— Те самые, отвечаю, — сказал пожилой мужчина в штатском. — Срочно на баллистическую.
Степа почувствовал, как кто-то трогает его за локоть. Рядом стоял стрелок в черных очках.
— Поговорим? — спросил он.
— Трудно отказаться, — ответил Степа, вставая.
Они устроились за столом у окна, там, где раньше сидели спортсмены. Степа сначала сложил пальцы в замок, но все равно было видно, что руки дрожат. Тогда он спрятал их под стол.
— Тебя я знаю, Степан Аркадьевич. Уже давно, — сказал блондин. — А я — скромный джедай Леонид Лебедкин. Можно просто Леон. Четвертое главное управление ФСБ по борьбе с финансовым терроризмом.
«Четвертое, — быстро подумал Степа, — это скорее ближе к „тридцать четвертое“, чем к „сорок третье“. Потому что одно слово целиком совпадает. Но, с другой стороны, начинается-то с четырех! Неясно..
— Как так может быть, — спросил он, — четвертое главное? Что их, четыре главных?
Лебедкин засмеялся.
У него была удивительная манера смеяться, которая сразу запоминалась навсегда. Сначала смех звучал искренне и заразительно, а улыбка делала курносое лицо капитана таким симпатичным, что вспоминались романтические летчики из первых советских фильмов. Но на последних двух или трех тактах, когда смех затихал, в нем прорезалось что-то пронзительное, звонко-взвизгивающее и дребезжаще-злое — словно долетало эхо какого-то похожего по тембру, но не имеющего отношения к веселью звука. Этот звук был жуток, хотя Степа не мог сказать точно, что это такое — то ли стон, то ли вой лагерной суки, то ли визг тормозов. К тому же лицо смеющегося Лебедкина запрокидывалось вверх, и из-под темных стекол вдруг обжигали холодом два бледно-голубых внимательных глаза…
— Я объясню, — сказал он. — Вот смотри, с одной стороны, оно как бы четвертое. А с другой — для них, — он кивнул в сторону трупов, — оказалось самое главное, какое только бывает. Понял, нет?
Аргумент был простой и хрустально-ясный, Степа оценил его сразу.
— Понял, да, — сказал он. — Так это вы нам эту стрелку…
— Можно и на ты, — перебил Лебедкин. — Чего мы с тобой, старперы, что ли?
— Так это ты нам эту стрелку назначил?
— Я назначил. Только не тебе, а им.
— А они сказали, что вы… То есть ты… Что ты всем троим велел прийти.
— Ты больше абреков слушай, — сказал Лебедкин. — Запомни, все чеченские крыши берут своих коммерсантов на стрелки в качестве живого щита. А пятьдесят процентов московских коммерсантов, которые побывали под крышей у чеченов, вообще кастрированы. Такой у них обычай. Ты про это знаешь?
Степа отрицательно помотал головой.
— И неудивительно. Кто ж в таком признается. Так что я тебе сегодня, можешь считать, жизнь спас, и не только жизнь, а еще кое-что на бонус, понял, нет? А то, что они тебе говорили… Разводить они умеют, не ссы.
— Обязательно надо было их убивать? — спросил Степа.
— Ты, я вижу, так ничего не понял. Ты хоть знаешь, кто был этот Иса?
— Кто?
Лебедкин наклонился к Степе, и тот снова увидел его холодные голубые глаза, в этот раз над стеклами.
— Вращающийся дервиш смерти.
— А что это?
— Есть такой орден вращающихся дервишей, с центром в турецком городе Конья. Они типа вращаются на месте и входят в особый мистический транс. В общем, мирные люди. Но не все. Несколько человек из ордена перебежали к Усаме бен Ладену и основали новую школу огнестрельного боя. Знаешь, есть стрельба по-македонски?
Степа кивнул.
— А это называется стрельба по-кандагарски. Такой дервиш, короче, начинает крутиться, входит в транс, вынимает стволы, руки в стороны… А дальше все как в страшном сне. Хорошо, если у него, к примеру, два «Кольта» или там «Глока». Это еще уйти можно, если повезет. А если два «Узи» или «Аграна», в радиусе сто метров хана всему, что шевелится и думает. Понял, нет?
Лебедкин взъерошил ладонью волосы.
— Этот, — сказал он, кивая в угол, где лежал Иса, — у них вообще был что-то вроде сэнсея. Про него легенды ходили. Пел стихи Джалалиддина Руми и хуячил из двух стволов не глядя, как швейная машина. Ни одна пуля зря не уходила. Страшный человек. Да что я тебе говорю. От него сам Саша Македонский как заяц бегал, когда Даниловский рынок делили. Правда, Михалыч?
Майор связи, который прислушивался к разговору, утвердительно кивнул.
— Так он что, — спросил Степа, — стрелять собирался?
— А ты думал. Он уже руки к груди поднял, еще секунда, и здесь все в дырах было бы.
Майор сел рядом с Лебедкиньш и положил на стол черную папку с маленьким латунным замком. Степа посмотрел в его равнодушное, как у каменной бабы, лицо и вздохнул.
— Неужели нельзя было… Ну, договориться?
— Договориться? Хе-хе-хе-хе… Михалыч, он нам не верит. Покажи ему.
Майор открыл папку и вынул из нее лист бумаги с картинкой, похожей на фотографию луны в телескоп.
— Что это?
— Спутниковая съемка. Тренировочный лагерь суфийского диверсионно-штурмового батальона вращающихся смертников под Кандагаром. Вот в этом кружке — видишь, пипочка в центре? — палатка Исы и Мусы Джулаевых. Снимок сделан в момент, когда Иса говорит по спутниковому телефону с передвижным заводом по производству рицина в Панкисском ущелье. Понял, нет?
— Понял.
— Видишь в углу снимка цифры? Четырнадцать тридцать пять, шестое августа. Это чтоб сомнений не было. У нас и разговор записан, будь уверен.
— Круто, — сказал Степа.
— И ты таким людям платишь, Степан Аркадьевич. Как же так?
Степа виновато развел руками.
— Я не знал, — сказал он. — Откуда мне было знать, что они эти… вращающиеся финансовые террористы.
Лебедкин опять засмеялся; и Степе снова стало не по себе.
— Нет, Степан Аркадьевич, — сказал Лебедкин. — Финансовые террористы не они. Финансовый террорист у нас ты.
— Это как?
— А так. Подумай.
Степа начал думать. Ясность в уме наступила довольно быстро.
— Ara, — сказал он. — Ага… Кажется, понимаю. Я ведь правильно понял?
— Правильно, — кивнул Лебедкин.
— И как теперь, если да?
Лебедкин поглядел на майора связи.
— Ну как на такого парня злиться. Правильно сказал русский классик, «быть можно дельным человеком, ни разу срока не мотав».
— Там не так, — сказал майор связи. — Там кончается «ни разу зону не топтав».
Возникла пауза. Степа заметил, что у него почти полностью восстановился слух. Он слышал доносящийся с улицы шум машин. Детский голос прокричал «Дура! Не хочу!». Где-то далеко-далеко гудел самолет.
— Ну что, простим на первый раз? — спросил наконец Лебедкин.
