вперёд, милая, — это уже к роженице. — Давай, глубоко вдохнула — напряглась — толкнула…
Сидха услыхала странный, хлюпающий звук, женщина больше не кричала и даже не охала, она словно впала в глубокое беспамятство.
А затем — свистящее шипение, шелестение, шорох, словно огромное насекомое перебирает жвалами или конечностями, трутся друг о друга хитиновые чешуйки.
Мэтр Кройон не сдержался, высунулся — и тотчас отпрянул, завопив от ужаса.
Меж широко разведённых ног роженицы в луже крови барахталось жуткое существо, агатово- блестяще-чёрное, мокрое, с головкой нормального ребёнка — но прорезь рта протянулась от уха до уха, усаженная десятками тёмных, словно гнилых от рождения зубов.
Тонкие красноватые ручки — тоже человеческие, однако нижняя часть торса больше напоминала брюшко насекомого: разделённое на сегменты, прикрытое жёсткими даже на вид пластинками, находящими друг на друга, словно броня. Из-под них высовывались рудиментарные ножки, почти как у гусеницы, шевелящиеся, дергающиеся, то выскакивающие прыгунами-ушанами наружу, то втягивающиеся обратно.
Но глазки, едва открывшиеся, ещё бессмысленные, удивлённо таращились, совершенно как у любого другого младенца.
— На ловца и зверь бежит, — услыхала сидха бормотание Ксарбируса.
Стоя на коленях, Тёрн поднял окровавленное, шипящее, посвистывающее существо, словно самого обычного новорождённого, пристально вгляделся в серые, вдруг широко раскрывшиеся глазёнки.
— Дитя Гнили, — негромко проговорил дхусс, непонятно к кому обращаясь.
Тельце младенца задёргалось, заскрипели, наползая друг на друга, хитиновые пластины, усаженный острыми зубами рот распахнулся, существо яростно зашипело.
Гончая непроизвольно отдёрнулась, не в силах сдержать омерзения, хотя, казалось бы, в Некрополисе навидалась всего, а Тёрн осторожно, словно боясь причинить боль, положил несчастное создание наземь, рядом с бесчувственной матерью, наклонился, коснувшись губами лба.
— Освобождаю тебя, — произнёс дхусс, обращаясь, казалось, к одним только глазам — последним, что оставалось человеческого в новорождённом.
Пальцы Тёрна пробежались вдоль посоха — и вновь сидхе показалось, что она слышит мелодию, тонкую, невыразимо печальную, но светлую и исполненную надежды, что там, за великим рубежом, душу ждёт нечто иное, нежели просто чёрное забвение, неотличимое от полного исчезновения, во что верят не верящие в богов.
Затрещали, лопаясь, хитиновые чешуйки. Заскрежетали игольчато-острые зубы, тело младенца забилось в конвульсиях — одни лишь глаза закрылись спокойно, медленно и последний взгляд — готова была поклясться сидха! — был исполнен благодарности, какой, конечно же, никогда не увидеть в глазах только что родившегося.
— Всё, — Тёрн поднялся, бережно положил трупик.
Зашевелилась и застонала женщина.
— Мэтр Ксарбирус, — стали в голосе дхусса хватило бы на целую терцию. — Дайте ей денег. Сколько возможно. Ей надо отсюда уходить, и немедленно.
— Какое нам дело… — начала было сидха и осеклась, на ткнувшись на ледяной взгляд Тёрна.
Больше она ничего говорить не рискнула.
Не рискнул возразить и алхимик, молча, без пререканий извлек из поясной цепи увесистый кожаный мешочек. Не нуждаясь в дальнейших понуканиях, Ксарбирус всунул в судорожно сжавшийся кулак роженицы несколько увесистых кругляшей — добрых навсинайских денаров с рунами Высокого Аркана.
Напоследок дхусс поворожил, поводил посохом над лежащей — воздух чуть задрожал, словно над невидимым костром.
— Теперь её не скоро найдут, — отдуваясь, Тёрн тяжело опирался на посох.
— А… это? — Гончая осторожно кивнула на оставшееся лежать маленькое тело. — Сожжём?
— Сожжём, — кивнул дхусс. — Поможем душе освободиться.
— Ох уж эти мне дхуссовы верования, — сидха было скривилась, тотчас, впрочем, осекшись, стоило ей заметить взгляд Кройона, демон, судя по всему, весьма одобрял идею огненного погребения.
Как ни странно, деятельное участие принял Ксарбирус, даже помогая собирать хворост для растопки и таскать сушнины.
…И ещё долго никто не решался заговорить с мрачно смотревшим в землю Тёрном, за спинами отряда к беззаботному летнему небу медленно ползли клубы странного, чёрно-жёлтого дыма.
Дхусс и его спутники огибали деревню по широкой дуге, углубившись в безлюдные леса, когда они уже почти вернулись обратно к придорожным тропинкам, тянувшимся вдоль главного тракта, алхимик вдруг приостановился, совершенно по-собачьи принявшись принюхиваться.
— Гниль, — уверенно бросил он. — Там, где ты, Тёрн…
Дхусс недослушал, резко повернул назад.
И вновь ему никто не возразил, даже сидха.
На сей раз они ломились напрямик, почти не скрываясь.
— Однако порезвилась же тут эта ваша Гниль, — мрачно заметил Кройон, едва на село открылся широкий вид.
— Да так, что я подобного никогда и не встречал, — Ксарбирус в изумлении схватился за собственный подбородок.
— Неужели никого не осталось? — тихонько спросила Гончая у дхусса.
Что касается сидхи и самого Тёрна, то они ничего не сказали. Мэтр Кройон громко всхлипнул, утирая катящиеся слёзы, крупные, словно капли тяжёлого ливня, сидха же просто застыла, превратившись в изваяние.
Некогда здесь было село, немалое и зажиточное: оно владело обширными пастбищами, поднимавшимися высоко в горы, здесь собирали пчелиные борти, варили пиво, сеяли ячмень и овёс, стригли шерсть, добывали пушного зверя, всё это оборвалось в единый миг.
Зловонные воронки от пустул, ещё сочащиеся жёлтым гноем, словно лопнувшие язвы. Кое-где над ямищами курится желтоватый же дымок, плетни и заборы повалены, истоптаны в щепу. Подточенные тысячами острых жвал, Рухнули стены. Распялившись, словно не спасшие выводок наседки, опустились крыши. Пустые, вырванные с корнем Двери и окна — где их случайно пощадил обвал. И нигде ничего живого — только отдельные тёмные пятна, кровь, смешанная с грязью и пылью, да жалко торчащие лохмотья, затвердевшие от спёкшейся крови.
Пустой тракт вбегал в припечатанное смертью село, корился от боли и запаха растерзанных. Дорога вымерла тоже, ни одного путника от равнинного горизонта впереди и до самых гор, что за спиной.
— Так, — голосом пустым, словно глиняная корчага без воды, проговорил Ксарбирус, утирая внезапно проступивший пот. — Вот, значит, оно как теперь?
— Вы удивлены, мэтр? — Тёрн опустился на одно колено, что-то шепча, — сидха подумала, что, наверное, тоже возносит Поминальное Слово, как и в тот раз, когда она рассказывала о судьбе собственной Ветви.
— Удивлён, — Ксарбирусу хватило честности не строить сейчас всезнайку. — Первый раз такое вижу, друзья мои. Первый раз.
Демон, не скрываясь, плакал, шумно сморкаясь и пытаясь утирать нос чешуйчатой ладонью. Стайни оцепенела, губы её беззвучно шевелились, антрацитовые глаза замерли, словно прикованные к страшному зрелищу.
— Сколько же здесь гнойников… — бормотал алхимик, хватаясь за стило и восковую дощечку. — Два десятка? Нет, три… надо все сосчитать, нанести на план…
— Сорок три, — бесцветным голосом сообщил Тёрн. — Можете не трудиться, уважаемый доктор.
— Такие концентрации не наблюдались нигде и никогда!
— Гниль наступает, доктор. А вы мне рассказывали о естественных причинах…
— Бывает, что естественные причины оказываются куда разрушительнее всех, порождённых волей
