плечо и вытащил из ее плоти длинную иглу и три каури. Он вышел из дома и зарыл их в земле.
Когда он закончил лечение, Мама заснула, и выглядела она спокойнее, чем прежде. Травник и Папа торговались по поводу денег. Голос Папы был натянутый, он все просил, чтобы стоимость лечения была ниже. Травник не сбавлял цену. Папа сказал, что это все, что у него есть. Травник не уступал. Папа вздохнул, заплатил, и они сели поговорить. Я возненавидел травника за то, что он взял столько денег с Папы, и проклял его. Они беседовали как друзья, и я еще больше ненавидел его за то, что он притворялся нашим другом. Когда он встал, чтобы выйти, он заметил меня, казалось, впервые за все это время. Он сурово поглядел на меня и дал мне фунт, который я отдал Папе. Я взял назад свое проклятие, и он ушел. Я уселся Папе на ноги, и мы смотрели, как Мама шумно спит на кровати.
Позже, в тот же день, Папа сказал, что хочет пить. Мы пошли в бар. За стойкой Мадам Кото никого не было, кроме мух. Я слышал, как она поет на заднем дворе. Папа позвал ее, но она не слышала. Мы оба звали ее, стуча по столу, и все-таки она нас не услышала. Мы продолжали стучать по столу, выкрикивая ее имя, когда вдруг входная дверь распахнулась, и черный ветер ворвался в бар, обогнул нас и исчез в глиняном котле с водой.
— Ты видел это, Папа? — спросил я.
— Что?
— Черный ветер.
— Нет.
Вошла Мадам Кото, растрепанная, с руками, измазанными в крови животного.
— Так это вы двое. Я сейчас приду.
Она вышла и через несколько минут вернулась — руки чистые, волосы причесаны.
— Что вы будете пить?
Папа заказал обычное пальмовое вино и перечный суп с мясным жарким. Когда вино было подано на стол, мухи оживились вокруг нас. Со стены, пока мы пили, на нас смотрел геккон.
— Посмотри на геккона, Папа.
— Не бери в голову, — сказал он, не смотря. — Это наш друг, он наблюдает за нами.
Перечный суп был горячее, чем обычно, и я дул на него, чтобы охладить.
— Выпей немного воды, — сказала Мадам Кото.
— Нет, я не хочу воды.
— Почему?
— Черный ветер вошел туда.
— Какой ветер?
— Не обращайте на него внимания, — сказал Папа.
Она посмотрела на меня с подозрением.
— У вас странный сын, — ответила она и села напротив нас на стол.
— И хорошая жена, — добавил Папа. — Я слышал, что вы сделали для нее. Спасибо вам.
Она проигнорировала благодарность Папы. Она все смотрела на меня большими глазами и сказала:
— И о деньгах, которые мне должен…
— Я? — сказал я.
— Не ты. Твой отец.
— Да?
— Я не то, что остальные люди.
— Какие остальные люди?
— Люди, которым вы должны и которые…
Она остановилась, посмотрела на Папу, а потом на меня.
— Я забуду о деньгах, если вы позволите вашему сыну приходить сюда и сидеть в моем баре.
Папа посмотрел на меня.
— Зачем? — спросил он.
— Потому что с ним придет удача.
— Какая удача? Нам он не приносит ничего, кроме бед.
— Это потому, что он ваш сын.
— Я не согласен. Он должен идти в школу.
— Я не хочу идти в школу.
— Замолчи.
Мадам Кото уставилась на Папу, ее глаза заблестели.
— Я заплачу за его обучение в школе.
— Я сам могу заплатить за обучение своего сына, — ответил Папа гордо.
— Хорошо. Я забуду про деньги. Пусть он просто будет приходить и сидеть здесь десять минут каждые три дня или около того. Вот и все.
— Вы хотите превратить его в пьяницу?
— Но его Папа не превратился в пьяницу.
Папа посмотрел на меня. Он смотрел на меня новыми глазами. Геккон на стене не шевелился. Все это время ящерица смотрела на нас.
— Мне нужно обсудить это с его матерью.
— Хорошо.
— Но эти люди, которым я должен денег, что с ними?
— Что с ними?
— Вы собираетесь мне о них что-то сказать?
— А ваш сын говорил о них?
— Что?
— То, что они бросали камни в вашу жену?
— Кто? Кто бросал камни?
Мадам Кото поднялась и принесла еще пальмового вина.
— Я не скажу вам.
Папа повернулся ко мне и посмотрел на меня так свирепо, что я, не дожидаясь его вопроса, рассказал ему, кто были эти люди и что произошло. Он одним глотком опорожнил полстакана с пальмовым вином, вытер со своего потного лица то, что пролилось, и выбежал из бара, не заплатив.
Когда мы подошли к поселку, Папа уже довел себя до чудовищной ярости. Мы подбежали к одному из кредиторов, который только что вышел из туалета. Папа пошел прямо на него и, не говоря ни слова, сделав обманный замах ему в лицо, нанес сильный удар в живот. Кредитор согнулся, замычал, Папа схватил его за талию и швырнул на землю навзничь. Когда Папа распрямился, вытирая руки, он заметил другого кредитора, чей сын бросил в Маму камень. Второй кредитор, только что увидевший результат папиной ярости, пустился наутек. Папа побежал за ним, догнал его, скрутил, взвалил бедного парня на плечи, показал его небу и швырнул в кучу грязи.
Первый кредитор, быстро оправившись от падения, побежал к нам, высоко размахивая горящей головней. Папа только обрадовался. Он увернулся от дуги, которую описала головня, стукнул парня снова в живот и смял его серией ударов левой в лицо. И затем, с криком, потрясшим всех, уложил кредитора ударом справа.
Второй кредитор, покрытый грязью, пошел на Папу, ругаясь на трех языках. Папа поупражнялся на его носе правой, пока не пошла кровь, и затем врезал ему слева. Собрались люди. Второй кредитор лежал без движения на полу, как большая куча, и жены и родственники упавшего мужчины обступили Папу. Он продолжал драться с мужчинами, выбрасывая обе руки в диком свинге, намереваясь отделить их головы от тел. Мужчины испугались и в страхе подставлялись под свингующие удары Папы. Только троих он уложил одной больной левой рукой. Толпа была обескуражена его доблестью.
— Боксер, боксер! — скандировали они.
