рассматривать в тишине. Диски с умиротворяющим джазом. Диски с умиротворяющим блюзом. Диски с операми «Князь Игорь» и «Чио-Чио-Сан». За «Чио-Чио-Сан» еще оставались пустоты, в которых мог уместиться телевизор, но телевизор я не смотрю из принципа.
Вот и теперь я просочилась в неохваченную юмористами, спецкорами, сериалами и позапрошлогодними блок-бастерами спальню, сменила домашний халат на ночную рубашку из хлопка (не самую модную, но теплую, как раз для января), включила ночник и юркнула под одеяло. На повестке дня стоял Анри Картье-Брессон, великий фотограф и мастер репортажной съемки. Альбом избранных фотографий «Мир Анри Картье-Брессона» я заказала по Интернету месяц назад, он был доставлен мне вчера, так что сегодняшний вечер по праву принадлежал знакомству с мэтром.
Валенсия. Мадрид. Футуристические пейзажи Барселоны. Места, до которых мне не добраться по определению, но вряд ли в жизни они выглядят так же прекрасно, как на черно-белых фотографиях Анри. Так что и жалеть тут особо не о чем.
Рассматривание альбома так увлекло меня, что я не заметила появления Домино. Кот совершил дерзкий маневр по освоению пространства кровати и, только исходив ее вдоль и поперек, устроился у меня под мышкой.
– Нравится? – спросила я у кота, имея в виду фотографии monsieur Анри.
Он на секунду зажмурил глаза и тут же снова открыл их: фотографии ему нравились, особенно одна – мадридская. Кот даже положил на нее переднюю лапу, не давая мне перелистнуть страницу. На мой непросвещенный взгляд, ничего сверхвыдающегося в фотографии не было: так, часть улицы и забор вдоль нее, куски рекламных щитов по краям и остов здания на заднем плане. По улице шел мужчина, взятый объективом слишком далеко, чтобы разглядеть подробности. На мужчине была актуальная для 1933 (а именно этим годом датировался снимок) шляпа – светлая, с темным кантом, темный же костюм и трость. Что еще было актуально в 1933 году? Приталенные жакеты, сужающиеся книзу юбки, сумочка-конверт, модельные шляпки, Гитлер.
О Гитлере думать не хотелось, и я переключилась на созерцание рекламного стенда в левой части снимка.
«Concepcion Jeronima.13» – вот и вся надпись на рекламе.
Concepcion – значение слова слишком расплывчато, но испаноязычный мир вообще грешит подобной смысловой расплывчатостью; переводить приглашения из испанского консульства на то или иное культурное мероприятие (эти приглашения преследуют меня, в каком бы издании я ни работала) – удовольствие из категории сомнительных. Jeronima.13 вселяет чуть больше оптимизма. Jeronima.13 больше похоже на адрес – гостиницы или пансиона. В пользу этой версии говорит рисованная группа товарищей, стоящих на таком же рисованном крыльце, как раз над надписью. Я явственно вижу семь или восемь силуэтов, три ближних ко мне снова принадлежат мужчинам. Затем следуют две женщины, остальных поглотило несовершенство объектива; побыстрее избавиться от бессмысленного сканирования фотографии – вот чего мне хочется.
Но Домино все еще придерживает лапой страницу.
А когда я пытаюсь применить силу – он выпускает когти, больно впивающиеся мне в руку. Вывод, который напрашивается сам собой: мне досталась тварь с ярко выраженными художественными предпочтениями.
– Предлагаю соломоново решение. – Я повела себя как заправский дипломат. – Чтобы никому не было обидно. Ты хочешь остаться на этой странице, так?
Кот утвердительно мяукнул.
– А мне она порядком надоела. Я бы хотела двинуться дальше. Но поскольку ты с этим не согласен…
Кот мяукнул снова.
– …то просмотр на сегодня считаю законченным. Вернемся к альбому завтра. Или… Или когда ты пожелаешь.
