подобного. Скандалы, взятки, растраты, коррупция, грабители, убийцы, маньяки, катастрофы. Вы давным- давно выполняете описанную мной функцию. Прогоняете разную дрянь через себя и выплескиваете на бумагу. А в конечном счете — в ту же ноосферу, на головы читателей. Внутри вас негатив не задерживается: нарыли, накропали, сдали статью, через день забыли о ней и побежали искать новые «жареные» факты. Вы — громоотвод, любезнейший. Только отводите молнию отнюдь не в безопасное местечко.
— А если… если я откажусь?
Человек в штатском усмехнулся, и от его усмешки Сашке стало куда хуже, чем от всего предыдущего разговора.
— Знаете армейскую мудрость: «Не умеешь — научим, не хочешь — заставим»? Куда вы денетесь, Александр Васильевич? Сбежать вам не дадут. Окажете сопротивление — скрутят и доставят к камню силой. Вздумаете сдуру сигануть с девятого этажа — подымем. Живого, мертвого… Уж поверьте, есть для этого и люди, и методы. Рекомендую вызваться добровольцем. Шансов больше.
— Шансов на что?!
— На удачный исход дела. В том числе и для вас лично. В случае принудиловки я ничего не могу гарантировать. А если вы взойдете на камень мертвым… Не скажу, что испытываю к вам особую симпатию, но зла я вам не желаю. Если это потешит ваше самолюбие, можете считать себя… нет, Спасителем не надо, не тот фасон. Скажем, Избранным. Как любят выражаться в нынешних фильмах и фантастике.
«Влип! — явственно осознал Сашка. — По самую макушку».
— Если обряд пройдет благополучно, в том числе и для вас, Александр Васильевич, — за нами, как говорится, не заржавеет. Можете рассчитывать на существенную благодарность. Вот моя визитка.
«И. Я. Химерный», — прочел Нестрибайло на черном прямоугольничке из глянцевого полукартона. Надпись была выпуклая, рельефная. Серебром по черни. Стильно. Еще на визитке имелся номер телефона.
— Премного благодарствуем, — откуда-то взялись силы для ерничанья. — Но неувязочка у вас получается. Если я такой весь из себя Избранный и деваться мне некуда — зачем тогда устраивать цирк вокруг камня? Военные, менты, саперы, дозиметристы… И Великая Китайская стена. Темните, господин Химерный!
Химерный посмотрел на Сашку с некоторой толикой уважения.
— В другой ситуации я не стал бы вам отвечать, Александр Васильевич. Но, учитывая вашу роль в нашем общем деле… Знаете, что такое начальство? Вижу, знаете. Так вот, у меня оно, к сожалению, тоже имеется. Со всеми вытекающими в виде тупости и самодурства. Велено принять меры. Обследовать, выявить степень опасности, закрыть доступ. Я выявил и закрыл. Зная, что предписанные меры ничего не дадут, — но приказы не обсуждаются. Увы, до возведения стены радиус зоны поглощения камня составлял около пяти метров. Теперь он скачкообразно вырос. Камень тянется к людям, камень нуждается в дряни наших сердец. Мы надеялись, что еще есть время…
— Ошиблись?
— Ошиблись, — тяжело вздохнул Химерный. — Заряд на грани критического. Обряд назначен на сегодня. В полночь.
— Я понял, — мертвым голосом произнес Сашка. — Что будем делать?
— Для начала держите пропуск на объект. А теперь слушайте и запоминайте…
Его высадили на том же самом месте. Как обещали. Правда, не через пять минут, а через полтора часа с того момента, как Нестрибайло сел в черную машину незнакомой марки. Сашка проводил автомобиль взглядом, нащупал в кармане визитку, «корочку» пропуска и побрел куда глаза глядят. Он не ощущал отчаяния, смятения, надежды — ничего.
Пустота.
Где творилось тайное зачатие страха.
