внимание было поглощено одним неприятным эпизодом. Я помню только, что со стороны невесты присутствовало около двадцати человек, а со стороны жениха, кроме его матери и сестры, пожаловал лишь знаменитый сыщик, инспектор Теймур-хан. Ярче других в воображении моем запечатлелся образ Практикана Гиясабади: в новом, чуть широковатом костюме, который заказала ему Азиз ос-Салтане, и в галстуке бабочкой, собственноручно повязанном Асадолла-мирзой, он выглядел опрятным, чистым и вместе с тем – смешным. Помимо наших близких родственников пришел мясник Ширали с женой, которые прислуживали гостям.
А неприятный эпизод, произошедший в тот вечер, был вот какой. В доме дядюшки Наполеона, где решено было провести церемонию бракосочетания, я лицом к лицу столкнулся с Пури, который приехал накануне вместе с Ханбаба-ханом. Склонив на бок свою лошадиную физиономию, он сидел на ступеньке у входа и, завидев меня, знаком пригласил пройти в сад, прошептав:
– Хочу сказать тебе несколько слов.
Он вытащил из нагрудного кармана сложенную бумажку и, стараясь держать так, чтобы мне не дотянуться, развернул ее. У меня чуть сердце не остановилось: это было письмо, которое я несколько дней назад написал и, вложив в какую-то книгу, передал Лейли. Пришепетывая, Пури спросил:
– С каких это пор наш молодой господин изволил влюбиться?
– Я… я…
– Именно ты.
Не отдавая себе отчета в том, что говорю, я выпалил:
– Я никакого письма не писал. И вообще я…
– Странно! Значит, молодой господин не писал?
И, продолжая следить, чтобы я не выхватил бумагу у него из рук, начал негромко читать:
– «Дорогая Лейли, ты знаешь, как я тебя люблю. Ты знаешь, что без тебя жизнь моя бессмысленна…»
– Пури, клянусь… – дрожащим голосом проговорил я.
– Извольте дослушать до конца! «С тех пор, как я услышал, что этот осел-губошлеп возвращается…» – Тут Пури поднял голову: – Если бы не сегодняшняя свадьба, губошлеп тебе так бы по губам вмазал, что ты бы и зубы проглотил! Я тебе такого осла-губошлепа покажу – до конца дней будешь помнить!
– Пури, жизнью отца клянусь…
– Заткнись! Твой отец сам такой же – нищий без роду, без племени!
Этого я уже не мог стерпеть, собрав все силы, я стукнул его по шее, пытаясь выхватить письмо, но мои старания были тщетными – я схлопотал только здоровенную затрещину. Кровь бросилась мне в голову, и я кинулся на него, словно барс, но меня встретила другая затрещина. И тогда я с досады отчаянно лягнул его в пах и, как ветер, понесся к нашему дому. По его воплям и тому переполоху, который вслед за тем поднялся, я понял, что удар получился крепкий.
Я забрался в убежище под скатом крыши, где я так часто прятался в детстве, и затаился там, прямо над головами тех, кто меня искал. Отец с матерью меня звали, уговаривали выйти, но я по-прежнему неподвижно и молча сидел в своем тайнике. Я слышал, как они говорили друг другу: он где-нибудь спрятался, ничего, найдется в конце концов. Когда суматоха улеглась, вдруг послышался голос Асадолла- мирзы, который обходил комнату за комнатой, окликая меня. Только он подошел ближе, я тихонько сказал:
– Дядя Асадолла, я здесь.
– Как ты туда забрался?… Ну-ка, ну-ка! Да не бойся, слезай, я один тут.
Я спустился вниз, и он со смехом сказал:
– Ну и молодец! Ты ведь этому парню все на свете отшиб… Это тоже неплохой ход: сам не ездишь в Сан-Франциско, так и другому эту дорожку закрой!
– А как там Пури?
– Да никак, шлепнулся посреди двора, сознание потерял, за доктором Насером оль-Хокама посылали. Сейчас полегчало немного… Из-за чего все началось-то?
– Он украл письмо, которое я написал Лейли. И отца моего обругал. А он говорил что-нибудь дядюшке?
– Нет, а вот с отцом твоим о чем-то беседовал.
– Что же мне теперь делать?
– Посмотрим, может, еще утрясется все. Но вообще-то Полковник тебе всячески грозил. Теперь-то ты мало-помалу поймешь, что тот путь, который я тебе советовал, самый легкий.
– Какой путь, дядя Асадолла?
– Через Сан-Франциско.
Из-за этого происшествия я был лишен возможности присутствовать на свадьбе Гамар. Поздно вечером, когда родители вернулись, я уже был в своей комнате. Дверь я на всякий случай запер. Отец постучал и велел мне открыть. Голос у него был сердитый и встревоженный. Дрожа от страха, я отворил дверь. Отец вошел, сел на железную кровать. Я стоял, опустив голову. Помолчав немного, отец спросил:
– Я слышал, ты завел шашни с Лейли?
– Это ложь. Поверьте, что…
– Зря стараешься. Пури показал мне письмо, которое ты ей написал.
Мне пришлось прикусить язык. Отец помолчал, потом с мягкостью, которой я никак не ожидал от него, сказал:
– Сынок, ты, видно, не подумал, что, если твой дядюшка узнает об этом, он всю нашу семью в пух и прах разнесет?
Немного осмелев, я прошептал:
– Я люблю Лейли. …
– Давно ли?
– С тринадцатого мордада прошлого года.
– Господи боже, какая точность! Ты, наверное, и час запомнил?
– Да, с без пятнадцати три!
Отец положил руку мне на плечо и тихонько спросил:
– Скажи-ка, а ты, я надеюсь, к делу не перешел?
Я не сразу сообразил, куда он клонит, и ответил:
– Я ей несколько писем написал.
– А она что?
– Она тоже меня любит, отец.
– Ладно… А теперь говори прямо, что вы натворили.
– То есть вы имеете в виду наши разговоры и обещания друг другу?
– Да нет, теленок ты этакий, – нетерпеливо сказал отец. – Я хочу знать, выражаясь словами Асадолла-мирзы, Сан-Франциско было или нет?
Я разинул рот. У меня просто дыханье перехватило, когда я услышал от отца эти слова – ведь он никогда в жизни не позволял себе подобных шуток и держался со мной сухо и холодно. Пораженный, я несколько мгновений смотрел на него во все глаза, потом, окончательно смутившись, отвел взгляд и пролепетал:
– Отец, что вы такое говорите!
– Ты не юли, я тебя спрашиваю, было между вами что-нибудь или нет?!
Отец не шутил. Я поспешил ответить:
– Отец, я люблю Лейли! Подобные гадости мне и в голову никогда не приходили.
Но про себя я уже начинал понимать замысел отца. Он открыл новую возможность ударить дядюшку побольней. Я чувствовал, что мой положительный ответ не слишком рассердил бы его.
Несколько мгновений отец молчал. Но, поскольку я обманул его ожидания, он постарался сохранить приличия:
– Ну, ладно, я пошутил. Но, дружок, ведь эта девушка – невеста твоего двоюродного брата, она не выйдет за тебя замуж, значит, ты должен теперь же покончить с этим. Разумеется, если бы что-то
