И вот теперь Рене глядел на четвероногих красавцев и молчал. Животным не нужны слова, чтобы понять человека. Гектор, даже простоватый Гектор и тот глядел на пришельца сочувственно. Словно слышал невысказанные вслух мысли.
– Сэр, извините, но сюда посторонним вход воспрещен. – Охранник, выросший буквально из-под земли, вырвал Рене из задумчивого оцепенения.
– Да, конечно, но мне нужно поговорить с жокеем, мы договорились встретиться завтра, а тут выяснилось, что мне нужно срочно уехать. Где я могу найти Люсьена Легри?
– Скорее всего, он еще здесь, – кивнул охранник. – Идемте со мной.
Выйдя из конюшни, они обогнули несколько загонов и вошли в небольшое здание, напоминавшее что-то вроде контрольно-пропускного пункта. Там за столом, низко склонившись над бумагами, сидел Легри. Он сосредоточенно что-то писал и поэтому не сразу заметил вошедших.
– К вам с визитом, – учтиво обратился к нему охранник.
Люсьен поднял глаза.
– О, Рене! А я уж думал, что больше не увижу тебя.
Друзья снова обнялись.
– Ну садись, рассказывай, как дела?
Сколько могут разговаривать люди, не видевшиеся несколько лет? Обсудили все: от старых приятелей и одноклассников до выступления на чемпионате мира любимой баскетбольной команды. Оказалось, что Люсьен, который и в детстве увлекался скачками, был замечен на каком-то благотворительном заезде в Париже и приглашен одним частным конезаводчиком для выступления на соревнованиях. Рене в свою очередь рассказывал о модельном бизнесе. Конечно, ни о какой Макбрайт он не упомянул: начал с нуля, снимался в дешевых роликах и т. д.
Карьера, прошлое… Однако Рене пришел не за этим. Его интересовала семья, связь с которой он давно порвал. Но Люсьен, памятуя о том, что эта тема всегда была неприятна другу, тщательно обходил ее. В конце концов Рене надоело ждать и он спросил прямо:
– Плохо, – начал Легри, уставившись перед собой в одну точку. – Даже не знаю, что теперь с ними будет.
– Что-то случилось?
– Не без того. Дела вроде шли хорошо. Но тут пришли эти новые требования по экологическим нормам. Месье Дюлье пригрозили крупным штрафом, если он не переоборудует свои маслобойни и не установит новые фильтры на сточные отходы. Он взял крупную ссуду в банке, все отремонтировал, но ты ведь помнишь, какая стояла жара в июле. До сих пор непонятно, почему произошел пожар, но сгорело почти все. Особенно пострадали посевы. Скот, правда, удалось увести. Угорело только несколько жеребят и серая кобыла. Помнишь, была у вас такая, Мышкой звали?
– Да, – кивнул Рене. Картина разорения, хотя он и не видел ее, предстала перед ним во всей полноте. Черные поля, обугленные каркасы зданий – и ни души кругом.
– Но надо отдать должное твоему отцу. – Люсьен похлопал друга по плечу. – Он не сдается. Обосновался на дальнем выгоне, где все уцелело, и пытается потихоньку отстраиваться. Бросил пить. Вообще как-то подтянулся, взял себя в руки.
– Хорошо. – Рене улыбнулся. Это все, что он мог сказать. Семья? И отец, и мачеха, в сущности, были для него чужими людьми. А уж их дети и подавно. Но родная ферма, где он знал каждый куст, каждую дорожку…
На улице уже давно стемнело. Неожиданно Рене вспомнил, что завтра ему рано утром нужно ехать в Лондон. Он поднялся.
– Ладно, старина. Был рад повидать тебя. Пожалуй, пойду. Утром съемки, нельзя быть не в форме. Попрошу тебя об одолжении: не говори дома о том, что видел меня здесь. Хорошо?
– Как скажешь. – Люсьен на прощание пожал другу руку. – Ладно, может, еще увидимся.
Через полчаса Рене уже шагал по направлению к отелю. Ему не хотелось ехать на такси: дорогой можно было обдумать все произошедшее за день, который оказался весьма насыщенным.
Во-первых, встреча со старым другом. Люсьен невольно заставил Рене задуматься об избранном им пути. Вот он, такой же провинциальный мальчишка без связей и набитого кошелька сумел пробиться в жизни, не прибегая к грязным услугам. Легри не торговал собственным телом, не угождал чужим прихотям, не лгал, не притворялся. Он сохранил и свое имя, и человеческое достоинство. Значит, были другие пути, а Рене смалодушничал, избрал самый легкий. Нет, он не завидовал другу. Но его пример послужил укором и без того больной совести Дюлье. Именно Дюлье, потому что Ноэль совесть давно утратил, точнее не имел ее никогда.
Во-вторых, это гнусное поручение Джуди. Анаис сегодня показалась Рене очень милой, симпатичной девушкой, интересным, глубоким человеком. Почему же нужно портить ей жизнь из-за прихоти миссис Теренс? Однако здесь Рене оборвал свои рассуждения, вспомнив решение, принятое утром: если поддастся, значит, сама виновата. И точка. Нечего сентиментальничать. Но, с другой стороны, он чувствовал, что после их совместного обеда многое как будто изменилось. Теперь утренний вариант выглядел подлостью: пусть Рене не станет прикладывать усилий, чтобы соблазнить ее, пусть все получится само собой, так ведь результат останется тем же. И виноват будет он. Виноват, потому что знал и не предупредил. Потому что был соучастником. Но от осознания собственной подлости легче не становилось. Теперь уже дороги назад нет: завтрашняя фотосессия состоится в любом случае. Кстати, думая о возможности снова встретиться с Анаис, Рене испытывал непонятную ему самому радость. Давно уже работа не вызывала у него подобного энтузиазма. И этот обед… Сегодняшний день стал сплошным откровением. Сколько времени он ни с кем так просто не общался, как с Анаис и Люсьеном? Странная аналогия пришла на ум: Легри его давний друг, а с Анаис он в общей сложности знаком около суток. Разницы же не чувствовалось. Даже больше: с Анаис они коснулись таких тем, на которые он никогда не говорил с Люсьеном. Эффект случайного попутчика… Но что-то подсказывало Рене, что не все так просто.
В-третьих, известие о семье. Как к нему относиться? Должен ли младший Дюлье помочь отцу и мачехе или наплевать на них так же, как они в свое время наплевали на него? Люсьен, кажется, намекал именно на помощь. Но это, конечно, ни к чему не обязывает.
Сколько проблем! Вот уж действительно то пусто, то густо! Голова прямо-таки раскалывалась. Однако день еще не кончился. Солнце уже село, на улицах горели голубоватые фонарики, машины все реже озаряли асфальт фарами. Но люди еще шли куда-то, озабоченные своими проблемами. А раз люди еще не спят, значит, день не кончился. Рене улыбнулся своим мыслям. Интересно, что еще может случиться сегодня? Хотя бы за тот небольшой промежуток времени, пока он дойдет до отеля. И, словно услышав этот невысказанный вызов, кто-то невидимый, кто вершит судьбы людей, нагло усмехнулся. Рене почти увидел его гримасу на черном полотне дороги: лучи фонарей и магазинных вывесок странно переплелись, создав причудливое изображение из бликов и отражений. Тонкие кривые губы, темные впадины глаз… Рене даже остановился, ошеломленный видением. Он мог поклясться, что секунду назад асфальт, как ни парадоксально это звучит, ему улыбался. Улыбался издевательски, а бестелесные, сотканные из света губы шептали: «У меня еще есть козырь в рукаве».
Неожиданно дорога озарилась фарами, раздался визг тормозов и Рене, все еще стоящий посреди тротуара, услышал:
– Месье Ноэль? Что-то потеряли? Не хотите ли прокатиться? Нам есть о чем поговорить.
Сперва Рене решил, что ему и это кажется, после зрительных галлюцинаций начались слуховые. Но голос звенел в воздухе настолько явственно, что было даже странно усомниться в его реальности. Рене повернул голову на звук: в двух шагах от него стоял шикарный «мерседес» иссиня-черного цвета, а из него выглядывала… Да, слух не обманул его: Энн Макбрайт собственной персоной.
– Да садись же, чего стоишь?
Ее слова тяжелым молотом ударили по ушам. Рене потерял всякие ориентиры во времени и пространстве. Это что, Судный день? Чтобы Энн вот так, сама, ни с того ни с сего пригласила его сесть в машину, когда на официальных мероприятиях они договорились даже не здороваться. Сколько раз Рене, столкнувшись с ней, считал себя счастливым, если удавалось просто поймать случайный взгляд, заглянуть ей в глаза, проходя мимо! Они вели себя, как совершенно чужие люди, ведь она вышла замуж. И вот теперь Энн посреди улицы, ни от кого не прячась, зовет его сесть в машину. Не день, а сплошное сумасшествие: Рене сегодня понадобился положительно всем, причем одновременно и срочно. Остается только встретить папашу с семейкой в каком-нибудь темном переулке.
– Ну? – Энн улыбнулась. – Спящий красавец.
И Рене сел в машину. Зачем он это сделал? Хотя почему бы и не сделать? Ни для того, ни для другого варианта развития событий не было никаких препятствий. Вот только Рене все больше и больше чувствовал себя сумасшедшим, оказавшимся заложником собственного воспаленного разума.
– Я уже сто лет тебя не видела, мальчик мой. – Пожалуй, только в устах Энн эти слова не звучали пошло.
Она имела полное право называть Рене хоть мальчиком, хоть сыном, потому что когда-то позаботилась о нем действительно как о собственном ребенке. В ее голосе звучала неподдельная теплота и нежность. Теплые губы коснулись его лба.
– Дай я хоть посмотрю на тебя… Как ты возмужал, окреп… – Она ласково, с материнской заботой пригладила волосы у него на макушке.
И Рене, не чувствуя никакого стеснения, скованности, положил голову ей на плечо. Как хорошо быть рядом с ней!
– Что же ты все молчишь? – Легкий упрек послышался в этих словах. – Не рад меня видеть? Только скажи честно, не лги, как ты привык делать это с другими.
Лгать? Нет, Рене никогда не позволил бы себе обмануть Энн, слишком добрые, слишком прекрасные отношения связывали их.
– Тебе? – прошептал он, закрывая глаза. – Тебе – никогда. Просто у меня сегодня сумасшедший день, а завтра фотосессия в Лондоне. Но я счастлив видеть тебя. Нам так о многом нужно поговорить. Ты же знаешь, что у меня никого на свете нет ближе тебя. А я запутался, совершенно запутался, – в третий раз за сегодняшний день заговорил Дюлье, а Ноэль, эта выдумка, этот жалкий уродец, покорно молчал. – Мне так нужно с тобой посоветоваться! Я устал, устал как никогда.
– Тише, тише, успокойся, все будет хорошо. – Держа голову Рене у себя на коленях, Энн заботливо и нежно гладила его по волосам.
Машина куда-то неслась по шоссе, изредка было слышно, как кашляет шофер. Куда они едут? Какая разница… Закрыв глаза, Рене лежал на коленях у самого дорогого человека на свете и чувствовал необычайное умиротворение, наполнявшее душу. Энн молчала, словно дав ему возможность насладиться моментом в полной мере, прислушаться к внутренним ощущениям. Так прошло минут десять, потом машина остановилась.
– Пойдем погуляем. – Энн ласковым движением растрепала только что приглаженные волосы Рене.
Вышли. Осталась позади решетчатая железная ограда. Раскидистые дубы почти смыкались над головой, вымощенные булыжником дорожки убегали в глубину парка. В тусклом, приглушенном свете фонарей едва можно было различить лица друг друга.
– Давай пойдем сюда, там есть одна уютная беседка.
Свернули. Рене боялся думать о том, зачем приехала Энн. В голову лезли разные неприятные мысли вроде необходимости какой-нибудь срочной услуги, но он отгонял их. Хотелось верить, что ей просто стало без него одиноко. Что нет никаких корыстных целей и задних мыслей.
Сели. Рене без приглашения снова опустил голову ей на колени: так давно было у них заведено.
– Прости, что приехала без предупреждения, – начала Энн. – Но мне очень нужно было тебя видеть. Ты знаешь, я не люблю долгих вступлений. Постараюсь
