— Вопрос очень небольшого времени, когда он захочет употребить против тебя все свои мощные ресурсы.
— Ты сердишься. Я не использовала тебя.
— Хорошо. Не будем отвлекаться. Мы собирались арестовать Дориана. В кабинете Ле Клера состоялся с ним обстоятельный разговор. Прошло всего несколько часов после этого, как нам сообщают о том, что он «случайно» вывалился из окна. Я нашел доказательства того, что ты была в его квартире. Вернее, в спальне. И мне известно, что тебе хотелось бы видеть его мертвым. На то имелись серьезные основания, не так ли? У тебя же самурайское происхождение.
— Я никогда не лгала тебе. Некоторые вещи я могла скрывать от тебя, но не лгала.
Он резко поднялся, засунув руки в карманы пальто.
— Очень интересно! А главное удобно. Я не лгу, но скрываю. По-твоему, между этими двумя понятиями есть большая разница? Объясни, может, я пойму.
— А ты сам, — вдруг бросилась она в наступление. — Ты сам все всегда говоришь о себе людям?
Она застала его этим вопросом врасплох. Он откинул голову назад и посмотрел на нее прищуренными, почти закрытыми глазами.
— Да, Мэнни, — проговорила она тихо. — Ты сам многое скрываешь.
— Ты говоришь, что никогда не лжешь мне? Отлично. Тогда я задаю вопрос и требую на него ответа: это ты убила Поля Молиза и Дориана Реймонда?
Она повернулась к нему спиной, обхватила себя руками за плечи и после продолжительной паузы кивнула головой и еле слышно сказала:
— Да.
Она повернулась к нему лицом и увидела, как тот отшатнулся в отчаянии от этого признания.
— Я должна была убить их. В этом состоял мой долг, — спокойно проговорила она. — Я самурай.
Он отмахнулся.
— Господи, да замолчи же!
Она гордо выпрямилась.
— И я собираюсь убить Спарроухоука и Эмброуза. Я убью их.
Он быстро пошел к двери, но в самый последний момент остановился, обернулся и уткнул в нее указательный палец.
— А какое место во всем этом дерьме ты отводишь мне? Значит, ты будешь убивать, кого тебе захочется, а я должен сидеть в машине с заведенным двигателем на шухере? Может, мне еще отмечать мелом дома тех несчастных мерзавцев, кому ты вынесла свой приговор? Я ведь полицейский, не забывай это! Ты втянула меня во все это...
— Я никуда тебя не втягивала. У тебя есть свой долг, у меня свой. Тебе это все видится в одном свете, мне в другом. Двух одинаковых людей в мире нет.
— Великолепно! Прелестно! Мне не терпится тут же сообщить эту теорему моему непосредственному начальнику в участке, а лучше сразу министру внутренних дел! Правда, я не ручаюсь за последствия. Если нью-йоркский департамент полиции по недостатку времени не станет устраивать нам проблем, то время всегда найдется у клана Молизов, Спарроухоука, Робби и, возможно, Ле Клера с его федеральной оперативной группой! Натворила ты дел!
— Они не убьют меня.
— В самом деле? Это любопытно! Ну, так я тебе вот что скажу: они решительно настроены хотя бы попытаться это сделать!
Она сделала шаг ему навстречу. На этот раз ее голос хоть и был таким же тихим, как и раньше, содержал в себе столько силы, что Деккер сразу прислушался.
— Я уже мертва. Путь самурая — смерть.
Деккер смотрел ей в глаза, на ее лицо и хотел видеть больше...
Мичи подошла к дивану, опустилась на него. Взгляд ее был устремлен куда-то в пустоту. Она заговорила равномерно и холодно, без всякого выражения, будто находилась в трансе.
— Для самурая очень важно, чтобы он умер достойно. Мы должны думать о смерти ежедневно. На протяжении всей жизни. Только так мы сможем подготовиться к ней, скопить достаточно физических и душевных сил для того, чтобы принять ее достойно. Я могу жить только тогда, когда смотрю в лицо смерти. Когда я способна и готова умереть.
