Этлау величественным жестом (именно величественным, несмотря на свой малый рост) остановил хозяина.
– Не волнуйся, чадо моё. Прикажи отдельно подать обед для меня и вон того доброго сына Святой Матери нашей, – не лишённым изящества жестом Этлау указал на Фесса.
Неясыть чуть не лишился дара речи от изумления. Что нужно этому инквизитору? Решил расплатиться за позор в Больших Комарах? Тогда он выбрал не самое удачное место… или, как раз напротив, очень удачное. Чем больше жертв – тем тяжелее обвинения. А жертв будет действительно много, если только он, Фесс, всерьёз сцепится здесь с отцом-экзекутором.
Трактирщик засуетился, раздавая подзатыльники недостаточно расторопным, по его мнению, служкам. Этлау, походя раздавая благословения, прошествовал к столу, где застыли Фесс и его спутники.
– Я хотел поговорить, – не тратя время на приветствия, холодно сказал инквизитор. – Полагаю, беседа будет для нас небезвыгодна.
Что?! Святая Инквизиция в лице своего обер-мучителя первого ранга предлагает сделку?
Очевидно, это слишком явно отразилось на лице Фесса, и Этлау угадал, о чём думает его визави.
– Да, я хочу кое-кто тебе предложить. Народ вокруг них медленно расползался кто куда. Конечно, святые отцы ведут страшный и многотрудный бой против многоликого греха, перводвигателя отца всех бед, труд их тяжек и свят, но… кто ж, скажите честно, сам без греха? А вдруг выкорчёвывать оный грех начнут именно с тебя, да ещё, поймав на нетвёрдом знании канона, обвинят в ереси? Нет, лучше уж убраться отсюда подобру-поздорову.
– Пойдём отсюда, – внушительно сказал Этлау. – Поговорим без лишних ушей.
– Мои друзья не могут быть лишними, – твердо сказал Фесс.
Этлау пренебрежительно наморщил нос.
– Не геройствуй понапрасну. Твои слуги просто выполняют приказ. Им ничто не грозит. Гном известен как доброе чадо Святой Церкви, на орков же махнул рукой даже Аркин. Они закостенели в язычестве, и кара, ожидающая их в посмертии, куда страшнее всех мук и пыток этого света.
Глаза Этлау вновь фанатично блеснули, и Фесс в который уже раз подумал, что инквизитор, похоже, и в самом деле ничуть не сомневается ни в правоте своего дела, ни в той участи, что, по его мнению, ожидает сородичей Прадда.
– Ну хорошо, – Фесс поднялся. Сейчас он уже горько жалел, что посох остался среди поклажи.
Трепещущий от почтительности корчмарь проводил их в небольшую чистую горенку, застеленную разноцветными домоткаными половиками. Стол был покрыт праздничной расшитой скатертью, и на нём уже дымились миски с горшками.
– Садись, Неясыть. – Этлау опустился па лавку. – Садись и не смотри на меня волком. Оставим на время раздоры и поговорим.
– О чём же, святой отец? – Фесс не сумел сдержать сарказма, и инквизитор поморщился.
– Оставь. Тебя это не красит.
– Убийство невинных не красит тебя куда как сильней, – резко ответил Неясыть. К воронам! Почему он должен вертеться, как уж на сковородке? Бояться слова, шёпота, взгляда – какой он тогда чародей?!
– Какие же они невинные, – пожал плечами Этлау, без тени сомнения принимаясь за аппетитную птичью грудку, тушенную с грибами. – Прелюбодеи они, И ты это знаешь.
Этлау не лгал.
– Если казнить каждую жену, изменившую мужу…
– То рано или поздно останутся только те, которые не изменяют, – невозмутимо бросил инквизитор.
– Скорее не останется вообще никого!
– Ты настолько плохого мнения о тех, кого собираешься спасать от порождений той самой Тьмы, которой столь верно служишь?.. М-м, отличное пиво.
– Да почему плохого?.. Просто такое бывает сплошь и рядом. Неравные браки, постылые свадьбы, когда лети просватаны с малолетства… что же им делать?
