делам в ущерб гражданским. Это зовется у нас “платой за повышение”. Обычный служащий или мелкий делец едва ли может себе это позволить. В результате главный штаб и, в меньшей степени, весь офицерский корпус оказываются состоящими из государственных деятелей, а также главных управляющих крупных банков и промышленных корпораций.
— Это как раз то самое, что Эйзенхауэр назвал “военно-промышленным комплексом”, — сказал Фицдуэйн.
— Он говорил об Америке, — не согласился Гвидо, — и о союзе военных с крупнейшими бизнесменами. Здесь такого союза нет. Высшие армейские чины и представители большого бизнеса — одни и те же люди. Они не только производят оружие; они его покупают, и они же им пользуются.
— Но только на учениях, — сказал Фицдуэйн.
— Этого не так уж мало.
Позже, когда утомленный Гвидо отправился спать, Кристина проводила Фицдуэйна в приготовленную для него комнату. Из горшка на окне тянулось вверх гигантское растение, явно стремящееся добраться до люстры и задушить ее.
— Он замечательно принялся, — гордо сказала Кристина. — Нам прислали его из Англии в бутылке из-под молока.
— В двухметровой? Ничего себе бутылочка, — отозвался Фицдуэйн.
— Просто с тех пор он вырос.
— А как он называется?
— Это папирус, — сообщила Кристина. — Такой же, только маленький, стоит у изголовья вашей кровати.
— О Господи! — воскликнул Фицдуэйн. — Надеюсь, эти штуки не слишком быстро растут?
Кадар молчал. В мозгу его проносились воспоминания. Должен ли он был почувствовать раскаяние? Честно говоря, сразу после содеянного он не чувствовал ничего, кроме невероятной усталости, смешанной со спокойным удовлетворением: ведь все было сделано так, как надо. Он выдержал эту проверку. На такое способны очень немногие люди. Он рожден для того, чтобы властвовать.
Он пытался не вспоминать о том, что перенес на следующий день после убийства. Проснувшись, он никак не мог унять дрожь, и его трясло чуть ли не до вечера. “Классический шоковый симптом”, — сочувственно сказал об этом доктор. Тогда Кадар лежал в постели, охваченный тихим отчаянием. Он не мог совладать с собственным телом, которое предало его. В последующие годы, постигнув премудрости некоторых восточных боевых дисциплин, он научился объединять свои Душевные и физические силы, и активные действия стали проходить для него без подобных последствий. Иногда, хотя и весьма нечасто, Кадар задавал себе вопрос, избавился ли он от стрессов вообще или просто загнал их куда-то вглубь, где они все равно оставляют свои следы, похожие на микроскопические трещины в фюзеляже видавшего виды самолета.
Тишина не нарушалась в течение нескольких минут. Кадар снова переживал то радостное возбуждение, которое почти не покидало его в первое время после переезда в Штаты. Самым большим сюрпризом той поры оказалась не роскошь его нового дома, не внезапно открывшийся доступ ко всем мыслимым материальным благам и даже не сама атмосфера иной жизни, где было возможно почти все. Да, это тоже радовало, но удивительнее всего сложились его отношения с отцом.
На их первой встрече в Гаване Генри Бриджнорт Лодж был холоден, тверд и циничен. Он почти не проявлял каких бы то ни было чувств. Ему нужен был сын, дабы удовлетворить прихоть жены. Но и только. Впоследствии же — хотя он продолжал держаться с Кадаром несколько прохладно, а его твердость и цинизм оказались отнюдь не напускными, — Лодж стал искренне заботиться о благополучии сына и интересоваться его успехами, что едва не вывело последнего из равновесия.
Шестнадцатилетнему Кадару пришлось напрячь всю свою незаурядную волю, чтобы не допустить зарождения в своей душе ответной привязанности. Он снова и снова напоминал себе, что для выработки самообладания, полного самообладания, необходимо стать выше обычных эмоций. В глухие ночные часы он повторял это в тиши своей комнаты, а по щекам его бежали слезы и в груди теснились чувства, в которых он не мог — или не хотел — разобраться.
