даже на ужин. Было восемь часов вечера, когда она безо всякой деликатности спросила:
– Не наскучило ли вам мое соседство?
На языке придворного арго это значило, не пора ли тебе убираться? На глазах короля выступили слезы. Ради трех часов свидания с нею он шесть недель ожидал ее в Лабуни и Каневс, истратив три миллиона злотых, и остался без гроша. Нс без яда Понятовский ответил, что соседей не выбирают:
– On ne choisit pas ses voisins…
Выходя из-за стола, Понятовский выхватил у пажа перчатки, Екатерина подала ему шляпу. Намекая на корону, король поблагодарил ее-с горечью:
– Когда-то вы подарили мне лучшую шляпу. Но, увы, она что-то плохо держится на моей голове…
Когда Понятовский сел в шлюпку, Екатерина сказала свите:
– Он рассчитывал – я останусь до завтра, чтобы обедать с ним в Каневе, а у меня язык распух от пустых разговоров.
Потемкин пребывал в удрученном состоянии.
– Король приехал с добрым, желая союза с Россией, а мы приняли его хуже татарина… – сказал он. – Вот так мы теряем своих друзей, а в это время в Варшаве маркиз Луккезини осыпает пьяных ляхов прусскими талерами! – Предчувствуя недоброе, он крепко выпил.
Понятовский на последние деньги распалил над Кансвом фейерверк в честь своей бывшей возлюбленной. Екатерина поглядела и сказала:
– Фейерверк красив! Но каши на нем не сваришь…
Она была во всем не права, а Потемкин во всем был прав.
2. «ПРЕДПОСЛА СТРАХ…»
По берегу Днепра Флотилию сопровождал поезд карет…
Европа уже сложила мнение, что путешествие задумано Потемкиным, дабы оживить увядшие чувства императрицы к нему лично. Но светлейший об этом и не помышлял, озабоченный иной целью: предотвратить войну хотя бы на два-три года. Флагманская галера вдруг напоролась на подводный камень, в трюмах явилась течь. 28 апреля, во время следования к Кременчугу, на Днепре разразилась страшная буря. Гребцы выбились из сил, светлейший с Безбородко, сбросив кафтаны, тоже взялись за весла, их примеру охотно последовали принцы де Линь и Нассау-Зигсн; титулованные господа были уже в пятом десятке жизни, а Дмитриев-Мамонов, молодой бугай, избавил себя от весла, сославшись на головную боль. Екатерина в «Походном журнале» отметила тошноту фаворита, зато вымарала чернилами запись о буре и течи, чтобы исключить все неудачи.
– Я хочу видеть Суворова, – сказала императрица.
– Он ждет нас в Кременчуге…
30 апреля прибыли в Кременчуг, который обрел вид южной столицы; консерватории, конечно, ешс не возникло, зато хор в три тысячи голосов великолепно исполнил торжественный «Те Deum». Композитор Джузсппе Сарти, уже не зная, как лучше угодить вкусам светлейшего, исключил на этот раз из оркестра литавры и барабаны, заменив их удары пушечными залпами.
Это дало графу Сегюру повод для каламбура:
– Конечно, у бедного Моцарта не хватило бы пороху, а Сарти получает его из необъятных арсеналов светлейшего…
Вокруг Кременчуга расположились красивые, ухоженные селения. Суворов продемонстрировал легкость шага и энергию натиска своей дивизии. На иноземных послов все увиденное произвело ошеломляющее впечатление. Екатерина откровенно хвасталась:
– Мои лучшие войска! А конница-как ураган…
Она обратилась к Суворову: чем его наградить?
– Обеднял, матушка. За квартиру задолжал.
– Много ль надо тебе?
– Три рубля… ты и расплатись!
8 мая на галеру «Днепр» прибыл курьер: Румянцев извещал, что император Иосиф II уже проехал Миргород, поспешая навстречу императрице. Флотилия стала на якоря, Екатерина с Безбородко и Потемкиным пересели в кареты, заторопились к селу Кайдаки. Встреча монархов состоялась в голой безлюдной степи.
– А ловко мы политиков облапошили, – хохотала Екатерина. – Европа никогда не узнает, о чем сейчас говорить станем…
Высоко в небе пиликали жаворонки. Иосиф сказал:
– У меня аппетит не политический, а-волчий…
Екатерина не рассчитывала звать его к обеду, надеясь, что сама будет звана к столу Потемкина, а повара светлейшего с провиантом заблудились в степи. В результате Потемкин и Безбородко стряпали сами, разводя в крутом кипятке бульонные плитки. Иосиф, присаживаясь к походному костру, брезгливо отказался от этого варева, сразу же заведя речь о будущих завоеваниях. Он веско дал понять, что в случае войны рассчитывает на обретение Хоти на, который бы оградил его Галицию с Буковиной, он возьмет у турок Белград, часть Валахии и побережье Дуная – вплоть до его устья:
– Как видите, мои требования очень скромные. Но желательно бы еще взять от Венеции области Истрию и Далмацию…
Безбородко взял на себя инициативу усмирить венскую алчность. Он сказал, что кромсать Венецию нельзя: эта республика согласна и сама вступить в борьбу с Турецкой империей. Так зачем же раздирать в куски эвентуальную союзницу? После он предложил ехать в слободу Бслозсрки, ему принадлежащую:
– Там обещаю вам пышную иллюминацию.
Иосиф, подавленный отпором, сказал:
– Ваши иллюминации вызывают у меня галлюцинации…
В своем поместье Безбородко удачно разыгрывал роль лакея, в белом фартуке обслуживая гостей. За обедом Иосиф сказал, что этот «лакей» неверно понял его притязания:
– Взамен Истрии и Далмации я помог бы Венецианской республике отнять у турок Морею и острова Крит с Кипром.
Потемкин возразил: если все забрать и все раздать, то из каких же тогда лоскутьев собирать будущую Элладу?
– А так ли уж нужна грекам свобода? – ответил Иосиф. – Стоит ли нам думать о них?
Безбородко после обеда успел шепнуть Потемкину:
– Цесарцы уже начали дудеть в свою дудочку…
Екатеринослав застали в хаосе созидания. Город более напоминал гигантский склад строительных материалов. Светлейший гостей в этом городе не задерживал, объясняя кратенько:
– Вот судилище наподобие базилик древних. Палаты во вкусе эллинском. Фабрика суконная. Фабрика чулочная. Аптека. Лавки торговые с пропилеями и театром. А собор мы заложим на один аршинчик повыше римского собора святого Павла…
Екатерина пожелала видеть, как галеры Флотилии проскочпг через Ненасытецкие пороги. С высоты берега наблюдали за юкусством днепровских лоцманов. В тучах брызг, чуть не пропоров днища, корабли вышли на чистую воду. Екатерина велела звать главного лоцмана Полторацкого, который, к ее удивлению, оказался запорожцем. Усы его вились как хмель по тыну, на голове былс! высокая баранья шапка. Сапоги из красной кожи с подковами из чистого серебра, шаровары широченные» как юбки.
– За геройство твое жалую чин подпоручика и произвожу во дворяне. А всем остальным лоцманам угощение ставлю…
При въезде в Херсон была воздвигнута триумфальная, арка с надписью на греческом языке: ДОРОГА В ВИЗАНТИЮ. Император Иосиф II проехал под этой вывеской с таким мученическим видом, будто
