Марта постелила целлофан на диван.
– Расстегните ремень и ложитесь на здоровый бок. Приспустите чуть джинсы, они будут мешать.
– Но у меня рана на боку, а не на…
Больше всего Марта не любила, когда ее о чем-нибудь просили, а потом начинали давать ценные указания. Она выпрямилась во весь рост.
– Так, или ты делаешь то, что скажу я, или сейчас будешь штопать себя сам!
– Понял. Молчу. – И незнакомец принялся послушно расстегивать джинсы, все еще закрывая рану полотенцем. Уже через минуту он лежал лицом к спинке дивана. Марта набрала в шприц обезболивающее и опустилась на колени.
– Мне нужно сделать укол, не дергайтесь.
Лучше бы она этого не говорила.
– Что? – С удивительным для своего состояния проворством незнакомец повернулся на спину и в защитном жесте выставил перед собой свободную руку. – Что вы хотите мне вколоть? Покажите ампулу.
– Ну все, с меня хватит! – Марта поднялась и, резко развернувшись на пятках, пошла к лестнице. Не верит, так пускай мучается. А мне завтра утром на работу. Еще не хватало отчитываться перед ним. Нахал!
– Постойте, подождите!
Марта не обернулась и, гордо прошествовав в свою спальню, легла в кровать. Она пылала от гнева. Ввалился среди ночи и еще командует! Этого делать не буду, того колоть не дам!
К тому же Марта уже начала злиться и на саму себя. Что за дурацкая привычка помогать всем, кто ни попросит? Юджин частенько посмеивался над сестрой за эту безотказность, распространявшуюся на всех без исключения. Животных ли, людей ли, причем независимо от степени знакомства. Марта давно усвоила истину «кто везет, на том и едут», но ничего не могла с собой поделать. Иногда чужие проблемы, которые вообще имеют обыкновение сваливаться как снег на голову в самые неудобные моменты, она решала в ущерб своим собственным. Каждый раз ругала себя за неумение отказать, зарекалась больше никогда так не поступать, но буквально на следующий день обязательно находился субъект, нуждавшийся в поддержке, и Марта скрепя сердце опять уступала.
Вот так было и теперь. Какое ей дело до этого преступника, возлежащего на ее диване с дыркой в боку. Помрет? И пускай себе помирает. Уйдет? Пускай уходит, скатертью дорога. Сначала напугал, потом испортил отдых, теперь спать мешает. Упрямец!
Марта прислушалась. Снизу послышался шелест целлофана, потом лязг рассыпавшихся по полу инструментов – не иначе как сам взялся себя лечить. Ох, сейчас налечит, потом ни один врач помочь не сможет. Все мужчины таковы. Она встала и, одевшись, направилась в гостиную. Надо быть выше обид. Так и есть, полотенце уже промокло от крови, нитка вставлена в иглу. Красавец! Да здравствует заражение крови!
Услышав шум, он повернулся – движение, которое потребовало от него неимоверных усилий, потому что лежал он все еще лицом к спинке дивана. Молчание и косой взгляд. В глазах неподдельное страдание и осознание вины. Не попросит. Будет мучиться, но не попросит. Но стоит только сделать первый шаг к примирению…
– Ну как? Удобно?
– По правде говоря, нет. – Он смущенно улыбнулся, словно извиняясь за предшествующую размолвку.
Марта кивнула.
– Мое условие: ты лежишь молча и делаешь то, что я скажу. Рот открываешь в том случае, если не можешь терпеть или я о чем-то спрашиваю. Понятно?
– Яснее ясного. – Вытянувшись, он отвернулся и заложил левую руку за голову, чтобы не мешать ей.
Марта приспустила брюки и взяла шприц – хорошо, что не успела в прошлый раз снять чехол с иглы, пришлось бы набирать снова. Вот всадить бы ему сейчас куда-нибудь в ногу или в плечо, чтобы знал, как артачиться. Но нет, она не опустится до ребяческой нелепой мести. Игла вошла в ягодицу, парень даже не вздрогнул. Она осторожно сняла полотенце и чуть не вскрикнула. Левый бок был буквально вспорот от нижнего ребра до лопатки на спине. Ткань приклеилась, и стоило отнять ее, как пошла кровь. И этот мальчишка еще показывал тут характер! У нее возникло острое желание залепить красавцу подзатыльник!
– Олух, – не удержалась Марта. – Балбес и олух!
Ответа не последовало.
Она принялась обкалывать рану обезболивающим.
– Скажешь, когда перестанешь чувствовать.
Остановить кровотечение оказалось гораздо проще, чем Марта предполагала: рваные края быстро схватились от простого йода. Вообще рана была не очень опасной – внутренние органы не задеты, кости целы. Заживать, конечно, будет долго, придется недели две поваляться в кровати. Может, и больше. При этой мысли Марта улыбнулась: во-первых, не смертельно, а во-вторых, вполне в ее компетенции. Промыть как следует и зашить. Правда, провозишься полночи. Какая же это должна была быть пуля, чтобы так разворотить ткани?!
– Все, не чувствую. – Голос прозвучал бодро, но эта наигранная бодрость не смогла замаскировать усталости слабеющей воли. Ему еще больно, очень больно, но нельзя выглядеть беспомощным в глазах девушки. Надо храбриться и делать вид, будто это так, царапина, ерунда. – Я бы потерпел. Можно было и не…
Марта не дала ему договорить.
