психологии ученика-заключенного. Попросила у меня помощи. Я с удовольствием согласился.
Она была приятная и симпатичная, ничего не скажешь. Я готов был сделать что угодно, чтобы работа у нее получилась.
Я почувствовал, что нравлюсь ей. Она слегка нервничала, зато я чувствовал себя в своей стихии, шутил и развлекал ее.
Поскольку я поставил школу на высокий уровень, оставалось только руководить ею, поэтому все свободное время я готов был уделять гостье.
Она достала записную книжку, и я начал рассказывать о школе. Но мне хотелось побольше узнать о своей гостье. У нее была квартира под Парижем. Жила она просто. У нее был любимый мужчина – француз. Она хорошо знала Францию и некоторые другие страны Европы.
Спустя несколько дней я получил очень заинтересовавшие меня сведения. Девственницей она не была, но интимных отношений с любимым у нее тоже не было. В чем же дело?
Между нами возникла симпатия, и ее глаза говорили мне о чем-то невыразимом. Это меня очень заинтересовало. Я предвкушал победу. Душа моя воспарила. Я решил ковать железо, пока горячо. Мы глядели друг на друга, и наши глаза увлажнились.
Иной раз мне казалось, она слишком близко садится ко мне во время беседы. Чувствовалось, что она искренне интересуется организацией нашей школы, конструктивностью и добросовестностью тех, кто участвует в этом проекте. Улучив момент, я положил ей руку на грудь и поласкал ее. Француженка смущенно засмеялась и сказала, что я слишком дерзок, как истинный бразилец. Я не остановился на достигнутом и положил ей руку на плечо. Ни малейшего недовольства не последовало. Но кто-то прошел мимо, прервав начавшиеся ласки.
«Подожду», – подумал я. Дело того стоило. Тем более, что нам было, где побыть вдвоем.
На другой день она пришла налегке, и я понял, что неспроста. Недолго думая, я отвел ее в учительскую, где не было ни души. Я погладил ее лицо и стал расстегивать платье. Она не заставила себя упрашивать. Прикоснувшись к моему вставшему члену, она впилась в меня поцелуем. Я изумился. Она словно с цепи сорвалась. Мне показалось, что она не в себе. Я схватил ее за руки. Они были маленькие и теплые.
Видно было, что эта женщина изголодалась по сексу. По мере того как мы становились ближе друг к другу и она готова была чуть ли не пожрать меня, я понимал, что она томима жаждой и в то же время неопытна, что видно было хотя бы из того, как она себя ведет со мной. Я почему-то встревожился и не стал торопить события. Для начала ограничился тем, что пососал ее колышущиеся груди. Я нашел предлог: сказал, что должен сообщить ей кое-что интересное для ее работы. Немного поколебавшись, она согласилась прерваться. Закончив работу, она изъявила желание прийти в день свиданий. Я заверил, что это будет большой радостью для меня. Мы обо всем договорились.
Я даже не ожидал, что она так рано придет в воскресенье. Идя на встречу с ней, я думал: будь что будет! Пусть все делает она сама. Приятно попасть в руки к изголодавшейся женщине! Мне страшно хотелось, чтобы она поглотила меня целиком. И она не обманула моих ожиданий.
Мы поднялись в камеру. Она спешила, ей не терпелось. Член у меня стоял как стальной. Ему хотелось погрузиться прямо в ее пышную сочность. Француженка была хотя и полноватой, но очень аппетитной.
Когда мы вошли, я не стал закрывать дверь. Думал, что сначала о чем-нибудь надо поговорить. Она воспротивилась. Хлопнула дверью и решительно вернулась. В этот момент случилось что-то нехорошее. Вся она как-то сжалась и как будто отключилась. Я встревожился. Она замерла в неподвижности. Щеки слегка побледнели. Но моя нежность преодолела всё. Мне хотелось стать ее любовником и утешить ее, хотя бы ради моей любви. Кабы ей не надо было возвращаться во Францию, я предложил бы остаться со мной. Она вся похолодела, руки стали жесткими. Я всё понял, но решил не отступать.
