— Ай, борзо джуклоро!.. Ай, кало рай! ( Черный барин. Основное значение:
«Начальник», «представитель власти») режь меня, ешь меня!..
Нож из-за голенища сам в ладонь рому прыгнул. Кнута с собой на этот раз не было, да и не радостно оно — кнутом, издалека-то! А нож — дело особое, нож режет, а ты врагу в самые глаза заглядываешь: ай, баро, сладко ли?!
Когда и ударил — того Федор приметить не успел.
Зато князь приметил. Сплясал ответную: тут взял, здесь толкнул, там поправил.
Рухнул Друц на коленки, зашипел гадюкой от боли. Руку сломанную к груди прижал, нянчит, баюкает.
Больно Друцу.
Стыдно Друцу.
А князь ножик оглядел брезгливо. Кинул в сторонку:
— Глупо. Крайне глупо, господин Друц. Он же Франтишек Сливянчик, бродячий цирюльник, он же Ефрем Жемчужный, кузнец из Вильно, он же Бритый, если я не ошибаюсь. Пятьдесят шестого года, вероисповедание не определено. И все равно — глупо. Я…
Друц ему с земли в ноги кинулся. Здоровой рукой, телом, яростью-бешенством. И опять самой малости не долетел: упала лайковая перчатка рому на затылок.
Гирей пудовой.
Затих ром в пыли.
— Глупо. А вы, вы-то куда, молодой человек?! Раиса Сергеевна, ну хоть вы ему… скажите…
Подошел Федор к князю-жандарму. Неохота драться, а надо. Чего он, в пальто, Друца обидел? Чего он, рыжеусый, за нами шарится? Чего на извозчике?!
Чего они все на нас взъелись?!
Вынул Федор кулак из груди, который вместо сердца был; замахнулся в сердцах.
Ударил наотмашь. А князь возьми да и поймай кулак в ладонь.
Сжал сердце Федорове мертвой хваткой:
— Голубчик! Зачем?! Не скрою, поначалу вы показались мне куда умней!..
И не договорил. Удивился. Потому как вырвал Федька кулак из тисков. Встал напротив: ты большой, и я большой, ты старшой, и я не младший…
Лови плюху! …Как у забора очутился — не понял. Только в груди нет больше сердца, а в башке сквозняк долгожданный гуляет. Хорошо Федору. Если вставать не пробовать — совсем хорошо. А если пробовать — тогда плохо.
Потому как не встается.
Ноги отнялись.
Одно осталось: ползти помаленечку. Туда, где Княгиня каменным истуканом ждет.
Туда, где проклятый князь к Княгине близко-близко подходит. Перчатку оттирает — видать, об Друца с Федькой измаралась.
— Раиса Сергеевна! Вы же умная женщина… Акулька! Куда, дура девка?! Куда?!
Прыгнула между двумя третьей-лишней; «И-и-и-и!» — завизжала тоненько. Будто Шалву Теймуразовича визгом девчачьим остановишь. Поморщился князь. Взял Акульку двумя пальцами за плечико, развернул.
— Милая! Угомонилась бы…
Только и показалось Федору: за плечом у Акульки — встали. Не Друц с Княгиней.
Чужие; незнакомые.
Переглянулись чужие из-за плеча, которое князь Джандиери двумя пальцами… кивнули друг дружке.
— Ай, да кон а вэлло, гран традэло!.. Слышите? Это рыба-акулька поет.
На два не-своих голоса. …Городовые — они уже потом примчались. Их извозчик вызвал.
XII. АЗА-АКУЛИНА или ПОД КРЫШЕЙ КНЯЗЯ САМОГО!..
Неужели ты держишься пути древних, по которому шли люди беззаконные, которые преждевременно были истреблены, когда вода разлилась под основание их?
…Добро бы мы с Федькой, а тут и Друц с Княгиней едва рты не разинули! Мы его, понимаешь, убить-зарезать хотели, бились смертным боем, а он — нате вам:
'Руки прочь от моих друзей! Не сметь! Мы подверглись нападению! Да, скрылись!
Да, вон за тем углом…' Да где ж такое видано, чтоб маги у князя жандармского в друзьях ходили?! Кто поверит?! Кто проверит?! Вот мы и не поверили. А двое городовых — и подавно.
Только верь не верь, а против княжьего слова не попрешь! Переглянулись городовые; потопали как миленькие за угол, куда князь им указал.
Один задержался, спросил:
— Может, господина… э-э-э… рома — в больницу доставить?
А князь ему так это ручкой:
— Не извольте беспокоиться, голубчик. Сейчас мы поедем ко мне в отель, и я сам вызову врача. А вы идите, идите и постарайтесь честно исполнить свой долг!
Козырнул городовой, шашку на боку придержал — и за угол, рысцой.
Долг исполнять.
А князь уж извозчика обратно кличет. Благодарит за заботу; целковый на водку отваливает. Велит хохлу щекастому в самом скором времени второй тарантас пригнать. Чтоб все, значит, влезли. Выходит, нам теперь куда ни кинь, всюду клин. Бежать вроде как неловко — да и Друц весь побитый- поломанный, куда ему бежать! А князь стоит, смотрит на нас выжидательно. Молчит.
И мы молчим.
На князя поглядываем, на пролетки, что рядом остановились.
Потому как ничего хорошего от князя жандармского нам, магам в законе, ждать не приходится. Небось каверзу какую учинить решил! Хотя какую уж тут каверзу?! Сдал бы нас городовым, изложил правду-матку — вот и вся каверза. Может, не так страшен черт…
— Похоже, ваша светлость не оставили нам другого выбора, кроме как воспользоваться вашим любезным приглашением. — Княгиня, она всегда первой начинает.
Норов у нее… характер называется.
— Очень на то похоже, — кивает в ответ князюшка. — Молодой человек, помогите господину Друц-Вишневскому сесть в пролетку. Мыс госпожой Альт-шуллер поедем впереди, а вы — за нами.
И на меня вдруг глянул. Странно глянул… уважительно, что ли? Князь! На меня!
Уважительно?! Смехота! Ой, а ведь это я его только что ногами пинала, да еще ножиком у локтя порезала!
Я ли?
Словно затмение чувств на меня нашло. А только встал заместо Друца с Рашелькой у меня за спиной фертик незнакомый: собой чернявый, усики-стрелочки, рубашоночка белым-бела, с кружевами, навроде фартушка у горничной. И от рук-ног того фертика ко мне шелковые ниточки протянулись — будто к тем куклам, что в балагане на набережной видала. Тут фертик как пошел мною князя полоскать! А с ним рядышком еще один вприсядку скачет. Ром, по всему видать; только бородатый он, ром-то, махонький, на Друца не похож ну ни капельки! И норовит мне в ладонь ножик всунуть — мол, руки-ноги хорошо, а ножиком куда сподручнее! Всунул-таки; исхитрился. Дальше уж не помню ничего: эти двое за меня, почитай, все делали. А князь от нас троих отмахивался-отмахивался — где отмахался, а где и не очень!