В ближайшем гастрономе ноги сами понесли Сашку к ли-кероводочному отделу. Отдел оказался в придачу еще и коньячным, а к напитку, пахнущему изысканным клоповником, Нестрибайло питал давнюю слабость. Углядев чекушку пятизвездочного «Арарата», журналист приобрел ее, но задумался и в итоге обзавелся дополнительно бутылкой «Асканели». На задней калеретке-медали был такой дружелюбный грузин с усами…
Закуски брать не стал. От нее «градус слабеет», как говаривал один друг детства.
Начал в скверике за универмагом. На скамейке. В гордом одиночестве. Проходившие мимо женщины с малолетними чадами косились без одобрения, а Сашка в ответ лишь заговорщицки подмигивал. Из окна серой «Тойоты», остановившейся напротив, за журналистом наблюдали двое. Нестри-байло приветственно поднял бутылку: ваше здоровье, мол! В окошке уважительно качнулась ладонь соглядатая: все в порядке, дорогой товарищ. Мы тоже люди, все понимаем. Расслабляйтесь под нашим надзором.
Потом он пил с какими-то работягами, присевшими рядом на скамейку. Работяги оказались милейшими, интеллигентными людьми: один — сантехник, другой — тоже сантехник. Сходили в магазин за добавкой. Предстоящий обряд сделался отстраненным, чужим. Надо — значит, надо.
Пойдем и громыхнем.
— Здорово, братва! Солдат стоит, служба идет?
Двое ментов, скучавших около свежевозведенного редута — верней, около единственного прохода в ограде с «колючкой», — без особого дружелюбия посмотрели на гостя. В «да-том» состоянии Нестрибайло становился весел, азартен и остроумен, удивляясь, почему окружающие не разделяют его восторга от самого себя. Протрезвев, он соображал почему и даже давал неисполнимые зароки, но в очередной бутылке умницы-соображения растворялись напрочь.
— Эй, серые волки, Иван-царевич пришел! Отворяй ворота!
Куражась, Сашка полез в карман за волшебным пропуском господина Химерного. Страх сидел в том же кармане, колючий, ядовитый ужас, и эта зараза не преминула впиться в ладонь всеми иглами. Собственно, к камню Нестрибайло шел из страха, и куражился из страха, и откровенно не знал, что он будет там делать, кроме как бояться три-четыре часа подряд, пока его пинками не загонят на чертову каменюку: служить громоотводом.
Втайне терзала надежда: приди он к камню, и страх уберется из кармана вон.
А там хоть трава не расти.
— Здравия желаю, Александр Васильевич!
Пропуск не понадобился. От трамвайной остановки, неприметный и юркий, как майский уж, вывернулся гражданин в штатском. У гражданина все было в порядке, кроме одного: он никаким боком не попадал в знаменитую классификацию населения, изобретенную Сашкиным приятелем, епархиальным адвокатом Гнатом Семаком. Гнат искренне полагал, что люди без остатка делятся на бандитов, деловых, ментов, лохов и богему. Причем у каждой популяции отличий от соседствующей больше, чем у тритонов от воробьев. Иногда, усугубив логику коньяком с пивом, адвокат выделял юристов в отдельную группу, но лично Сашка считал это излишеством, растворяя юристов между деловыми, ментами — и порой бандитами — в примерно равных количествах.
Видимо, часовые на посту также почуяли особенность юркого гражданина. Они учуяли вдобавок что-то еще, упущенное Сашкой, и ментам генерал-невидимка сразу вогнал в хребты по стальному штырю, а в глазницы — по оловянной пуговице.
Окаменели с дружелюбием во взоре.
— А вы проходите, Александр Васильевич, скатертью дорожка! Мандат ваш спрячьте, ни к чему им размахивать…
Гражданин явно видел сквозь карман. И пропуск, и колючий Сашкин ужас.
Двигаясь меж вытянувшихся во фрунт ментов, Нестри-байло услышал:
— Тяжело, говорят, в ученье, легко в бою… Легкого вам боя, голубчик!..
Мысль, высказанная однажды совсем другим Александром Васильевичем, щуплым, но вполне героическим, повисла у Нестрибайлы на плечах мокрым, свинцовым плащом.
Идти воскресным вечером по пустому парку оказалось неприятно. Так смотрят на труп приятеля,