Вскоре после того, как он обжился в своем новом доме, расположенном всего в двадцати минутах езды от Лэнгли, ему пришлось выдержать уйму экзаменов и проверок, с помощью которых его родители хотели определить, где ему следует продолжить образование.
Обнаружилось, что он необыкновенно одаренный юноша. Таким высоким коэффициентом умственного развития обладала лишь одна десятая процента всего населения страны. Он легко усваивал иностранные языки. У него были явные художественные наклонности. Он обладал великолепной координацией движений и был если не выдающимся, то, во всяком случае, неплохим спортсменом.
Стало ясно, что простой школы для него недостаточно. Первый год он обучался у частных преподавателей. Лодж воспользовался своими обширными связями в среде высокопрофессиональных ученых и аналитиков, работавших в аппарате ЦРУ, и Кадар попал в хорошие руки: о такой тонкости мышления и остроте интеллекта, какой обладали его новые наставники, он знал до этого разве что понаслышке. Это было интересно. Это было увлекательно. И он стремительно развивался как умственно, так и физически.
На второй год обучения его послали в специальную школу для особо одаренных с дополнением в виде частных уроков. Так все и продолжалось до тех пор, пока он не окончил Гарвард. Именно на втором году учебы он открыл, что обладает незаурядным обаянием и естественной магнетической силой и может использовать их, чтобы манипулировать другими в своих собственных целях.
Он понимал, что его опыт общения с людьми небогат и что нехватка такого опыта может привести к неприятным последствиям. Он внимательно изучал реакции окружающих на его поступки и очень много работал над тем, чтобы стать более привлекательным в чужих глазах. Раскол между внешней и внутренней сторонами его личности постепенно углублялся. Он стал одной из самых популярных фигур в классе.
Лодж обладал неким инстинктивным пониманием натуры своего вновь обретенного сына. Он отдавал себе отчет в том, что на пути воспитания возможно всякое, однако его проницательность компенсировалась одной слабостью:
Лоджа всегда восхищали таланты. Такой человек не мог устоять перед Кадаром, который необычайно чутко и динамично реагировал на интеллектуальные и прочие стимулы. Иметь подобного сына было все равно что иметь сад, где из любого брошенного в землю семени вырастал чудесный цветок. Учить, физически развивать и всячески поощрять этого удивительного чужака, его сына, стало для Лоджа настоящей страстью.
Генри Бриджнорт Лодж происходил из такого старинного и богатого рода, что уже не мог достичь удовлетворения путем банального сколачивания капитала. Да, Лоджи делали деньги, и в немалых количествах — больше, чем им удавалось потратить на обеспечение своего личного комфорта, и этот дар, похоже, передавался из поколения в поколение, — но основные усилия они всегда направляли на более высокие цели, и главным образом — на служение родине. Бриджнорты Лоджи отстаивали интересы Соединенных Штатов — как они их понимали — с пылом и решительностью иезуитов. Они были уверены, что для представителей их Рода цели воистину оправдывают средства.
Многие неудачники приходят к концу своего жизненного пути, так ни разу и не попав под влияние действительно большого учителя. Кадару в этом отношении повезло дважды. Вентура, хоть и ненамеренно, заложил главную базу, преподав ему основы жизненной науки в форме стремления к власти, применения насилия, маневрирования и вымогательства. Лодж и его коллеги научили Кадара мыслить более стратегически, снабдили его целой сетью знакомств во влиятельных кругах, ознакомили с правилами поведения в высшем свете и помогли приобрести множество полезных навыков, от владения языками до умения спланировать бюджет, от способности оценить произведение искусства до мастерского обращения с пистолетом.
Возможно, Лодж имел отдаленное представление о бушующих в душе Кадара противоречивых чувствах, однако он надеялся, что в конце концов они будут направлены в обычное для Бриджнортов Лоджей русло. Его сына готовили к великолепной карьере в ЦРУ и к дальнейшему своевременному переходу в мирное государственное учреждение.
Годы спустя Кадар, который в более свободной атмосфере Америки с удивлением обнаружил, что
