истребления сластей, но сейчас он мужественно сопротивлялся искусу, выдерживал этикет и характер.
— До после ужина, мой дорогой. Иду. Иду, иду греть, накрывать… Умойся, переоденься, ляг на диванчик, полежи, я тебя позову. Ты осунулся.
— Ничего я не осунулся.
— И похудел. Не спорь с матерью. С тех пор, как ты связался с этим Сигордом, ты стал плохо спать и мало кушать.
— Мама!
— Да. Я почти шестьдесят лет твоя мама. Представь себе. И знаю тебя лучше тебя самого.
— Ты что-то говорила про ужин. Как же мне толстеть, не ужиная, мамочка, я вас спрошу?
— Бегу, уже бегу!..
— У-ум, какие свежие пирожные. Почему интересно, «борчинские» всегда наисвежайшие, а другие так не могут?
— Потому что если бы могли, мы бы у них и покупали.
— Погоди, дай-ка тебе рот вытру… крем…
— Мама! Кушайте спокойно, я сам все себе вытру.
— Не кричи на мать. Так что это у нас сегодня вечером — премия, или мотовство?
— Ни то, и ни другое. С Сигордом, с пресловутым Сигордом завершили мы один проектик — и вот две тысячи талеров, один из промежуточных результатов нашей совместной с ним деятельности.
— Две тысячи! Это… А он сколько получил?
— Больше.
— Больше? Почему больше?
— Потому что он главный, и потому что он рискует всеми своими деньгами, а я лишь своими идеями, которые могут воплотиться, а могут и развоплотиться.
— Между прочим, в наше время — самое дорогое, что только может быть — это идеи! Я так и знала, что тебя, твой ум используют за гроши! Так и знала! И всю жизнь это было, ведь если ты не ценишь свой гений — почему это должны делать другие??? Вот почему ты плохо кушаешь.
— Я хорошо кушаю, мамочка. И спокойно сплю. Заметьте и поймите: и спокойно сплю!
— Почему ты опять рассердился на меня? Разве я желаю тебе зла? Неужели я раздражаю тебя тем, что высказываю собственные мысли? Опомнись, Янечек, ведь я твоя мама!
— Я на вас не рассердился и всегда помню, что вы моя мама и всю жизнь вас люблю.
— Тогда не повышай на меня голос.
— Я стараюсь, но иногда вы слышите только крик. Я еще раз объясняю, что он из породы вечно голодных волков, а я из породы философов. Мне спокойная жизнь — ваша и моя — гораздо ценнее «доли», которую можно «урвать». Плох разве сегодняшний вечер?
— Успокойся, Янечек, утихни, ради бога! Все, все я больше ни во что не вмешиваюсь, раз я больше ни на что… Конечно хорош, ведь так знаешь, ты так угадываешь мои вкусы и желания, просто я…
— Вот платочек. Я понимаю, что вы хотите как лучше, понимаю и всецело разделяю. Но на сегодня еще не все приятные для вас сюрпризы исчерпаны. — Слезы на матушкиных щеках мгновенно истаяли, как не было их. — Так, говоришь, ужин со сластями удался?
— Очень удался! Мой хороший сын!
— В следующий раз он будет еще лучше, потому что завтра я поеду покупать новый телевизор для вашей спальни и подключу его к «Интеркабелю». Будет принимать все программы, чуть ли ни вплоть до британских! А тот переставим на кухню.
— Грандиозно! Погоди… как, в субботу?..