Она подняла на него глаза.
— Я наблюдаю за тем, как вы, на Западе, занимаетесь боевыми искусствами. Для вас это всего- навсего увлекательная игра с идеей смерти. Для меня это нечто большее.
Деккер сказал:
— Тебе нельзя возвращаться в Америку. Даже если я не стану исполнять свой долг и не задержу тебя, твоей жизни все равно будет угрожать опасность. Я не дал людям Спарроухоука что-либо вынести из твоей квартиры. Но они придут туда снова. И придет тот день, когда Поль Молиз-старший узнает о том, что ты сделала с его сыном. Он отомстит тебе смертью за смерть, можешь в этом не сомневаться. Если будет надо, он сделает это смыслом всей своей жизни, но в конце концов все-таки убьет тебя. Только Богу известно, что может сотворить с тобой Ле Клер. Особенно, если у него что-нибудь появится на тебя. И не забывай про Спарроухоука. Он и Робби уже знают или вот-вот узнают о том, что ты ведешь на них охоту. Возвращайся в Японию, Мичи! Улетай сегодня же!
Она отрицательно покачала головой.
— Проклятье! — воскликнул в отчаянии Деккер. — В таком случае, все, что я могу для тебя сделать в такой ситуации — смотреть в другую сторону и не брать тебя.
Он еще не закончил фразы, как уже успел пожалеть о своих словак. На ее лице было написано, что она ждала от него большего...
— Я верна своей семье и памяти о ней, — проговорила она тихо, но твердо. — Человек должен сохранять чему-нибудь верность.
Ее слова разозлили его, ибо были камнем в его огород. Сейчас она не жалела его, так как понимала, что ревность к Дориану ослепила его и он теперь, не жалея, наносит ей одну рану за другой.
— Проклятье! — пробормотал Деккер. — Гири! Что за глупая традиция! Твой отец мертв! Ты уже ничем ему не поможешь!
— Это ты так считаешь. Моя вера говорит о том, что я еще могу ему помочь. Ему, моей матери и сестре. Я должна добиться для них справедливости. Тогда их души упокоятся. Когда я звонила тебе из Амстердама, я предупреждала, что нам надо поговорить, что я тебе должна все рассказать...
Она поведала ему о той страшной последней ночи в Сайгоне, когда Спарроухоук, Робби и Дориан, выполняя приказ Поля Молиза-младшего, явились на виллу Чихары и спровоцировали родных Мичи на совершение сеппуку. Был замешан в этом грязном деле также и агент ЦРУ по имени Раттенкаттер.
Деккер вспомнил его по сайгонскому посольству.
Под конец Мичи сказала:
— Раттенкаттер и Поль Молиз присвоили себе золото, бриллианты и наркотики моего отца, а его самого передали в руки вьетконговцев. Мой отец был самураем. Попасть в плен и подвергнуться унижениям со стороны врагов — это хуже смерти. Много хуже смерти. В течение трех лет я пыталась освободить его. Я не жалела денег, просила и умоляла влиятельных людей. Я спала с теми, кто, как мне казалось, мог способствовать освобождению отца. В этом состоял мой долг.
— Хорош долг!
Не обратив на эти слова Мэнни внимания, Мичи продолжала:
— Мой отец был нерядовым военнопленным. Вьетконговцы понимали его ценность. Они называли его «продажным орудием империализма». Они не убили его, а стали возить из города в город и показывать людям, как какого-нибудь экзотического зверя... Он был живым примером триумфа коммунизма над капитализмом. Они держали его в трудовых лагерях. Однажды мне удалось пробиться к нему на свидание. Когда охрана отвлеклась на пару секунд, я передала отцу нож, чтобы он смог совершить сеппуку.
— Ну?
