покорилась превосходству его силы и интеллекта. И мне ничего не оставалось, как послушно следовать его воле. И это приводило меня в ярость. И если я опять этой ночью подчинюсь ему, он удвоит усилия, чтобы поработить не только мое тело, но и душу.
Я плеснула в умывальник воды из кувшина и сполоснула лицо, затем взглянула в зеркало. Из необъятных складок байковой ночной рубашки на меня смотрело личико маленького мальчика с всклокоченной шевелюрой. «Никто не позарится соблазнить этакую образину», — храбро подумала я и скорчила рожу своему отражению.
В комнату вошел Тор. Он успел переодеться в голубую пижаму, а в руках держал целый ворох одеял.
— Что это ты разгуливаешь по полу босиком? — прикрикнул он на меня. — Ты же застудишься и заболеешь. Сейчас же марш в постель.
Когда я кое-как устроилась между холодными отсыревшими простынями, он принялся одно за другим наваливать на меня принесенные одеяла. Затем зажег свечу, поставил ее у изголовья кровати и выключил настенный светильник. Комната погрузилась во тьму, слегка рассеянную слабым огоньком свечи. Легкие золотистые блики напоминали руки, нежно ласкавшие дубовую обшивку стен и завитки резьбы кроватной спинки. На оконных стеклах мерцали капли осевшей влаги, слышался грохот волн, разбивавшихся о прибрежные скалы.
Тор присел на край кровати, не сводя с меня глаз, светившихся так поразившим меня когда-то блеском.
— С какой стати ты уселся ко мне на кровать? — осведомилась я.
— Хочу рассказать тебе сказку на сон грядущий, — улыбнулся он.
— А я-то думала, что от усталости ты не сможешь и пальцем пошевелить.
— Не совсем, — отвечал он. — Есть еще кое-что, что мне необходимо было сделать давным- давно. — Оставалось только надеяться, что это не то, о чем я подумала.
Он облокотился на одеяла, так что его рука оказалась у меня на животе. Я тут же ощутила, какое исходит от нее тепло сквозь многочисленные слои гусиного пуха.
— Давным-давно жила на свете девочка, — заговорил он. — Это была очень плохая маленькая девочка.
— Это в каком же смысле? — спросила я.
— Я думаю, она хотела превратиться в маленького мальчика. И поэтому была ужасно независима.
— Но что в этом плохого? — спросила я. — И почему это так напоминает меня?
— Никогда не перебивай рассказчика, иначе не услышишь конца сказки, — сказал он.
— О'кей, так что же с нею случилось?
— Она получила по заслугам, — отвечал он. Его голос прозвучал еле слышно. Мне стало не по себе, как всегда бывало, когда он говорил таким тоном.
— И что же она заслужила? — продолжала допытываться я, хотя у меня уже пропало всякое желание это узнать.
— Она заслужила именно то, чего хотела. Ты знаешь, что?
— Нет.
— А вот я так не думаю, — улыбнулся он.
— Ну как, скажи на милость, я могу знать, чего же она хотела? — возмутилась я.
— Да потому, что ты и есть та самая маленькая девочка.
— Ах, так значит, это совсем не сказка?
— Сказка, но это твоя сказка, и только тебе известно, чем она кончится. Возможно, и я буду в числе ее персонажей, но только ты можешь решить, какая роль достанется мне.
— А какую роль ты избрал бы для себя сам? — спросила я, сознавая, что лед подо мною становится все тоньше и тоньше.
Он безмолвно смотрел на меня. Отражая пламя свечи, медью вспыхивали его глаза и волосы. Силы покидали меня. Казалось, что он заглянул в самую мою душу, стараясь высмотреть там некий заповедный уголок, куда я не отважилась ни разу заглянуть сама, и тем более недоступный для всего остального мира.
Его рука, лежавшая поверх одеяла, судорожно вцепилась в его мягкие податливые складки. Он отвел в сторону взгляд. Его голос был едва различим, словно каждое слово давалось с огромным трудом.
— Я хотел бы быть твоим любовником, — сказал он. А потом одними губами, словно про себя, добавил:
— Очень, очень хотел бы.
В наступившей тишине стало слышно, как тикают часы где-то внизу, в гостиной, и шелестит галькой прибой. Ощущение было такое, как будто во мне что-то рухнуло, раскололось на мириады мелких частиц. Я затаилась, a Тор молча следил за пламенем свечи, словно и не было его последнего признания.
Мы надолго молча и неподвижно застыли. Его рука по-прежнему изо всех сил цеплялась за одеяло, как за единственную надежную опору, оставшуюся в разрушенном им самим мире. Кажется, прошла целая вечность, но вот он зажмурился, перевел дыхание и обернулся ко мне с явным нетерпением.
— Итак?
— Итак что? — уточнила я.
— Но я ведь только что признался, что хотел бы заняться с тобой любовью.
— Что мне предлагается на это ответить? — слабо пыталась отбиваться я. Я была потрясена и разбита, все мои благие намерения куда-то исчезли. И я не имела ни малейшего представления, что же теперь делать.
Тор вскочил в гневе.
— Еще ни разу в жизни я не говорил с женщинами об этом и теперь уже вряд ли осмелюсь повторить попытку, коль скоро меня ожидал такой горячий прием.
— Ну а что бы ты хотел услышать в ответ? Что я должна сделать?! — воскликнула я, пытаясь сесть среди всех наваленных на меня и под меня одеял и подушек.
— О Боже мой, ты просто невозможна! — отвечал Тор. Он резким движением отшвырнул в сторону все тряпье, схватил меня в охапку и едва не задушил в объятиях. При этом он идиотически хохотал, словно тронулся рассудком. Наконец отпустил меня, снова упаковал в одеяла и направился к дверям.
— Куда ты? — испуганно спросила я.
— Поискать для тебя то, в чем ты, несомненно, нуждаешься. Я скоро вернусь.
«Наверное, Тор пошел за дробовиком», — подумала я, слыша, как он спускается в гостиную.
Меня совершенно развезло и всю охватила какая-то вязкая истома. Пытаясь овладеть собою, я заставила себя вскочить с кровати и принялась метаться по комнате, не находя себе места. Душа трепетала от навалившихся на меня смешанных чувств. Во имя всего святого, что я тут делаю? Как такое могло со мною приключиться? Это же полный конфуз!
К тому же Тор запропал куда-то, как мне показалось, на целую вечность. Но вот наконец он вернулся, неся поднос с двумя чашками.
— Мне кажется, я велел тебе оставаться в постели, — рявкнул он, опуская поднос на столик. — Ты хочешь подхватить воспаление легких? Здесь так сыро!
— Ты как заботливая бабушка, — отвечала я, снова забираясь под одеяла со странным чувством облегчения: хорошо, хоть он вернулся.
— Только не надейся, что я и вести себя буду как бабушка, — пообещал он. — А ну-ка подвинься, а то мне некуда лечь.
— Что за питье ты принес? — поинтересовалась я, став болтливой от пугающего, но неоспоримого факта: вот он здесь, рядом со мною, под одним одеялом.
— Это то необходимое, чем можно подкрепить твое самочувствие.
Он протянул мне чашку, и я отважно попробовала содержимое.
— Да это просто вкуснотища, бабуля. Что ты туда намешал?
