со всеми. К тому же он прожил чертовски длинную жизнь. Если следовать классической процедуре допроса всех друзей и знакомых, а потом проверять и сравнивать между собой их показания, то на это могла уйти целая вечность. Что касается поиска людей, у которых могли быть веские причины разделаться с Ходамой… Проще было найти тех, у кого их не было. Старик интриговал, строил козни, подкупал и хитрил всю свою жизнь. Список его врагов мог оказаться бесконечным.
Где— то должны были быть спрятаны его записи. В доме они ничего не нашли, однако Адачи обнадеживало то обстоятельство, что они не нации также никаких признаков, указывающих на то, что хотя бы один листок бумаги был изъят преступниками. В резиденции Ходамы не было ни пустых полок, ни вскрытых ящиков с досье, ни взломанных сейфов. Адачи считал, что старик держал важные документы где- то в другом месте. Он был чертовски осторожным старым хрычом, и такой поступок вполне вписывался в его характер. Впрочем, не стоило отбрасывать и такой вариант, что в доме, где все же что-то было, поработал настоящий профессионал -мастер своего дела. Это само по себе давало пищу для неприятных раздумий.
В усадьбе Ходамы они обнаружили и видеокамеру, которая записывала на пленку всех входящих и выходящих. Очевидно, Ходаме нравилось вести постоянное видеонаблюдение за своими посетителями, но так, чтобы они об этом не догадывались. Видеозапись была скремблирована и нуждалась в расшифровке. В настоящее время инженеры из техотдела пытались расшифровать пленку, но пока безрезультатно. Адачи же просто не находил себе места. Вполне вероятно, что им в руки попала полная видеозапись нападения, а они не могли ее прочитать! Кстати, почему преступники не забрали и не уничтожили пленку? Не заметили? Во всем остальном они, однако, действовали скрупулезно и предельно аккуратно. Попадутся ли они на этом, или по какой-то, одним им ведомой причине, преступники намеренно оставили запись?
— Босс! — окликнул его Фудзивара. Адачи поднял голову.
Инспектор Фудзивара размахивал телефонной трубкой и приветливо скалился.
— У нас есть прогресс, босс! Мы проверили слуг Ходамы, и в доме у некоего Моринаги обнаружили кое-что любопытное.
— Кто, черт возьми, такой этот Моринага? — нелюбезно откликнулся Адачи. Он изрядно устал, к тому же у него было такое ощущение, что бумажная волна вот-вот захлестнет его с головой. Рапорты на термочувствительной бумаге, которая использовалась в миниатюрных компьютерах со встроенными принтерами, повсеместно распространившимися в японском делопроизводстве, были разбросаны повсюду, перемежаясь со скрученными рулонами свежеполученных факсов. Адачи часто скучал по простой бумаге; мало того, что термобумага стремилась свернуться в руках в тоненькую трубочку, она вдобавок довольно скверно переносила прямой солнечный свет. Буквы на ней начинали бледнеть и исчезали прямо на глазах. Детектив-суперинтендант уже предвидел, как важное сообщение, например “Убийцей является…”, исчезнет со страницы еще до того, как он успеет дочитать его до конца.
— Харуми Моринага был одним из телохранителей Ходамы, — объяснил Фудзивара невозмутимо. — Его застрелили в доме; очередь в грудь и две пули в шею. Ему около двадцати пяти лет, и для своей работы он довольно щуплый…
Адачи быстро просмотрел свое досье. Большинство жертв он знал только по фотографиям, сделанным с трупов. Эти снимки, как ни странно, лучше помогали ему составить свое мнение об убитых. Старые фотографии тех же самых людей, сделанные пока они были живы и собранные оперативниками в процессе расследования, казались ему какими-то нереальными. Самый яркий и запоминающийся образ бывал запечатлен на самом последнем снимке — на снимке фотографа-криминалиста.
Найдя цветной снимок, на котором виднелась кровавая каша, оставшаяся от Моринаги, Адачи кивнул Фудзиваре.
— Его отец, — продолжил инспектор, — служил Ходаме много лет. Похоже, что отношения между сыном и отцом не были самыми теплыми: отец желал, чтобы сын поддержал семейную традицию и начал работать на Ходаму, а молодой Моринаги стремился найти свой путь в жизни. В конце концов, он нанялся на работу в крупную корпорацию. Неожиданно он оставил службу и, подчинившись требованиям отца, стал работать у Ходамы.
Адачи кивнул. С самого начала они подозревали, что кто-то из слуг был подкуплен. В убийствах подобного рода это была обычная практика, к тому же внешние ворота остались целы. Либо кто-то сообщил нападавшим код замка, либо он был им известен заранее.
— Мы обнаружили кое-какие документы, касающиеся финансового положения Моринаги- младшего, — сказал Фудзивара. — Он слишком много покупал на рынке ценных бумаг, гораздо больше, чем мог бы себе позволить со своим Жалованьем телохранителя. Кроме того, в его квартире оказалось больше миллиона йен наличными.
Фудзивара продолжал ухмыляться, и Адачи спросил:
— Что-нибудь еще?
— В одном из его костюмов мы нашли квитанцию из ночного клуба и пару членских карточек. Отправившись по этим адресам и допросив тамошних служащих, требуя чтобы они опознали Моринагу и людей, которые были с ним, мы узнали кое-что любопытное. Моринага встречался с людьми из “Намака Корпорейшн”.
— Эни-бени-рес, квинтер-финтер-жес! — сказал Адачи.
— Что это значит, босс? — поинтересовался инспектор Фудзивара.
— Будь я проклят, если я знаю, — откликнулся Адачи. — Давай прихватим с собой кого-нибудь из наших и сходим попьем пива.
Чифуни лежала на полу, спрятавшись за штабелем упаковочных ящиков на третьем этаже склада, расположенного в глубине района Гинза неподалеку от Рыбного рынка, коротая время за размышлениями о психологии информаторов.
В одном из контейнеров, судя по надписи, находился острый вьетнамский соус “Нуок Мам”, и Чифуни подумала, что одна или две бутылки наверняка разбились при транспортировке: от контейнера разило гнилой рыбой. Морщась от непереносимой вони, Чифуни задумалась, куда девался старый добрый соевый соус, к которому она привыкла. Средняя продолжительность жизни японцев была гораздо выше, чем у любой другой национальности, что лишний раз свидетельствовало о том, что традиционная японская пища не нуждается в улучшениях.
Строго говоря, если оценивать проблему информаторов с точки зрения чистой функциональности — в личных встречах не было никакой нужды. Необходимые сведения можно было получить по телефону, по радио, по факсу или даже по почте, не говоря уже о более экзотических способах передачи информации, которые давно облюбовали шпионы: тайниках, выдолбленных кирпичах, дуплах деревьев и тому подобных. В конце концов, любой мало-мальски подкованный человек мог воспользоваться системой “Компьюсерва”.
Нет, сама по себе передача информации не требовала такой опасной процедуры, как личная встреча. Именно человеческий аспект этой проблемы диктовал необходимость столь непрактичной и функционально излишней детали, как встреча лицом к лицу оперативного работника и его информатора.
В соответствии с принятой в “Кванчо” стандартной системой подготовки Чифуни проходила обучение не только в своей спецслужбе, но стажировалась и в иностранной разведывательной организации. Обычно такой организацией выступало ЦРУ, однако в последнее время экономические успехи Японии породили вполне объяснимое желание добиться определенной независимости и в этих вопросах. Начиная с конца шестидесятых годов, престиж Соединенных Штатов и, соответственно, ЦРУ упал в результате войны во Вьетнаме настолько низко, что “Кванчо” решила предпринять самостоятельные шаги. Многие японцы уже тогда отправлялись за границу, чтобы перенять прогрессивный опыт, и первоначальный толчок, приведший к стремительному прогрессу японской промышленности, был напрямую связан с подобной политикой.
Что касается разведки, то Израиль оказался для “Кванчо” настоящей золотой жилой. Зарубежный период подготовки Чифуни тоже прошел в “Моссаде”, точнее, в его “Институте”, полное название которого звучало как Институт разведки и специальных операций, или “Ха Моссад ле Модийн ве ле Тафкидим Майухадим” на иврите.
Центр специальной подготовки “Моссада”, расположенный к северу от Тель-Авива, выпускал