— Мама… Да, в субботу. Я решил — точка. Подумаешь — в субботу…
Глава седьмая
Сигорд шел по улице — пальто нараспашку, ибо весна в полном разгаре, «цельсионные» градусы — далеко за плюс, вытоптанные газоны — и те тужатся зазеленеть, солнышко! Половину зимы Сигорд в синтепоновой куртке проходил, но Изольда доточила-таки, убедила, что несолидно в его возрасте и положении ходить без пальто. А к пальто, как выяснилось, и ботинки надобны иного фасона, а к ботинкам брюки, к брюкам пиджак… Не успел Сигорд оглянуться, как обзавелся уже и галстуками, четырьмя разными, да рубашками, белыми, серыми и голубыми, да еще брюками… И туфли! Шарф. Что значит — пальто без шарфа??? Без шапки или шляпы может ходить по городу человек в двадцатом веке, а без шарфа — не может.
— Так-таки не может?
— Да, господин Сигорд, представьте себе — не может, если он трезвый и не оборванец, поверьте женщине. Хорошо бы и шапку, кстати говоря. А лучше шляпу.
Это засада, понимал Сигорд, это никчемушные, постоянные, а главное — безрадостные, «хомутные» расходы. В прежней жизни, в той первой, еще до бездомной, он парикмахерскую четырежды в год посещал, и ему этого хватало, чтобы выглядеть прилично, а теперь не реже раза в месяц! Чик-чик по затылку жужжалкой, две с половиной волосинки срезали, остаток помыли, смазали, причесали на дорожку — полтину вынь! Ни хрена себе! Перчатки вязаные купил — пришлось выкинуть в самом буквальном смысле этого слова и взамен покупать кожаные, лайковые — зачем, спрашивается? Сугубо для понтов, для надувания щек в среде таких же как он дельцов самой что ни на есть средней руки. И деваться ведь некуда, ему просто приходится «выглядеть», компенсировать безлошадность, потому что на собственный автомобиль он все еще не решился. Да, сегодня он более-менее при деньгах, но ведь и о послезавтра нельзя забывать… Но… Вот тебе и но… Упрям Сигорд, скуповат на траты, жаден до прибылей, а и на него нашлись стимулы посильнее Изольдовых нашептываний…
Это как раз было, через два дня на третий, после покупки первого пальто, шарфа, ботинок и прочей сбруи. Шел Сигорд по Республиканскому проспекту, от парикмахерской в бистро, предвкушал файф-о-клок, помимо двух чашек настоящего чая включающий в себя порцию цыпленка, чебуреки с горчицей, с кетчупом, с маринованным лучком (днем-то он не мог себе позволить луку поесть, а вечером, когда в конторе все свои — кого стесняться?)… Вдруг вырастает тень — и возникает перед ним лягавый! Патрульный. Если у человека случается разрыв сердца, то вполне вероятно, что именно в такие моменты: тот самый патрульный его тормознул, что бил его и бутылку с коньяком разбил, и в обезьянник сволок, дело ему шить пытался… Безумный, животный страх приказал Сигорду закричать, вцепиться ногтями в ненавистную рожу, бежать без оглядки на грязь и мчащиеся поперек автомобили… Но этот же ужас лишил его голоса и сил, только и хватило Сигорда, чтобы остановиться как вкопанному. Ни рот открыть, ни даже закрыть глаза…
— Виноват…
— Что…
— Прошу прощения, сударь, туда нельзя. — И видя, что Сигорд не понимает его, патрульный откашлялся, не отнимая руки от козырька. — Пожалуйста, обойдите по той стороне, здесь сосульки с крыши сбивают. — Показал подбородком направление. — Извините за неудобство.
Сигорд стоял как в параличе и глаз опустить не мог: сейчас этот сержант узнает его, вспомнит какой такой «сударь» перед ним, захохочет злорадно, сгребет за грудки…
Замер и сержант, словно бы в попытке узнать прохожего, так странно на него глядящего…
Свисток в рот, палка в руки, оглушительная трель: стоп моторы! И автомобильное стадо — простое, без мигалок — также замерло, послушное приказу полицейского, который хотя и не дорожный, не с полосатой палкой, но тоже имеет власть на городских дорогах.
— Вот. Прошу вас, сударь, еще раз извините за неудобство! — Сержант дубинкой деликатно
