Это было ему на руку. Организация “Яибо”, насколько это было известно миру, была независимой террористической организацией. На самом же деле они были многим обязаны братьям Намака, и Сасада помнил, что братья становились опасны, когда их желания не выполнялись точно и в срок.
Кеи Намака, соучредитель и президент могущественной “Намака Корпорейшн”, стоял у окна на верхнем этаже высотного здания “Намака Тауэр” и смотрел сквозь стекло.
Внизу, насколько хватал глаз, расстилался современный Токио — освещенные огнями неоновых реклам здания из железобетона, стали и стекла. Совсем близко повис в воздухе полицейский вертолет — любимая игрушка генерал-суперинтенданта, руководителя Столичного департамента токийской полиции. Оттуда, сверху, полиция рассматривала забитые машинами транспортные магистрали города в тщетной попытке организовать наиболее рациональным образом уличное движение. Рев двигателя вертолета и свист его лопастей едва доносились через синеватое пуленепробиваемое стекло окна.
Намака стоял, широко открыв глаза, ничего не видя и не слыша вокруг. Он не спал, но видел сон.
Для него снова наступило 22 декабря 1948 года.
Ночь была холодна. Они стояли у ворот токийской тюрьмы Сугамо, ожидая казни. Ворота тюрьмы охранялись солдатами в белых шлемах, принадлежащими к военной полиции Соединенных Штатов. Изрытые непогодой стены тюрьмы были ярко освещены прожекторами и сигнальными лампами.
Огромное количество электрического света всегда указывало на то место, где хозяйничали оккупационные силы. Для побежденных в войне японцев все — электричество, вода, продовольствие, осветительный керосин, одежда, жилье — было недоступно. Токио все еще лежал в развалинах, спаленный дотла зажигательными бомбами, сброшенными с американских Б-29. Большинство населения нищенствовало или рылось в развалинах.
Возрождение страны уже началось, но это был медленный и болезненный процесс.
Верховная власть в Японии находилась в руках Верховного главнокомандующего союзными войсками Дугласа Мак-Артура и его двухсоттысячного войска, укомплектованного в основном американцами. Император отрекся от своего богоподобного статуса. Старая Япония была мертва, а новая только рождалась, рождалась в муках и в крови.
Кеи Намака, высокий и тощий подросток, стоял рядом со своей матерью. С другой стороны стоял его брат Фумио.
Даже для своего возраста он казался слишком миниатюрным, а нога его была жестоко искалечена: примерно год назад его ударил по касательной американский джип, заблудившийся в лабиринте токийских улиц и аллей. Фумио отделался сложным переломом, кости срастались очень плохо. Лекарства, перевязочные материалы, просто нормальное питание — все, что требовалось для полного выздоровления, — оставалось совершенно недоступным. В результате физическое развитие Фумио замедлилось, и он на всю жизнь остался калекой.
Суд над военными преступниками в Токио длился два с половиной года. Вели его одиннадцать судей, представляющих три четверти населения земли. Один за другим свидетели рассказывали о геноциде, убийствах, массовой резне, о голоде в лагерях для военнопленных, “маршах смерти”, уничтожении городов и поселков, групповых изнасилованиях, пытках, казнях без суда и следствия, разработке бактериологического оружия и бесчеловечных медицинских экспериментах. Это был весьма впечатляющий и полный перечень преступлений против человечества.
В результате шесть генералов и один премьер-министр были приговорены к смертной казни через повешение.
Казнь должна была состояться в час ночи 23 декабря 1948 года в тюрьме Сугамо.
Одним из приговоренных был генерал Шин Намака, родной отец Кеи и Фумио. Их мать, Ацуко Судаи, на протяжении многих лет была его любовницей, так как официальный брак генерала оказался бездетным и не слишком благополучным. Шин Намака любил Ацуко и заботился о ней и своих детях с величайшей внимательностью.
Свидетельские показания против него были неопровержимы; он был признан лично ответственным за смерть более ста тысяч рабов-китайцев и виновным в проведении запрещенных медицинских экспериментов над военнопленными.
При всем при этом он был хорошим любящим отцом. С его арестом мир Кеи — старшего сына, особенно близкого к отцу — потерпел крушение.
Осужденных содержали в одиночных камерах в блоке 5С. В каждой камере размером восемь на пять с половиной футов было централизованное отопление, стояли стол, таз для умывания и туалет. На пол укладывался футоновый матрас и выдавались одеяла. Чтобы предотвратить самоубийство, свет в камерах не гас даже ночью, и пленники находились под неусыпным круглосуточным наблюдением.
Казнь совершалась в соответствии со стандартной процедурой, принятой в американской армии для подобных случаев.
Каждый из заключенных был заранее взвешен, чтобы можно было рассчитать достаточную высоту падения. Таблица оптимальных соотношений была определена судами, действовавшими методом проб и ошибок, еще в девятнадцатом веке. Генерал Намака весил сто тридцать фунтов и должен был падать с высоты семи футов и семи дюймов, после того как из-под его ног вышибут стул. При падении с большей высоты ему могло запросто оторвать голову петлей. При недостаточной высоте он бы медленно задыхался. В случае, если высота была выбрана правильно, петля лишь мгновенно и безболезненно ломала шейные позвонки. Ничего особо мудреного в этом не было.
Последний свой день в тюрьме осужденные провели за письмами и молитвами. Последняя их трапеза состояла из риса, мелко порубленных пикулей, супа мисо и поджаренной рыбы. Потом они выпили сакэ. За полчаса до официального начала экзекуции всех их перевели в крыло смертников. Каждый из осужденных был прикован наручниками к двум охранникам.
В центре большой камеры был воздвигнут эшафот, куда вели тринадцать ступеней. С перекладины свисали четыре петли, сделанных из манильского троса дюймовой толщины. Скользящий узел был обработан воском. Перед тем как осужденные поднимались наверх, наручники снимали, а руки тут же связывали ремнями.
Пленники поднимались на эшафот мучительно медленно. На помосте каждому из них связывали лодыжки и надевали на шею петлю, так чтобы узел приходился точно за левым ухом.
Потом в помосте открылись люки, и пол ушел у них из-под ног. Сухой резкий треск эхом разнесся по коридорам крыла смертников и был слышен даже во дворе.
Осужденных казнили двумя группами, и генерал Шин Намака оказался во второй. Он вошел в камеру с виселицей в ноль часов девятнадцать минут, а в ноль тридцать восемь старший тюремный врач официально объявил о его смерти.
Все трупы были перевезены в Иокогамский муниципальный крематорий и там сожжены в печи. Их прах развеяли по ветру…
На этом месте сон Кеи Намаки обрывался.
Он помнил, что тогда он ощутил отчаяние и пустоту, на смену которым пришла мрачная решимость выжить любой ценой.
Кеи Намака, рослый, с отлично развитой ежедневными упражнениями в зале для единоборств мускулатурой, выглядевший лет на десять моложе своего истинного возраста, испустил ужасный, исполненный горя крик. Опустившись на колени, он зарыдал, не вытирая с лица слез.
За всю свою жизнь он видел этот сон бесчисленное число раз.
Небоскреб “Намака Корпорейшн” стоял как раз напротив того места, где когда-то располагалась тюрьма Сугамо. Новый квартал, в котором были выстроены гостиница, океанарий, несколько офисов и большой торговый центр, больше не носил названия Сугамо. После открытого конкурса район получил наименование Саншайн-сити, Солнечный город.
Только скромная надпись на небольшом гранитном обелиске, установленном в крошечном скверике у подножия “Намака Тауэр”, воскрешала в людской памяти имена казненных.