– Покориться судьбе, – внушительно сказал Этлау. – Нести свою долю невзгод, как каждый из нас. Тогда Спаситель возрадуется, и, когда грех на земле будет избыт навеки. Он вернётся и возьмёт нас всех в свое лоно!..
– Тогда почему бы не истребить весь род людской раз и навсегда, Этлау?
– Если б такое было угодно Спасителю, Он совершил бы это сам. Нам, слабым и недостойным слугам Его, остаётся только выкорчёвывать отдельные сорняки. Очистить раз и навсегда всю пашню только в Его власти.
Наступило молчание.
– В чем ты хочешь убедить меня, святой отец? В том, что мое дело…
– Я ни в чём не хочу убеждать тебя. Неясыть. Не считай меня тупоумным глупцом, опьяневшим от крови и убивающим направо и налево ради нескольких мгновений власти, – внушительно произнёс Этлау.
– Тогда о чём же мы будем говорить? – невольно удивился Неясыть. Этлау сделал паузу.
– Сначала поешь. Извини, я с дороги и голоден, а ты, застыв здесь в позе вечного укора, портишь мне аппетит.
– Ты мне аппетит испортил раз и навсегда – там, в Комарах! – резко сказал Фесс, – Смерть за прелюбодеяние…
Инквизитор опустил серебряную вилку и вздохнул.
– Так мы никогда не сдвинемся с места, Неясыть.
– Тогда скажи мне то, что хотел сказать, и расстанемся, – бросил тот.
– Хорошо, – неторопливо сказал Этлау. – Вот что я тебе хотел сказать, некромант. Там, где я выкорчёвываю грех и пусть даже страхом, но заставляю других от него воздерживаться, то есть по мере слабых сил своих приближаю наступление Его светлого царства, ты, напротив, сеешь грехи, словно землепашец весной. И тем самым отдаляешь великий миг торжества Спасителя, ибо Он хочет спасти нас не своим приказом, но нашей осознанной волей. Мало-помалу это поймут те, кого ты сейчас защищаешь. Ты упокаиваешь кладбища, так? Но если б ты не перехватил мою силу в Комарах, как бы ты поступил? Стал бы мучить несчастных и уж точно ни в чём не повинных кошек? Вся вина которых заключалась бы в том, что они не могут говорить, являясь бессловесными тварями, и у них нет души? Но боль они чувствуют точно так же, как мы. И страх, и всё прочее. Тебе кажется, ты совершил благо. А призрак тобой замученного кота станет незримым летать вокруг деревни, звать к отмщению – и на место упокоенных тобой мертвецов встанут другие чудовища.
– С чего это ты взял? – высокомерно ответил Неясыть, воспользовавшись паузой в словах инквизитора. – Да и про кошек ты говорил полную ерунду. Люди выращивают скот, кормят его с рук, оберегают и холят, а потом хладнокровно режут. Принцип меньшего зла в чистом виде, То же самое и здесь. Про кошачьи призраки я ничего не слышал, но не думаю, что они опаснее костяных гончих, не говоря уже о драконах.
– Не слышал… – вздохнул Этлау. Он, верно, хорошо подготовился к этому разговору. От того узколобого палача-гонителя, каким он предстал в Больших Комарах, не осталось и следа. – Конечно, ты не слышал! Ты много о чём не слышал! А как ты отнесёшься к тому, что там, где выкорчеван грех, неупокоенность себя почти не проявляет?!
Фесс пожал плечами.
– Очень просто, святой… отец. Убивая жертв, ты делаешь то же самое, что и простой некромант, вынужденный мучить кошек, чтобы уберечь людей. Тебе кажется, что ты «выкорчёвываешь грех», – а на самом деле ты просто упокаиваешь кладбища. На краткое время, не навсегда, конечно.
– Ага! – Глаза Этлау торжествующе блеснули. – А ты слышал о Сугробах?!
– Магистрат сказал, что там тоже беспокойное кладбище, – осторожно сказал Фесс.
– Так вот! – Голос Этлау торжественно зазвенел. – Я только что получил энциклику его преосвященства епископа Арвестского. Люди в Сугробах, доведённые до отчаяния, дружно раскаялись в