Я подался вперед и обнял ее. Она не шелохнулась. Я запечатал ей губы глубоким поцелуем. Потом стал целовать шею. Начал стаскивать с нее юбку, несмотря на ее напряженное молчание. Дотронулся до ее большого, влажного лона. Она слегка попятилась, но я в мгновение ока ее раздел.
Она не произносила ни слова. Не шевелилась. Закрыла глаза.
Преодолев недолгое сопротивление, я раздвинул ей ноги. Прошелся языком по ее бедрам. И она уступила. Я лег на нее и вошел, хотя она и не реагировала. Девушка, хоть и увлажнилась, но оставалась слишком скованной. Казалось, что подо мною девственница. Поскольку я никого девственности не лишал, я не знал, как нужно действовать. Вдруг она широко раскрыла глаза, точно от боли, но понемногу уступила. Я поцеловал ее в губы, они были сухие, но я был настойчив, и они стали мягкими.
Медленными движениями я погладил ей грудь. И француженка слегка подалась мне навстречу, я понял, что мои ласки ей приятны.
Проявляя максимум терпения, я задавал темп. Поднял ей ноги повыше, чтобы было удобнее. Только тогда я вошел поглубже и ускорил темп. Она улыбнулась, и на лице у нее отразилась страсть. Не выходя из нее, я повернул ее на бок, потом лицом вниз. Она была мягкой, словно пуховая перина. Она задвигала ягодицами навстречу моему паху. Мне было хорошо, и я готов был кончить прямо сейчас. Но надо было подождать – ведь она того заслуживала.
Она застыла. Я поставил ее на четвереньки и ускорил темп. Хорошо так? Она содрогнулась всей своей пышной плотью и рухнула на кровать, пискнув, словно кошка. Я попытался помочь ей, обняв ее сильнее и, когда ощутил ее сладострастные содрогания, резко ускорил движения и кончил. Она вся обмякла и расслабилась. Мы оба остались довольны.
Приняв душ и посудачив о всяких пустяках, я проводил ее до ворот и поцеловал на прощание.
Я уже забыл о ней, когда получил письмо из Франции. Оно было для меня полной неожиданностью. Оказывается, я и взаправду был первым мужчиной в ее жизни. Девственницей она не была. Во Франции ее изнасиловал ее крестный, когда ей было пятнадцать лет. Она никому об этом не рассказывала. Поныне переживала свою травму в одиночестве. Он еще несколько раз ею овладел, да так, что никто не узнал. Из-за природной робости она не могла сопротивляться.
Этот мужчина много лет был любовником ее сестры, которая и уговорила ее ничего не говорить родителям. Этот тип доставлял ей наслаждение, и она боялась его потерять.
По-настоящему она впервые кончила только со мной. Прежде она не находила в сексе никакого удовольствия – он даже внушал ей некоторое отвращение. Любовник добивался, она сопротивлялась. Мне это всё казалось чушью. Как девушка, столько путешествовавшая по Европе, психолог по образованию, могла жить с такой душевной травмой?! Невероятно!
Она прислала мне адрес и марки, чтобы я ей написал. Так я и сделал, причем незамедлительно. Вскоре получил ответ. Она решила изучать психологию именно из-за своих сексуальных проблем и травм. Неделю назад она ходила в полицию и рассказала всё участковому. Хотела подать в суд на крестного. Под суд попасть он мог. Но его бы не осудили ввиду истечения срока давности. Впрочем, участковый заявление принял, возбудил уголовное дело и вызвал этого типа для дачи показаний. Тому предстояло предстать перед судом.
Ее родители приехали во Францию. Она им всё рассказала. Они возмутились. Только тогда им стало понятно поведение дочери, особенно ее робость и замкнутость. Крестный остался безнаказанным, но был разоблачен и изгнан из их круга. Она же прошла курс лечения и полностью выздоровела.
Она горячо благодарила меня. Считала, что встречи со мной и то, что я был бережным с ней в постели, открыли ей радости секса. Вначале она уступила, потому что не решилась уйти после того, как сама меня спровоцировала. Близость казалась для нее болезненной. Она расслабилась, когда ощутила мое терпение и заботу. Особенно ей понравилась поза лицом вниз, когда я поставил ее на четвереньки, что-то вдруг у нее содрогнулось. Она ждала оргазма и испытала при нем неведомые прежде ощущения.
Наша любовь кончилась. Она ее не удовлетворяла. Письма летели через Атлантический океан.
Девушка начинала всерьез мне нравиться. Но тут меня перевели в другую тюрьму. Я потерял ее адрес, марки для международной почты кончились, а она, видно, не слишком долго меня разыскивала. Но думаю, что в сердце у нее сохранилось доброе воспоминание.
Опущенный
Когда я впервые сел в тюрьму – это были 1970-е годы – сексуальное насилие над младшими и слабейшими было обычным делом. В девятом корпусе, где содержались вновь прибывшие, такое творилось чуть ли не ежедневно. Были бы только смазливая внешность, молодость и некоторая слабость.
Техника овладения отличалась разнообразием. Но начиналось всегда с каких-нибудь подношений, послаблений и большой симпатии. Если бедняга проявлял наивность и попадался на этот крючок, его песенка была спета: очень скоро ему вставят в задницу. А если он возмущался и отказывался, ссылаясь на то, что он мужчина, начиналось давление. Следующим шагом было насилие. Из такого переплета трудно было выйти целым и невредимым. Многие молодые заключенные, обезумев от ярости, совершали убийства уже в тюрьме.
После первого раза пострадавший должен был избрать себе покровителя. Иначе неминуемы новые насилия всякий раз, как его подловят в укромном местечке. И, конечно же, угрозы. Ножи длинные, дубинки тяжелые, а жизнь не стоит ни гроша. У некоторых заключенных на совести было по три – четыре убийства, и по совокупности их осудили более чем на сто лет. Поэтому лишние несколько лет для них ничего не значили.
Иметь «мальчика» для бандита было даже «престижным». Большинство таких «мальчиков» были жертвами давления или насилия. Они вынуждены были искать покровительства в целях собственной безопасности. Потом им приходилось терпеть издевательства и от собственного «хозяина», потому что они считали это меньшим злом. Бандит должен был быть сильным, способным защитить себя и своего «мальчика» – иногда ценой собственной жизни, когда дело доходило до поножовщины.
Парень, попавший в такую кабалу, в конце концов делался предметом купли-продажи. Его «хозяин» по своей прихоти мог уступить его другому бандиту. Попадались люди, специализировавшиеся на торговле такого рода. Как находились и обольстители, чьей функцией было овладевать, иногда путем насилия, покорять или просто растлевать молодых арестантов. Так было и в тюрьме города Сан-Паулу. Их, долгое время удерживая под контролем, превращали в товар. Растлевать беззащитную молодежь, предоставленную самой себе, для многих было средством к существованию. «Опущенный» должен был обслуживать только своего покровителя. Его хозяин мог иметь жену и детей, приходивших к нему на свидания. А к «опущенному» никто не приходил.
Расскажу для примера об одном заключенном. Звали его Карлиньюс. Мы знали его с малолетства. У него было неоценимое качество: он замечательно водил машину. Когда за ним гналась полиция, он сохранял полнейшее спокойствие, и если сидел за рулем хорошей машины, никто не в силах был его догнать. Тогда мало кто из воров умел хорошо водить. Да и машины почти что ни у кого не было. Так что он пользовался огромным авторитетом.
Поэтому никого не волновало, что в его облике было что-то бабье. Все единодушно утверждали, что он авторитетный вор и классный водила. Но когда его осудили, всё переменилось. Началось с того, что на допросе он кого-то выдал, не выдержав пытки. Стало ясно, что стойкостью он не отличается. После побоев и пытки электрическим током сразу выяснялось, кто есть кто. Хотя пытку выдержать трудно, есть способы преодолеть боль. Иногда мучения казались невыносимыми. И все равно приходилось держаться из последних сил, чтобы не выдать сообщников. Для этого нужно было оговаривать не их, самого себя, признаваясь даже в несовершённых преступлениях. Мне самому приходилось не раз идти на такое, что, конечно же, прибавило мне сроку.
В ту пору все грабители подвергались истязаниям. Многие раскалывались. Но если никого не выдавали, всё шло нормально. Поскольку Карлиньюс до ареста
