уйти от столкновения с горящим «хеншелем». Война не отвела нам времени для переучивания на новую технику!
Память вернула меня еще к первым дням войны. Подобную ошибку в пилотировании «мига» совершил на глазах у всех летчиков инспектор полка по технике пилотирования Федор Курилов. Его группа подходила к аэродрому после выполнения боевой задачи. Один из летчиков нарушил порядок посадки. Федор Курилов, с набором высоты отвернул самолет в сторону. И «миг» моментально перевернулся в штопор. Двести метров высоты не могли спасти даже такого опытного летчика.
Как ни тяжело было, горевать не время. Надо выполнять боевые задания. Снова пошли на штурмовку противника, подошедшего уже вплотную к Бельцам. Целей много. Быстро израсходовали боезапас.
После посадки группы ко мне поспешно подошли комиссар эскадрильи Барышев и инженер Копылов. Вижу тревогу в их глазах.
– Что случилось? Почему так быстро вернулись? – спрашивают.
– Скоро вообще на маршрут времени тратить не будем. Сразу же после взлета – на штурмовку! Через пару дней противник захватит Бельцы. Все, готовьтесь к перебазированию в Маяки, – пояснил я.
– А когда будем уходить отсюда? – спросил комиссар Барышев.
– Иванов сейчас на командном пункте выясняет этот вопрос у Осипенко. Хотя приказы диктует противник. Вы без указаний не уходите отсюда, не то попадете под трибунал. Спокойно надо готовить к отъезду технику, людей. Не оставлять ни одного патрона и ни одного литра горючего! Что не сможете взять – все сжечь и взорвать. В том числе и наш командный пункт.
Технический состав еще не успел заправить все самолеты горючим и боеприпасами, как услышали гул, а потом и увидели группу немецких бомбардировщиков. Вскочив в кабины, запустили моторы. Вылетели со мной Дьяченко и Лукашевич, Остальные самолеты еще не были готовы к взлету.
Я думал, что противник нацелился на наш аэродром, но бомбардировщики держали курс на Кишинев. Мы устремились на перехват.
С ходу наша тройка атаковала группу из семи Ю-88. Я и Дьяченко сразу же сбили два бомбардировщика. «Юнкерсы», сбросив в поле бомбы, стали круто разворачиваться. Но наше звено повторно пошло в атаку. Только я собрался открыть огонь по Ю-88, как справа от моего самолета прошла трасса пуль и снарядов. Ушел со снижением. Тут же увидел, как надо мной проскочил Ме-109. Дьяченко, нацелившись на бомбардировщика, не успел уйти из-под удара внезапно появившейся четверки «мессершмиттов». На его самолете перебили тягу управления рулями глубины. Хорошо, что подоспел на помощь Лукашевич. Очередью по мотору он сбил «мессера» и спас боевого товарища. Но положение Дьяченко было, прямо скажем, катастрофическим. Я видел, как его «миг» перешел в пикирование, а Дьяченко все не выпрыгивал из кабины. Земля приближалась, парашютиста не было. «Прыгай! Дьяченко, прыгай!» – кричал я, хотя и знал, что он меня не услышит.
Дьяченко в этих сложнейших условиях не потерял самообладания, действовал триммером руля глубины. Уже у самой земли его самолет резко вышел из пикирования и медленно развернулся в направлении аэродрома Маяки. Лукашевич догнал его и сопровождал, готовый, если потребуется, отразить истребители противника: мы знали их повадку добивать подраненный самолет.
Пока происходили эти события, бомбардировщики, а за ними и тройка Ме-109 развернулись и пошли на запад. Хорошо, что «мессеры» не продолжили бой, ибо обстановка для нас была явно неблагоприятной.
Вечером выяснилось, почему Дьяченко не мог покинуть самолет. Не хватило у него сил отбросить назад сдвижную часть фонаря кабины. А ведь какой был здоровяк. Однако с помощью триммера сумел вывести самолет из пикирования. Все закончилось лишь повреждением винта самолета, если не считать перебитой снарядом тяги управления рулями глубины.
Этот случай вскрыл конструктивный дефект фонаря кабины. Оказалось, что на скоростях более четырехсот километров в час кабину невозможно открыть. После этого по просьбе летчиков инженеры сняли подвижную часть фонаря, хотя это несколько и уменьшало максимальную скорость МиГ-3.
