— Добро пожаловать, трижды добро пожаловать! — прошептала она, почти беззвучно шевеля губами, прежде чем снова поклониться и приветствовать его по обычаю. Он задумчиво наблюдал за ней, словно оценивая ее силы, потом протянул свитки и дощечки, как протягивают меч.
— Будь храброй, госпожа, — сказал он резко, как никогда с ней не разговаривал, и жестом велел распечатать письма. Прямо здесь? Прежде чем позаботиться о муже или услышать новости? Склонившись к футляру, в котором находилось письмо Сына Неба, она открыла его и начала читать.
В следующее мгновение мир покачнулся. Только сильные руки Ивы удержали ее. Но когда отпустили, она снова покачнулась. Солнце светило слишком ярко; цвета, которые несколько мгновений радовали глаз, показались кричащими, чужими — и кто все эти незнакомцы? Ни один из них, кроме Ивы, не из Срединного царства. Никто из них не поймет.
Юан Ти, Сын Неба, умер.
Снова заставила она себя посмотреть на свиток с его зловещими ненавистными иероглифами. Вот они, она не ошиблась: иероглиф, обозначающий имя Юан Ти, и символ смерти. Онемев, она прочла несколько столбцов. Как и ожидала, ей приказывали последовать обычаям шунг-ню и выйти замуж за наследника Куджанги.
Письмо дернулось и заплясало перед ней. Серебряная Снежинка поняла, что движется: Вугтурой вел ее к юрте. Ива шла рядом, ворча, как лиса или женщина шунг-ню, о глупости мужчин, подвергающих беременную такому шоку.
Не так я хотела, чтобы он узнал о сыне, — послала она мысль служанке. Несмотря на жару, Серебряная Снежинка сильно дрожала. Она с благодарностью приняла плащ, который набросил ей на плечи Вугтурой, и смотрела, как Ива приносит чашки. Как может ее юрта выглядеть такой мирной и обычной, когда умер Сын Неба? Как могло случиться, что она до сих пор не знала? Она будто слышала плач ритуального траура, артистические приступы горя, которые исполняют придворные дамы. Странно: она не может вспомнить их имена; а ведь когда-то внимание этих сверкающих, напыщенных женщин казалось ей таким важным для нормального самочувствия. Она, однако, считала, что некоторые придворные могут горевать искренне. Письмо Ли Лина вне всякого сомнения выражало искреннюю печаль, и отец ее тоже печалится, как военачальник и человек, которому возвратили милость. Она должна брать с них пример.
Сейчас усыпальница Сына Неба должна быть близка к завершению, заполненная статуями лошадей, верблюдов и придворных, выполненными из драгоценных материалов лучшими ремесленниками Срединного царства. Может, он уже лежит в своем многослойном гробу, раскрашенном и усеянном драгоценностями.
На нем ли нефритовые погребальные доспехи, дар ее отца? Серебряная Снежинка подумала о другом наборе, о женском погребальном наряде, который привезла с собой в степи в качестве приданого и запоздалого любовного дара Сына Неба. Мысль эта заставила ее отогнать слезы.
Голова ее закружилась, в ней сталкивались обычаи двух народов. Серебряная Снежинка достала свой маленький кинжал с нефритовой рукоятью и разрезала платье. Она должна надеть белую одежду, должна поститься; должна уединиться, чтобы воздать Юан Ти, своему приемному отцу, должное уважение. Она и так уже опоздала с соблюдением обрядов. Нож дрогнул у нее в руке. Она думала о соблюдении обрядов… Увидев мертвого отца, Вугтурой разрезал себе лицо и плакал кровью, а не слезами. А ведь теперь Серебряная Снежинка
— женщина народа шунг-ню.
Дрожа, она подняла кинжал, но Вугтурой вырвал его у нее.
— Ты беременна, — закричал он, — и я приказываю тебе не поститься и не причинять себе вреда! Ива! Будешь оберегать госпожу, если понадобится, и от нее самой. Если не сделаешь, ответишь передо мной.
Он раньше никогда не кричал на нее, не демонстрировал свирепость, которую в Шаньане приписывают шунг-ню. Хотя она была слишком ошеломлена, чтобы заплакать после прочтения письма, гневные слова Вугтурой вызвали у нее слезы, и она опустилась на груду подушек, плача, как неженка из внутреннего двора.
Муж мгновенно оказался у ее ног, взял ее на руки, уговаривал негромким спокойным голосом, как будто она кобыла с жеребенком, подумала Серебряная Снежинка с чувством неприличной радости. Шунг-ню ласковы со своими лошадьми; несмотря на все, что она узнала за это лето, Серебряная Снежинка не думала, что и к ней можно относиться так же ласково.
— Я не хочу, чтобы ты порезалась и как-нибудь повредила себе и нашему ребенку, — сказал ей Вугтурой. Значит, это страх она видела в его глазах?
Если бы разбранили женщин, которых она знала в Шаньане, всех этих садовых Сиреней, Пионов и Сливовых Цветков, они бы еще долго дулись, капризничали и требовали от своих повелителей драгоценностей и мехов, прежде чем обратили бы к ним просветлевшие лица; но не таковы привычки Серебряной Снежинки. Такое поведение вызвало бы у Вугтуроя удивление и раздражение; оно не помогло бы удержать его (а именно такова ее цель) и утешить.
— Я надеялась сказать тебе о нашем сыне в более благоприятную минуту,
— сказала она.
Она попросит Иву снова бросить палочки тысячелистника; больше того, она напишет новое письмо Ли Лину и попросит его обратиться к даоистскому колдуну, чтобы тот погадал о будущем мальчика. Ее ребенок, ее сын не должен страдать от горя, вызванного смертью Сына Неба.
— Я ему рад в любую минуту, — ответил Вугтурой. Как и все жители степей, он был равнодушен к выбору благоприятных моментов. — Наследник шунг-ню! — От его взволнованного голоса дрогнули стены ее юрты. Но он тут же заговорил спокойней и внимательно посмотрел на нее.
— Не плачь, госпожа, — произнес он. — Ты плачешь из-за того, что я запретил тебе отмечать траур? Отмечай, если так нужно. Но не причиняй вреда себе и нашему сыну. Ты должна есть и гулять на свежем воздухе; и прежде всего, ты не должна резать себе лицо. Ты слишком прекрасна. Оставь это мужчинам, таким, как я. Обещай мне это, госпожа.
Она кивнула, не в состоянии сопротивляться. Послушно, как ребенок, выпила то, что дала Ива, позволила служанке раздеть себя и, хоть была середина дня, уложить в постель. Какое-то время Вугтурой посидел с ней, говоря самому себе, что устал разгадывать загадки иероглифов ее писем.
Юан Ти мертв. Что это значит для мира между империей и шунг-ню? Серебряная Снежинка попыталась вспомнить внешность и характер нового Сына Неба, но не смогла: он был для нее одной из фигур парада богато одетых чиновников, которые окружали его предшественника. Запоминаются только такие люди, как ее отец и Ли Лин, которые смеют говорить не то, что хочет услышать император. Ее друг и ее отец; они тоже прислали письма, в которых, несомненно, содержатся советы и мудрые рассуждения о дворцовых интригах и политике, письма, которые ей давно следовало прочесть. Нужно встать, нужно прочесть их мужу. Она попыталась сесть и дотянуться до писем.
— Не сейчас, — сказал Вугтурой и снова уложил ее.
Ива дала ей снотворное, возмущенно подумала Серебряная Снежинка. У нее было время взглянуть укоризненно на служанку, потом глаза ее закрылись и свет исчез.
От глубокого сна она очнулась, услышав барабанный бой. Серебряная Снежинка, все еще во власти снадобья Ивы, дважды попыталась перевернуться в темноте. Рука ее коснулась мехов. Какая сейчас часть ночи? Она не могла надеяться, что Вугтурой просидит с нею всю ночь: он ведь так долго не был в лагере; может, сейчас он куда-то едет верхом, или пирует, советуется со своими воинами, оставленными охранять дом, или пытается примириться со стариками, которые видят в его старшем брате надежду на возвращение прежних лихих дней, до мира с Чиной.
Барабанный бой звучал все громче, кровь начала пульсировать в такт ему.
— Ива? — позвала Серебряная Снежинка. Ее могло бы удивить, как слабо звучит ее голос. — Ива? — На этот раз прозвучало громче, но как печально. Так и должно быть: если муж провел с нею часть ночи, Ива куда-нибудь ушла. Серебряная Снежинка одна, если не считать предательского… Нет, барабанный бой не предательский; почему она так подумала?
Он успокаивающий, пульсирующий в ритме сердца, снимающий тревогу, в которой она
