которых было немало башкир и калмыков. Здесь же, в суматохе банкетов и возгласов ликований, бродил, никем не узнанный, король Густав III, скрываясь под скромным сюртуком, надвинув на глаза шляпу с широченными полями.
— Мост уже перекрашивают, — шепнул он Армфельту… Русскую сторону моста на Кюмени побелили, а шведскую расписали цветами национального флага. Екатерина II была очень довольна миром, развязавшим Петербургу руки на севере, чтобы вся мощь России могла обратиться против султанов. Потому она щедро отсыпала три тысячи червонцев в бриллиантовую табакерку.
— Отдайте Армфельту! Я не удивлюсь, — сказала императрица, — если он попросит у меня орден Андрея Первозванного. Буду откровенна: я выписала для него секретный вексель на десять тысяч рублей — пусть транжирит их со своей нимфой…
Она знала: все эти годы Армфельт не порывал отношений с «нимфою» Магдалиной, а жена Гедвига уже смирилась с тем, что сердце ее мужа опутано другой женщиной Дополню цитатой из шведских источников: «Магдалина Руденшольд сумела так привязать к себе Армфельта, что он не мог сбросить с себя сладкое иго Магдалины, не в силах был порвать и с женою…» Сама же Магдалина вскружила голову многим мужчинам, но постоянно отвергала самые выгодные партии, открыто говоря:
— Даже не глядите на меня! Я люблю Армфельта… На свою беду — несчастная женщина — она вызвала большую чувственную страсть в герцоге Зюдерманландском. Это был мрачный и мстительный элодей, пропитанный мистикой масонских таинств. Вожделея к Магдалине, он потребовал у нее покорной взаимности, но она грубо отвергла его притязания:
— Ваше высочество, не смейте даже подходить ко мне.
— Вы еще пожалеете об этом, — пригрозил ей герцог. С этого времени он возненавидел и Армфельта, а своей ненависти к сопернику даже не скрывал:
— Ваше счастье, Армфельт, что вы считаетесь близким другом короля. Но случись так, что фортуна вознесет меня выше, и я сразу превращу вас в жалкое ничтожество…
***
Герцог на время затаил свою месть, да и что он мог сделать против фаворита короля, который после Верельского мира назначил Армфельта генерал-губернатором Стокгольма?! 16 марта 1792 года в театре шведской столицы состоялся бал-маскарад, на нем — инкогнито — присутствовал и сам Густав III.
Армфельт подъехал к театру в самый разгар бала Швейцар открыл ему двери, предупреждая:
— Вы, конечно, можете войти внутрь театра, но выйти из театра вы, даже главный в столице, уже не можете.
— Что случилось? — удивился Армфельт… А случилось неожиданное. Среди танцующих «масок» находились и заговорщики; с ними был офицер лейб-гвардии Якоб Анкарстрем, вызвавшийся убить короля. Но Густав III, закутанный в черное домино и укрывший лицо размалеванной маской, долго оставался неузнаваем. Наконец его окружили сразу несколько человек, один из них положил руку на плечо короля.
— Здравствуй, прекрасная маска! — было сказано им. Эти слова послужили сигналом для Анкарстрема, пронзившего короля выстрелом в спину. Музыка еще ликовала, люди танцевали. Густав III упал среди карнавального шума, успев крикнуть:
— Никого не выпускать! Всем снять маски… Из театра никто не выйдет, пока не сыщем злодея…
Когда Армфельт склонился над раненым, король уже лежал в большой луже крови, вытекавшей из- под него.
— Прощай, — сказал он своему любимцу… Королевское «прощай» оказалось почти символическим. Гибель Густава III была и его гибелью.
Анкарстрема три дня избивали палками, после чего казнили. Стоя близ эшафота, Армфельт заметил подле себя герцога Зюдерманландского.
— Теперь очередь за вами, — сказал он Армфельту, и мрачное лицо мистика осветилось злобою его торжества…
На престол Швеции вступил малолетний Густав IV, а регентом при нем стал его дядя — герцог Зюдерманландский. Армфельт понял: веселая жизнь кончилась. Но он перенял опыт Анкарстрема и, чтобы спасти себя, составил заговор с целью похоронить герцога и регента. В свой «комплот» он пытался вовлечь даже императрицу Екатерину II, обратившись к ней с тайным посланием, в котором указывал: даже слабая демонстрация ее Балтийского флота возле Стокгольма способна устрашить тирана-регента. Но русские корабли не появились на пасмурном горизонте…
Между тем герцог, став полновластным хозяином Швеции, снова предложил Магдалине разделить его страсть.
— Никогда! — отвечала разгневанная женщина. Тогда регент предложил ей грязную сделку:
— Вы ведь очень любите Армфельта?
— Я дышать не могу без него.
— Но его жизнь в моих руках…, как и ваша! — зловеще предупредил Магдалину герцог. — Давайте договоримся так: в расплату за вашу благосклонность ко мне я обещаю вам сохранить Армфельту его положение при дворе и в столице. Магдалина отвергла герцога — ради своей любви. Армфельту было велено ехать в Неаполь шведским посланником. Он понял, что это почетная ссылка, но оставаться в Стокгольме было опасно… Напрасно рыдала перед ним Магдалина:
— Не оставь меня! Возьми с собою в Неаполь.
— Я оставляю в Стокгольме как заложницу свою законную жену и своих детей… Почему я должен брать тебя?
Он уехал. Магдалина заклинала его в своих письмах откликнуться на призыв ее сердца, но хороший дипломат оказался плохим кавалером. Армфельт лишь изредка пересылал Магдалине свои инструкции, объясняя женщине, как удобнее интриговать против герцога Зюдерманландского… Регент потребовал его выдачи, но правительство Неаполя отказало ему. Армфельт, заочно судимый, был приговорен к смерти на эшафоте. Потеряв звание посла и боясь наемных убийц, из Неаполя он бежал в русскую Ригу, куда выехала и Гедвига с детьми. Но Рига слишком близка от берегов Швеции, она тоже казалась опасной, и Армфельт обратился к великодушию русского кабинета с просьбою:
— Ищущий политического убежища, я желал бы поселиться в любом из городов России, какой мне соизволите указать…
Убежище ему предоставили: он три года прожил в Калуге.
Зато у Магдалины Руденшольд убежищем остался ее дом. В ночь на 17 декабря 1798 года он был окружен полицией, которая обыскала даже лакеев. Магдалина была арестована и в кандалах, как преступница, отведена в тюрьму.
Герцог-регент, торжествуя, велел палачам:
— Для начала покажите ей орудия ужасных пыток… Три месяца подряд женщину подвергали издевательским допросам, терзали и мучили, убеждая «сознаться» в государственной измене, но Магдалина сознавалась только в одном:
— Да, я любила и буду любить одного Армфельта… Больше палачам ничего не удалось добиться от женщины, и она предстала перед судом как святая. Судьи понимали главную причину ее бедствий, уже готовые вынести оправдательный вердикт. Однако в течение одной ночи герцог Зюдерманландский сумел предупредить судей, что его устроит совсем иной приговор. И утром этот приговор был вынесен:
— Фрекен Руденшольд, готовьтесь к смерти… Но тут запротестовал народ, на базарах и пристанях Стокгольма люди откровенно роптали, говоря меж собою:
— С каких это пор рубят головы за любовь?.. Герцог-регент испугался волнений в столице, повелев заменить смертную казнь Магдалине ее пожизненным заключением.
— Но все-таки пусть палач за волосы тащит ее на эшафот, — указал он, — и пусть она три часа