Вчера, возвращаясь вечером в Маяки, наше подразделение по своей инициативе завернуло за Бельцы и провело воздушный бой с «хеншелями». Сегодня поздно вечером командир полка поставил нам задачу на последний вылет группой на штурмовку противника на дороге Унгены – Бельцы. После нее можно было возвращаться в Маяки. Все ясно. Но перед самым вылетом Иванов подошел к моему самолету и передал дополнительное распоряжение штаба соединения:
– После этого вылета группа должна сесть здесь, в Сынжерее, заправиться горючим и боеприпасами, а потом перелететь в Маяки. При перелете вам приказано зайти за Бельцы, найти самолеты противника или наземные цели и уничтожить их!
– Товарищ командир! – сказал я. – Сегодня этого делать нельзя. Кругом, в том числе и в Маяках, мощная грозовая деятельность. Темнота наступит раньше минут на тридцать. Мы не успеем сесть в сумерках. Придется садиться ночью. Многие летчики группы ночью не летали. В таких условиях возможны потери. Прошу позвонить Осипенко и объяснить все это.
Иванов ушел на командный пункт и пытался уточнить задание. Однако из этого ничего не вышло. Командир полка передал мне категорическое указание комдива точно выполнить его распоряжение.
– Действуй разумно, – посоветовал Иванов.
– Как получится, товарищ командир. Гарантий здесь никаких нет.
Успешно проведя штурмовку, мы сели в Сынжерее, дозаправились и вылетели пятеркой. При подходе к Бельцам перед нами встала черная грозовая стена. Часто сверкали молнии. Края облачности терялись слева у Прута, а справа – у Днестра. Обойти грозовой район было невозможно. Надо идти напролом, через нее.
В полете вдруг вспомнился случай перед войной. На наш аэродром в грозу пытался сесть Р-5, На кругу перед посадкой в него ударила молния – и на землю упал клубок огня вместо самолета. Невольно представил себе, как кто-нибудь из нашей группы также огненной кометой врежется в землю. Если развернуться и не идти за Бельцы, то меня обвинят в трусости. Лучше погибнуть, чем носить на себе такой ярлык. Верно, перед вылетом я приказал летчикам: в случае захода группой в облака, предварительно разомкнуться и строго выдерживать курс по компасу.
По моей команде самолеты увеличили интервалы и вошли в облачность. Это был кромешный ад. Самолет бросало из стороны в сторону, сверкали молнии, прорезая вспышками мрачную темноту.
Понимал, что сейчас главное – точно выдержать курс. Проходят минуты, впереди начинает светлеть. Неожиданно выходим из черных облаков. Все! Проскочили!.. Глянул вправо и влево – звено Фигичева и мой ведомый Грачев идут невредимыми. Все живы! На душе сразу стало веселее.
А теперь надо глядеть в оба, искать противника. Самолетов врага не было. Видимо, немецкое командование не решилось рисковать в этот вечерний час.
Вскоре обнаружили артиллерийские батареи. Они готовили позиции. Обстреляли артиллеристов, пушки и гаубицы, а также стоящие рядом автотягачи. Теперь курс на свой аэродром.
Снова «вонзаемся» в кромешную темноту. Но вот и это испытание позади. Взяли курс на Маяки. С каждой минутой полета становится все темнее, населенные пункты на земле просматриваются с трудом. Надо не потерять ориентировку. При пересечении Днестра по знакомым изгибам реки определил, что мы уклонились южнее, хотя по компасу держали курс точно. Внизу темно, население соблюдает светомаскировку. В этих условиях трудно найти характерные ориентиры, внести поправку в маршрут. Понимаю, что в темноте мы можем проскочить Маяки. Принимаю решение идти прямо до пересечения с железной дорогой Одесса – Котовск, а там – вдоль нее на север. Однако мои планы чуть было не спутал шедший левее Фигичев.
Он вдруг круто, со снижением, развернулся влево. За ним последовали его ведомые. Их плохо было видно на темном фоне земли. Я направил «миг» в эту сторону, но звено уже скрылось в темноте. Крутиться в этом районе и искать бесполезно. Да и времени на это не было. Решаю лететь по намеченному плану.
Наша пара точно выдержала курс и вышла на Котовск. Оттуда уже были видны взлетающие с аэродрома Маяки ракеты. После посадки я спросил подбежавшего техника И. Вахненко:
