— Обидно, — ответил он.
Его волосы были в песке, лицо искажено так, будто однажды он стал свидетелем великого зла. Обрубок ноги был замотан в грязное тряпье. Он посмотрел на доску объявлений, сплюнул и побрел прочь. Я пошел на задний двор. Там горел костер. Котел Мадам Кото с перечным супом вовсю кипел. Поднимающийся от него пар был похож на измученного джинна. Вдали, в зарослях буша было скрыто массивное тело Мадам Кото. Сначала я подумал, что она занята чем-то интимным, и посмотрел в другую сторону. Но когда я взглянул снова, она уже была на ногах и изучала белые бусы, которые зарыла в землю ночью и сейчас отрыла. Она появилась из буша с острой мотыгой в одной руке и белыми бусами в другой.
— На что ты так смотришь? — грубо спросила она, пряча бусы.
— Ни на что.
Она поспешила в свою комнату.
Когда я увидел ее снова, белые бусы висели на шее. Она подошла к огню и бросила в котел нужные специи. Суп издал любопытный свист, почти протестуя, но вскоре бодро забулькал в своем котле. Затем из него пошла пена и перевалила через край, почти затушив огонь. Мадам Кото сказала супу:
— Уймись!
Огонь притих. И к моему удивлению суп успокоился, как будто он и не кипел.
— Бар закрыт? — спросил я.
— Да.
— А что случилось?
Она ничего не ответила. Суп вновь забурлил. Из котла повалила зеленая пена, суп забурлил как- то уродливо, клейкими пузырями, и когда пузыри стали лопаться, в воздухе поплыли сильные ароматы.
— Что вы кладете в суп?
— Демонов, — ответила она, смотря на меня пристально.
— Чтобы привлечь посетителей?
Она снова уставилась на меня, и в глазах ее горело любопытство.
— Откуда у тебя эти мысли?
— Ниоткуда.
— Так почему ты спрашиваешь?
— Просто спрашиваю.
— Не задавай так много вопросов, понял?
Я кивнул.
— Ты голодный?
Да, я был голодный, но я сказал: «нет». Она манерно улыбнулась, что не сделало ее менее пугающей, и сказала:
— Смотри за супом, я скоро приду.
Она пошла в направлении своей комнаты и как только она ушла, горшок зашипел и стал переполняться.
— Уймись, — сказал я.
Суп забурлил и мощная волна пены перелилась через края. Прежде чем я смог что-то сделать, пена полностью затушила огонь, замочила дрова, и суп потек зеленым ручейком по песку.
— Мадам Кото! Огонь погас, — позвал я ее.
Она вернулась, посмотрела на огонь, увидела, что суп окрашивает песок в цвет прелой травы, и сказала:
— Что ты с ним делал?
— Ничего.
Она наклонилась и вновь разожгла огонь, подув на дрова. Я смотрел на мягкие складки на ее шее. Она встала.
— Не трогай его, — сказала она и уже была готова пойти к себе, когда мы вдруг услышали какой- то шум у входа в бар.
Двое мужчин, один толстый, с перебинтованной шеей, другой солидный, опирающийся на синюю трость, стучали в дверь бара.
— Мадам, вы еще не открыты? Мы хотим отведать пальмового вина и вашего знаменитого перечного супа.
— Пока закрыто. Приходите позже.
Они были явно разочарованы и, сказав что-то про то, как люди несерьезно относятся к своему бизнесу, ушли.
— От таких жди только бед, — сказала Мадам Кото и ушла к себе принять свою обычную ванну, прежде чем начнут стекаться вечерние посетители.
Я смотрел за супом. Мне стало очень жарко от огня и адского солнца. Мне надоел этот суп. Он кипел довольно ровно. Он больше не бурлил и, кажется, в нем уже не осталось демонов. У бара то и дело появлялся какой-нибудь нетерпеливый посетитель и принимался колотить в дверь, и мне приходилось идти и говорить ему, что бар еще закрыт. Было видно, что у них сильно пересохло в горле и языки только что не свисали на плечи, когда они смотрели на меня. Вскоре я убедился, что с супом больше ничего не случится, и вышел прогуляться по просекам охладить свой пыл.
Медленно, но верно, день за днем и месяц за месяцем, вырубали просеки. Заросли выжигали, высокую траву срезали, пни выкорчевывали. Район менялся. Места, где росли густой буш и низкие деревья, становились открытыми пространствами с мягким речным песком. Я слышал звуки где-то работающих землечерпалок, разных машин, которые строили дороги, вырубали леса, и песни, которые запевали в такт рабочие, напрягая мускулы. Каждый день район становился немного другим. Дома возникали там, где еще недавно был лес. Там, где вчера дети играли в прятки, сейчас лежали кучи песка и стояли фундаменты домов. На деревьях висели знаки и доски объявлений. Мир менялся, и я шел и гадал, есть ли в нем хоть что-то постоянное.
Много времени ушло у меня на то, чтобы дойти до леса. Казалось, что сами деревья отступили, чувствуя, что они проигрывают спор с человеческими существами. Чем дальше я шел, тем больше я замечал перемен. Земля везде была покрыта белым песком. Тут и там лежали груды битых кирпичей с цементом. Дальше по дороге попадались кучи сухих экскрементов. Их запах входил в состав воздуха. Я встал под поникшим бамбуковым деревом и передо мной возник кот. Он посмотрел на меня и пошел в лес. Я последовал за ним, и мы подошли к вырубке, усеянной листьями и всходами каучуковых деревьев. Здесь было очень прохладно, и казалось, что так пахнет тело Великой Матери. Перешептывались насекомые и вокруг голосили птицы. Пробежала антилопа со своим выводком. Я лег и уснул. Я спал не долго, когда услышал свое имя, разносящееся эхом по лесу. Я вспомнил о Мадам Кото и поспешил в бар. Когда я пришел на двор, пламя уже было погашено, и горшок передвинут с очага на пол. Мадам Кото вышла из своей комнаты, и я сказал:
— Я думал, вы моетесь.
— Моюсь? С чего это? Где ты был?
— Играл.
— Где?
— На просеках. Я думал что вы…
— …моетесь. Пошли!
Я последовал за ней. Она открыла заднюю дверь бара. В баре посветлело, и со столов начали разбегаться ящерицы. Скользкий геккон вскочил на стену. В баре был страшный беспорядок. Его было почти не узнать. На полу растеклась рвота, скамейки разбросаны и перевернуты, столы сдвинуты со своих мест, везде валялись рыбьи и куриные кости, разлитое пальмовое вино дурно пахло и над ним летали мухи, по стенам ползали колонны муравьев. Все помещение выглядело разоренным. Оно напоминало ограбленный и обезлюдевший рынок.
— Что произошло? — спросил я.
— Такие вот клиенты, — коротко ответила Мадам.
