— Да. Только не убивать и не спасать. Люди рождаются, живут и умирают, Гаврош, ничего с этим не сделаешь. Можно лишь поторопить одного и задержать другого. Как поезда на вокзале.
— Кто тебе рассказал эту сказку, дзядек? Фея Небес или Вечная Спутница?
Старик и мальчик шли по холодной степи. Ледяное белое солнце поднималось к зениту, белый иней лежал на мертвой траве, на черной вспаханной земле, скрипел под подошвами. До Новой Каховки далеко, но дзядек рядом, у него крепкая и надежная рука. Самое страшное позади.
Они дойдут!
Великая Дама, Вечная Спутница, Фея Земли смотрела им вслед.
VI.
На «плюс первом» столкнулись лбами май и июнь. В отличие от больничного двора, здесь росло множество тополей. Они роняли гирлянды пуха, ветер подхватывал белоснежное великолепие и разносил повсюду, роняя на листья, ветви, цветы, влажную землю. Это ничуть не походило на зиму — скорее на свадьбу.
Лес кутался в пуховую фату.
Данька чихнул: особо наглая пушинка забралась в нос. Хорошо, что у него нет аллергии на пушистое безобразие! Не хватало еще стрелять с красными слезящимися глазами, непрестанно чихая...
Шестой пятачок медлил объявиться. Что-то сверкнуло поодаль, на замшелом пне, но это оказалась стекляшка, бог весть какими путями угодившая в заповедный лес Великой Дамы. Под лучами солнца стекляшка сияла звездой, упавшей с неба.
«А где-то в небе трое волхвов идут за Полярной звездой», — вспомнилось из «Амундсена». И внезапно продолжилось — глупо, нелепо, барским голосом Никиты Михалкова: «Так вперед, за цыганской звездой кочевой... »
Музыка подыграла совсем рядом, за дубовой рощицей на холме.
Дескать, ты пой, а я иду. Посмотрим, кто успеет первым.
Чья, значит, песенка будет спета.
Заставив цыган-волхвов убраться восвояси несолоно хлебавши, Данька сосредоточился. Последняя, заключительная мишень. Она где-то поблизости. В обойме еще два патрона.
Должно хватить. В случае чего есть запасные обоймы. Но даст ли музыка время перезарядить?
Должна дать.
А если откажет, черт с ней, с музыкой. Шестая мишень — наша, и конец разговору.
«Отстреляешь все мишени. Без промаха», — велел дядя Петя.
Сперва он не понял, что видит и как здесь оказался этот сюрприз. На ветке дерева в десяти шагах от него висел не слипшийся комок пуха, как померещилось с первого взгляда, а кукла. Пьеро в белом балахоне с длинными рукавами. На круглой голове — лиловый берет с помпоном. Под глазом — черная слеза, уголок рта горестно изогнут. Мальвина сбежала в чужие края, Мальвина пропала...
Куклу подвесили за шею на шпагате.
Стекляшка-звезда лежала на пне как раз под Пьеро, швыряясь в куклу солнечными зайчиками. Словно желтый кролик-беглец вернулся, на обратном пути превратившись в крысу, и сейчас сидел на пеньке, подпрыгивая в нетерпении, не в силах дождаться, пока добыча сама свалится ему в зубы.
«Данила, принимай дела. Ты теперь, блин, начальник... » — шепнул ветер с интонациями амбала Вовика.
Тирмен взял пистолет обеими руками и прицелился.
Мишень-Пьеро ждал.
В конце концов, кто сказал, что все цели должны быть одинаковы?
Мишень шестая.
Я - ТВОЙ ДРУГ
В крови гремит набатом залп мортир,
А пуля милосердия дешевле.
Мы веруем в тебя, великий тир!
Мы — бедные фанатики-мишени*.
* Основное назначение мишеней в развлекательном тире — притягивание к себе потенциальных клиентов, коими являются все люди без исключения, от мала до велика. Ведь инстинкт охотника и азарт игрока присущ каждому человеку. Надо лишь пробудить эти чувства. Поэтому мишени должны быть разноплановыми и разнообразными, чтобы ни один стрелок не чувствовал себя ущербно. Только тогда клиент вернется вновь и вновь.
ГОД ЖЕЛТОЙ КРЫСЫ
Маяться в мае — распоследнее дело. Домой Данька не вернулся. Постоял у магазина электроники «Хижина дяди Сэма», в метро спускаться раздумал и купил себе шаурму у приветливого араба. Домой — успеется. В таком настроении он не сумеет удержаться и оторвется на Лерке по полной программе: без причины, глупо, нелепо, но от того еще более обидно. А мечта Конана-варвара в интересном положении, не предусматривающем нервные срывы муженька. Пусть даже потом он явится с огромным букетом роз, встанет на колени, споет под окном серенаду, пугая соседей фальшивым баритоном... Лерка простит.
Она уже привыкла прощать мужа примерно раз-два в год. Покладистого, молчаливого, заботливого, симпатичного, малопьющего, хорошо зарабатывающего мужа — предмет зависти всех Леркиных подружек и соседок от семнадцати до сорока пяти лет.
Маруся Климчак, одинокая блондинка, живущая в квартире напротив — вдова того Климчака, который сеть супермаркетов и автоматная очередь на Рымарской в упор, — однажды во всеуслышание заявила, что есть вот, значит, ученые крысы, кандидатки по вражеским языкам, которые, значит, не ценят, что имеют, и поэтому, значит, одних имеют, а к другим прицениваются... Маруся не довела мысль до конца, потерявшись в сложносочиненном предложении. Но выражение ее лица и жесты давали ясно понять, о чем тоскует веселая вдова.
На следующий день Валерия Архангельская, в девичестве Мохович, имела с Марусей крупный филологический разговор. После чего обе пошли к блондинке пить чай и сочувствовать трудной женской доле.
Даньку пить чай не взяли.
Доев шаурму, он спустился в подземный переход и долго стоял у застекленной витрины мастерской «Медвежатник». Любовался выставкой ножей: кованые «Стрепет», «Фазан», «Скорпион». Гравировки на клинках, муаровый узор заточки, рукояти из кавказского ореха, кожаные чехлы... Под курткой
