– Ты разве понял меня? – спросил его Потемкин.
– У меня бабушка была… калужская.
– Это твои тарелки?
– Мои. Вот как надо! – И он воспроизвел гром, в конце которого загадочно остывало ядовитое «шипение» меди.
Потемкин пригляделся к лицам янычар. Лица вполне европейские, иные как у русских парней. Янычарский корпус турки формировали из детей христиан. Похитив мальчиков у матерей, турки обращали их в свою веру, а фанатичное воспитание превращало их в озверелых головорезов. Нехотя они разобрали инструменты с телеги. Над головами янычар качался шест с перекладиной, на шесте висели, позванивая, колокольчики.
– Ну, играйте! Хотя бы свой знаменитый «Марш янычар»…
Разом сомкнулись тарелки, заячьи лапки выбили первую тревогу из барабанов. Полуголый старик лупил в литавры с такой яростью, словно убивал кого-то насмерть. Звякали треугольники, подвывали тромбоны, звенели триакгсли и колокольчики. В это варварское созвучие деликатно (почти нежно) вплетались голоса гобоев, торжественно мычали рога, а возгласы труб-нефпров рассекали музыку, как мечи. Янычары увлеклись сами, играя самозабвенно, словно за их оркестром опять двигались в атаку боевые байраки…
«Марш янычар» note 39 закончился. Платов спросил:
– Ну дык што? Опять мне вязать эту сволочь?
Потемкин взял «нсфир» и выдул из него хриплое звучание.
– Не надо. Лучше мы их покормим, дадим выспаться. А утречком вместе с инструментами поедут они в Петербург, и пусть наши гудошники еще поучатся, как надо играть, чтобы кровь стыла в жилах от ужаса, чтобы от музыки шалел человек, не страшась ни смерти, ни черта лысого, ни ведьмы стриженой…
Столичные аристократки, падкие до низменных удовольствий, слетались в ставку Потемкина, как мухи на патоку. Образовался гарем из женщин, мужья которых, будучи в чинах генеральских, состояли в подчинении светлейшего. Среди рогоносцев один только князь Василий Голицын посмел вступиться за свою жену. Это дорого ему обошлось: Потемкин запустил в князя шахматной доской:
– Я ее не принуждаю – она сама тому рада!
Была поздняя осень. Усталые лошади едва вытаскивали разломанный шарабан из грязи молдавских дорог. Кое-где еще догнивали разбухшие тела убитых и скотины. Каркало воронье. Потемкин грыз чеснок, а доктор Массо сказал ему:
– Подумайте о своей печени, раздувшейся от угождения вашей светлости. Вчера вы осилили кадушку соленых огурцов, утром почтили светлейшим вниманием жареного гуся, сопроводив его в дальнюю дорогу кастрюлькою шоколада. Сейчас чеснок, а в ближайшей деревне вас ожидает ветчина с ведром винограда… Какой организм выдержит все это?
– Пл евать, – хмуро отозвался Потемкин и послал казака, чтобы нарвал для него с поля гороху. – Мой желудок подобен самой великой России, которая способна переварить все, как переварила она и татар, и шведов…
После побед Суворова воевать стало легче. Матвей Платов с казаками взял Аккерман (Белгород на Днестре), молдаване радостно встретили русских в Кишиневе, австрийцы вступили в Белград, но тут Вена выклянчила у турок перемирие, очень невыгодное для русских… Потемкина сейчас беспокоило поведение Берлина: при войне на два фронта опасно заиметь третий-с Пруссией.
– Где-либо, – рассуждал он, – то ли здесь, то ли на Балтике, но одну лапу из грязи надо скорее вытаскивать…
Эски-Гасан, сидючи в Измаиле, тоже подумывал о мире. Он слал курьеров к Потемкину, выведывая в письмах его настроение. Потемкин с учтивостью дипломата отвечал «крокодилу», что Россия не ради удовольствия войну начала и согласна к миру прочному, но с земель освоенных назад не сдвинется…
Он приехал в Вендоры, выбрался из шарабана. К нему, выдирая ботфорты из слякоти, поспешал племянник Самойлов.