Высказанное мной полностью удовлетворило Домино. Он задышал мне в подмышку, демонстрируя полное небрежение к фотографии, страницу с которой я тотчас же захлопнула. Все правильно – самое время прикинуться пай-девочкой и закрыть глазки в ожидании; что, если горячее тельце Домино навеет новые, яркие образы моим (обычно не слишком изобретательным) снам?
В предвкушении чуда я и не заметила, как заснула.
…До этой ночи (первой в обществе канадского сфинкса) мне никогда не снились кошмары. Отсутствие кошмаров можно было считать вполне приемлемой платой за общую невыразительность и осторожность моих политкорректных снов. В них я никогда не летала, и не находила несметных сокровищ, и не занималась сексом с тушканчиками, и не целовалась с покойным президентом Франции Франсуа Миттераном. И уж тем более не целовалась с ныне здравствующим секс-символом Голливуда Орландо Блумом. Во сне я не соблазняла и не бывала соблазненной, не закатывала трупы в псевдоперсидский ковер из кабинета, не пила ледяную водку в обществе агента 007: все мои сны носили приземленный, чтобы не сказать – прикладной характер. В них царило вечное и такое обыденное для питерских широт межсезонье, дома и улицы воспроизводились с фотографической точностью, то же можно было сказать о людях. Никаких незнакомых лиц, никаких нестандартных ситуаций – ничего, с чем бы я не сталкивалась в повседневности. Во сне я решала те же проблемы, что и наяву: как выкроить из зарплаты деньги на поездку в Анталью; как заманить к себе сантехника, чтобы он починил вечно текущий кран в ванной; как заставить мусика не помыкать мной и не бежать по первому ее зову питье ней бессмысленные слабоалкогольные коктейли в бессмысленном кафе.
В эту ночь все оказалось по-другому и,
строго говоря, приснившееся мне было не вполне кошмаром.
Да и можно ли назвать кошмаром стоящие в ряд костяшки домино? Изготовившиеся к падению костяшки – они вот-вот осуществят свои главный принцип, который так и называется: принцип домино. Стоит сдвинуть с места одну – и эта одна опрокинет все последующие, красота и быстротечность события завораживает. Я не боюсь костяшек и не боюсь того, что должно произойти; единственное, что кажется странным – размер костей.
Они слишком крупные.
Они вытянулись в человеческий рост. В рост моих любовников, так будет вернее. А все мои любовники были выше меня как минимум на полголовы. Нуда, на пол головы – мой обычный любовный стандарт, я как будто подбирала бойфрендов, следуя именно ему.
Костяшки домино так же неприемлемы в качестве сексуальных партнеров, как и тушканчики.
К тому же они – теплые.
Горячие. Их поверхность кажется бархатной на ощупь. Такой же бархатной, как персик. Или – как кожа Домино, канадского сфинкса. Соотношение очков на лицевой стороне каждого из камней не меняется:
6– 1.1 -6.
Меня так и подмывает привести в исполнение принцип домино.
Некоторое время я борюсь с собой, прохаживаясь вдоль строя, уходящего едва ли не за горизонт (ничего другого, кроме реликтового леса из костяшек, в округе нет, но реальность сна вполне это допускает). Я иду без всякой цели, фланирую, как тот мужчина с фотографии тридцать третьего года; я облачена в тот же или почти тот костюм, и даже шляпа на мне такая же, но во сне она лихо сбита на затылок.
Отсутствует только трость.
Давай, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! давай, сделай это!..
Я возвращаюсь к началу строя, к началу леса, к началу пути, и с замиранием сердца толкаю самую первую костяшку домино.
Принцип срабатывает. Не сразу, но срабатывает.
Кость заваливается, быть может – слишком медленно, слишком лениво (реальность сна это допускает), следом за ней опрокидывается еще одна, и еще: темп падения все убыстряется, подобно тому, как набирает ход скорый поезд. В своем сне я еще успеваю подумать о том, что сравнение с поездом вполне уместно. И еще о том, что поезд приближается, а я как на грех застряла на путях, еще секунда – и бешено
