же он? Ты поедешь к нему?
— К нему в последнюю очередь, ваше преподобие. Он только что стал лордом. Он сильный и смелый человек, но если возьмет жену с «подменышем», у него начнутся неприятности, как вода поднимается у перегородившего ручей камня. И со временем все равно затопит его. Нет, я не поеду в Нордендейл. И покорно прошу Ваше Преподобие не слать вестников Лорду Тристану. И если он или его посыльный появятся здесь, скажите, что я вернулась к своей семье.
— Ты сама говорила, что у тебя нет семьи, — резко возразила аббатисса. — Ложь, даже ради добра, здесь недопустима.
— Леди аббатисса, я по своей воле противопоставила себя остальным людям. И пойду туда, где, вероятно, мое место.
— В Пустыню? Но это означает смерть. Добровольно искать смерти — тоже грех. Герта покачала головой.
— Нет, если бы я хотела идти той дорогой, то ушла бы много месяцев назад. Я иду не умирать, а искать ответ. И если поиски приведут меня в странные места, что ж, придется идти туда.
— Пути Прежних никогда не были нашими. В этом поиске ты подвергаешь опасности большее, чем свое тело.
— Леди, я подвергла себя опасности много месяцев назад. Ты считаешь,
— лицо девушки вспыхнуло, глаза загорелись, как у боевого сокола, готового устремиться на добычу, — ты считаешь, что я не должна сражаться за этого ребенка? Есть места, в которых зло появилось раньше, чем здесь поселился человек, но есть места мира и добра. Разве не правда, что небольшая порция опасной травы может исцелить тело, победить болезнь, вызванную той же травой? Если на поиски уйдет вся моя жизнь, я все равно буду искать.
Аббатисса долго не отвечала. Она изучала лицо Герты, как будто силой воли могла проникнуть в ее мысли.
— Выбор твой, — медленно сказала она. — Мы не пользуемся странными силами, но иногда Пламя дает нам предвидение, как у Мудрой Женщины, глядящей в свою чашу предсказаний. Не знаю, почему, но верю, что если можно помочь в твоем желании снять проклятие, такая помощь тебе будет оказана.
— А если приедет Лорд Тристан? — Герта перевела дыхание. Она никак не рассчитывала услышать такое признание от женщины, поглощенной ритуалами, которые отвергают иные и древние силы.
— Ему будет сказана правда. Что ты родила ребенка, за будущее которого нужно бороться, и что ты отправилась бороться, а куда, мы не знаем. Не знаю, примет ли он наши слова. Решать ему. Не могу благословить твой поиск, но как верущий в одно желает добра верующему в другое, так и я желаю тебе добра, леди Герта. Ты храбра, твоя воля как лезвие меча, побывавшего во многих битвах мира, но все еще прочного и острого.
У тебя есть лошадь, которую оставил тебе Лорд Тристан; советую тебе принять ее, хотя твоя
