Тома. Искореженное водительское сиденье почти целиком въехало в несчастного плосконосого поганца, и от одной мысли, что у него могут быть раздроблены ноги, мне стало не по себе.
Бадди и вовсе не было в салоне, а от лобового стекла остались одни ошметки.
Все еще плохо соображая, я с трудом открыл дверцу и выбрался наружу.
Грузовик с лионскими номерами как сквозь землю провалился, но то, что я увидел спустя несколько секунд, заставило меня навсегда позабыть о нем. Открывшееся взгляду больше всего напоминало пейзаж после битвы. Бедолага «Ситроен», чудом увернувшийся от грузовика, нашел свой конец у фонарного столба: правая часть капота (именно на нее пришелся основной удар) была смята в лепешку, в то время как левая почти не пострадала.
Машинально сделав еще несколько шагов, я наткнулся на лужу крови, а потом – на Бадди, из которого эта кровь и вытекала.
Громила нигер был мертв.
Мертв. Мертвее не придумаешь. Очевидно, от удара о столб он вылетел через лобовое стекло и приземлился самым неудачным образом – на захваты автопогрузчика, стоявшего поблизости, у приземистого здания – то ли склада, то ли оптового магазина. Два стальных вилочных захвата – два из трех – пронзили Бадди, как кусок прогорклого масла. И вышли наружу, почти не попортив жилетки, разве что сделали ее меховой подбой темно-вишневым, редкий, глубокий цвет; Мари-Кристин, вот кто оценил бы его по достоинству.
Колени Бадди были согнуты, как будто он хотел преклонить их перед собственной смертью. И не успел. Да и смерть не стала церемониться с новообращенным, выглядел толстяк отвратительно: полуспущенные, изодранные брюки, одного ботинка нет и в помине, к тому же кожа на пятке оказалась потрескавшейся.
Я приблизился к мертвецу почти вплотную, ступни Бадди волновали меня даже больше, чем собственный бок. В широких, похожих на хирургические надрезы трещинах стояла кровь, при известной доле воображения можно было принять Нигера за разжиревшего черного Иисуса, еще не снятого со столь причудливого креста. Но вообразить, что всего лишь несколько минут назад от него исходил аромат лотоса и магнолии, было невозможно. Запах покинул лже-Иисуса вместе с жизнью, теперь Бадди пах, как и положено пахнуть черному подонку, – мускатом, гашишем, фаст-фудом и дешевым гостиничным сексом, ничего больше, даже лужа крови не облагородила эту помойку.
Запах ушел, но теперь я знал, где искать его.
В моей собственной голове, вот где.
Слегка подпорченной аварией, слегка кружащейся, но достаточно крепкой, чтобы удержать подобную драгоценность. Я мог выманить запах в любой момент, ничего ему не суля. Что тут же и проделал, нисколько не смущаясь вонючей туши нигера. И жимолость, и жженый мед, и ветивер, – все оказалось на месте, ничего не потерялось, ничего, вплоть до самого распоследнего, самого крошечного цветка гиацинта. Обласкав запах ноздрями и снова загнав его под черепную коробку, я успокоился окончательно. Никуда ты не денешься, голубчик, паразитировать на вонючке Бадди – не самое большое счастье, я тебя понимаю, но со мной ты можешь остаться. Со мной все будет по-другому, я обещаю.
– Я обещаю, – я сказал это вслух и равнодушно раздавил окурок сигары, наконец-то покинувшей губы Нигера.
Так же равнодушно я слушал вопли Тома. Они не прекращались, но мысль о том, чтобы помочь меченому орангутангу, даже не пришла мне в голову, в конце концов, никто иной, как этот недоносок, собирался спустить с меня шкуру. Да и саднящей болью в боку я, скорее всего, тоже был обязан ему. Удар о столб ни при чем, я дешево отделался, другое дело – финка Тома. Неизвестно, насколько глубоко она вошла.
Но об этом лучше не думать.
Единственное, что я могу сделать, – побыстрее убраться отсюда. Люди могут появиться здесь в любой момент; наверняка кто-то видел аварию и уже вызвал патруль, а французская жандармерия ждать себя не заставит.
И все-таки я ушел не сразу. Попрощаться со шрамом плосконосого – именно это я и собирался сделать. Именно это я и сделал. Незадолго до аварии Тома слегка приспустил стекло, и теперь сквозь него темнела щека с бледным шрамом. Довольно изящный вензель, напоминающий латинскую «V». Легкий росчерк, галочка в графе – «дело сделано».
Увидев меня, Тома притих.
– Эй, ты… Помоги мне…
Нет, «V» была не столь совершенна, как могло показаться на первый взгляд. Что-то мешало ее целостному восприятию.
– Помоги, слышишь, собака… Помоги мне выбраться…
Маленький отросток, идущий от одного из двух стволов, как будто шрам не только утвердился на щеке Тома, но и выпустил маленький корешок.
– Так и будешь стоять? Помоги…
Я здорово ударился головой, никаких сомнений. Отросток прямо на моих глазах удлинился, превратился в довольно прочную перекладину и соединил обе части шрама. От почти фотографического сходства с «V» и следа не осталось. Теперь это…
– Неужели бросишь меня здесь, сволочь?.,
…теперь это больше напоминало перевернутую «А».
«Ars Moriendi», только без налета готики. Я здорово ударился головой. «Ars Moriendi», искусство умирания, но я знал точно – Тома не умрет. Я откуда-то знал это.
Осыпаемый проклятьями, я покинул место аварии, стараясь идти как можно быстрее. Боль в боку подгоняла меня, она тащила меня на поводке и лишь спустя несколько сот метров заставила остановиться. Присев на корточки у чахлого деревца, я проводил глазами машину «Police-Secours», вовремя они подоспели. Во всяком случае, теперь за судьбу Тома можно не волноваться. Кровоточащий бок – самое время подумать о нем. Вряд ли поблизости обнаружится аптека, а если и обнаружится, я, при самом благополучном раскладе, поцелую замок на двери, не пилить же на Елисейские поля, в круглосуточную. Вяло поразмыслив над ситуацией, я стянул с себя безнадежно испорченную рубаху, за ней последовала футболка со срезанной этикеткой «Fendi», на бок, залитый кровью, лучше не смотреть. Так, не глядя на сочащуюся кровь, я проделал еще несколько нехитрых манипуляций: порвал футболку на полосы, зафлажковал рану собственными носками и, как мог, сделал себе перевязку. Не бог весть что, но до дома добраться можно.
…Я ввалился в квартиру ровно через час и, как подкошенный, упал в прихожей.
И лишь еще спустя полчаса нашел в себе силы, чтобы подняться. Порез не был глубоким, финка вошла в тело сантиметра на полтора, но боль от этого не становилась меньше. Я извел на рану весь имеющийся в наличии йод, предварительно продезинфицировав ее всем имеющимся в наличии виски. После чего оставалось заклеить ее пластырем.
И отрубиться до утра.
Напрасный труд, только идиот может рассчитывать на сон в моем положении. А если я и засну, неизвестно, что мне приснится. Бадди и его подручного я не боялся вовсе, даже два стальных ножа в спине у Нигера не произвели на меня должного впечатления. Шрам на щеке Тома, видоизменившийся прямо у меня на глазах, тоже можно было списать на последствия аварии. Оставалась тайна запаха, уж не ее ли разгадку я боюсь подсмотреть во сне?
Запах.
Он никуда не делся, он сидел на цепи и послушно подал голос по первому моему зову. Не очень-то я поверил такой отзывчивости, памятуя о его первом, толстомордом хозяине. Сейчас жженый мед на пару с ветивером лижут тебе руку, а завтра эту же руку и откусят. Все еще морщась от боли в левом боку, я достал блокнот, купленный в букинистическом Бабетты, и раскрыл его. Чем я хуже Франсуазы Саган, в самом деле?.. Нет, я не собирался описывать произошедшее, напротив, мне поскорее хотелось забыть и потрепанные ступни Бадди Гая, и гортанные вопли Тома. Занести в реестр все компоненты запаха – вот чего я хотел на самом деле. В моей первой тетради ароматы существовали отдельно друг от друга, строго пронумерованные и закрытые в вольерах страниц. Не особый любитель секса, я не давал спариваться и им.