– Разве я разрешила разговаривать? – Она легонько кольнула приготовленной для наложения швов иголкой кожу рядом с раной – уцелевшие мышцы непроизвольно сократились. Не чувствует он! Ага, как же! – И давай ты не будешь врать. Я не смогу толком собрать эти ошметки, если ты от каждого укола будешь дергаться. Жди, когда занемеет, а потом скажешь. Кстати, меня зовут Марта. – Надо же заполнить чем-нибудь паузу, да и вообще пора бы познакомиться. Но парень не ответил. – А как твое имя?
– Мне позволено говорить или я опять чего-то не понял? – Он приподнялся на локте и повернул голову, губы искривились в ехидной ухмылке.
Не стоит обращать внимание. Марта кивнула, как будто не поняла намека, и стала распаковывать новый набор для наложения швов, первый был безнадежно испорчен.
– До тех пор пока не занемеет левый бок. Наркоз не самый лучший, но другого нет. Итак, имя?
– Допустим, Майкл.
– Что значит – допустим?
– Неужели вы и вправду думаете, что я назову вам свое настоящее имя?
Это несколько задело Марту. Уже пора бы понять, что она не собирается сдавать его полиции.
– А вам не кажется, что теперь я имею право это знать?
Он повернулся еще немного и посмотрел Марте в глаза. Прямой, пристальный взгляд, способный заставить отвернуться кого угодно. Как на детекторе лжи. Карие глаза, черные ресницы, бледные, обескровленные щеки. Этот взгляд проникал в самое сердце. Марта невольно съежилась.
– Почему вы так смотрите?
– Джош. Джошуа. Вам действительно можно верить. Кстати, я не чувствую совершенно ничего. – Он опять отвернулся и вытянулся, подставляя рану. Марта взяла иглу и привычными, почти механическими движениями стала накладывать швы. А перед мысленным взором все еще темнели эти глаза под бровями вразлет. Она что-то увидела в этих глазах, что-то до боли знакомое, может даже родное. Но не могла понять что. Джош лежал неподвижно, сомкнув руки замком на затылке. Рана не была зашита еще и до половины, когда Марта заметила, что мышцы под иглой опять сокращаются.
– Больно? – И зачем спрашивала, ведь и так понятно, что наркоз отходит.
Преимущество ветеринара перед обычным врачом как раз и состоит в том, что он привыкает ориентироваться не по словам, которых все равно не добьешься от мохнатых или пернатых пациентов, а по всякого рода реакциям организма.
– Нет, ничего не чувствую.
– Посмотри мне в глаза, – потребовала Марта, завязав очередной узелок и обрезав нитку.
Джош снова приподнялся на локте и обернулся. Глаза забегали по дивану, по ране, по шву, потом изучили пол, потолок и только после этого пациент наконец решился посмотреть прямо на своего доктора. Правда, долго не выдержал, ресницы тут же опустились.
– Я и так доставляю слишком много хлопот, – принялся он оправдываться, поняв, что врать не имеет смысла. – Зашивайте как есть и не обращайте внимания. Иначе до утра со мной провозитесь. Поверьте, я того не стою.
Если человек других проверяет по глазам, это значит, что он не спокоен за свои собственные. Старая истина: каждый ищет дыру там, где у него самого прореха. Конечно, Марта не стала этого говорить, только подумала. Какой же он преступник? Сама наивность. Ничего не стоит обвести вокруг пальца. Не знает элементарных вещей.
Она обработала спиртом свои перчатки и, набрав очередной шприц, подняла его вверх. Джош покорно отвернулся и до самого конца процедуры больше не раскрыл рта.
– Вот и все. – Марта стала собирать инструменты и окровавленные тампоны на поднос. – Сейчас принесу лед.
Она прошла на кухню и, раскрыв холодильник, вынула формочку для льда. Джош ей понравился. Это было очевидно. С того самого момента, как Марта увидела его в полумраке собственного зала. Давно уже она не испытывала ничего подобного, находясь в обществе мужчины. К тому же мужчины незнакомого. Обычно ей требовался минимум месяц, чтобы достигнуть хоть какой-то близости с человеком вообще, а уж с представителем противоположного пола тем более. Но с ним… С ним все условности исчезли как-то незаметно, сами собой. Словно их никогда и не было. Ей казалось, что она знает его уже очень давно, чуть ли не с детства. Может быть, Джош просто похож на Юджина? Тогда все становится на свои места – понятны возникшая сразу привязанность, желание поддержать, помочь. Точно так же в детстве Марта прикрывала все запретные начинания Юджина, выгораживала его перед родителями, тайком замазывала зеленкой тщательно скрываемые от старших ссадины и царапины. Может, стремление опекать идет именно отсюда? Вероятно, так оно и есть. Марта была младшим ребенком в семье и по логике вещей именно на ее долю должна была бы причитаться большая часть глупостей, но по количеству безрассудств Юджин обошел сестру по всем пунктам. Она как-то слишком рано повзрослела и, когда брат затевал очередную авантюру, точно знала, чем закончится дело. Но поскольку переубеждать самоуверенного, заносчивого Юджина, считавшего сестренку малявкой, было совершенно бесполезно, то Марта заранее начинала просчитывать, где бы могла пригодиться в последствии ее помощь, когда гениальный мальчик сообразит, что затея обречена. Как хорошо, что у Юджина теперь есть жена, хоть за ним не придется приглядывать.