– Ну, что у вас тут, Санька?
– Деремся по малости. Вылазки отразили. В атаке взяли сераскира, который открыто сказывал мне, что жители Бендср склонны сдаться, да паши побаиваются.
– А лишней крови не надобно, – напомнил Потемкин.
Он представил гарнизону Бендер все ужасы сопротивления, заслал в крепость жителей Аккермана, которые поведали осажденным о добром отношении русских, – и паша бендсрский сам выехал к Потемкину на белом коне:
– Можете войти в Бонд еры, и я надеюсь на ваше благородство. Но в Серале султана меня ждет шелковая петля.
– Не волнуйтесь, – утешил его Потемкин, – я напишу ЭскиГасану, что вы отчаянно и храбро сопротивлялись…
О бескровном взятии Вендор он сообщил Екатерине, как всегда, забыл письмо датировать. (Часов тоже при себе не носил: «Зачем, если часы имеются у моих адъютантов!») Бендеры казались страшным захолустьем. Но если здесь после Полтавы рсзиденствовал шведский король Карл XII, почему бы не пожить тут и Потемкину? Ставка его перебралась под Бендеры.
Сюда заехал польский чиновник из Вены, захвативший и варшавскую почту. Потемкин спросил его:
– Какие новые сплетни в Варшаве?
– В свете блистают три замужние дамы. Это княгиня Любомирская, обогащающая любовников, это княгиня Чарторыжская, обирающая любовников, и, наконец, прекрасная Софья Витт, понимающая любовь как продолжение политики.
– А что поделывает нежная пани Ланскоронская?
– Она бежала от мужа в Вену, где и пост под музыку Моцарта. Дирижирует ей Сальери, который недавно выругал герцогиню Доротею Курляндскую, имевшую неосторожность заметить, что музыка Моцарта для нее темна и непонятна.
– Так многие говорят, – призадумался Потемкин…
Андрей Разумовский из Вены оповестил светлейшего, что Моцарт («лучший композитор Германии») не совсем-то счастлив на родине и, если ему предложить независимую жизнь в России, наверное, не откажется покинуть Вену. Попов с удивлением сказал Потемкину:
– Покинуть блистательную Вену… ради чего? Ради проживания в Вендорах, где главный аккорд- пушки?
– Моцарт меня поймет, – отвечал Потемкин. – Композитор Шампсн в своей опере «Mclomonic» уже использовал канонаду, включенную в органный пункт… А разве Моцарта не вдохновят хоры цыган молдавских? Или песни нашей Украины?
– Так посылать ли предложение Моцарту?
– Погоди, душа моя. Сначала вызови сюда Ушакова…
Внимание светлейшего было уделено Екатерине Федоровне Долгорукой, которая бежала из Петербурга в Бендеры, преследуемая любовью графа Кобенцля. Потемкин исполнял все ос желания, артель ювелиров и золотошвеек трудились, чтобы удовлетворить все ее меркантильные капризы. Целуясь с Потемкиным, княгиня каждый раз говорила:
– Клянусь, ехала сюда и ни о чем таком не думала…
Но вот в сонме красавиц появилась энергичная княгиня Прасковья Гагарина, племянница фельдмаршала Румянцева; она приехала из Москвы навестить мужа. Потемкин в ее присутствии объявил за картами, что теперь в Бсндерах уже не сыщешь такой женщины, которую нельзя было бы увлечь за ширму:
– Вот, смотрите, и эта княгиня Прасковья…
Гагарина в полный мах залепила ему оплеуху – громкую, как выстрел. Все притихли, ожидая, что будет. Потемкин склонился к руке, его ударившей, и с почтением ее поцеловал:
