внимательно осматривать повреждения в кабине.
С утра снова вылетел в паре с Леонидом Дьяченко на разведку в район Бельцы. Город был уже захвачен врагом. По дороге, с направления Флорешты, втягивались в него автоколонны и артиллерия.
Для удара по ним во второй половине дня дивизия направила девятку СБ в сопровождении нашей семерки «мигов». Ох и муторно было лететь на малой скорости на «мигах», охраняя устаревшие по своим скоростным данным бомбардировщики. Но такой боевой порядок был установлен довоенными инструкциями. Сейчас он не обеспечивал нам возможности вести бой на вертикальных маневрах в случае нападения вражеских истребителей.
Действовали бомбардировщики смело и дерзко. Они точно поразили цель, нанесли противнику немалый урон. Мастерски работали. При возвращении домой нас догнала группа «мессершмиттов». Они подошли выше и, снижаясь, быстро сближались с нашей группой. Надо было действовать энергично. Не дать им первыми нанести удар.
Выскочив перед Соколовым, покачиванием «мига» я предупредил командира группы о появлении противника. Боевым разворотом пошел навстречу «мессершмиттам».
Лобовой атаки моего «мига» восьмерка Ме-109 не приняла. Проскочив мимо, они устремились к бомбардировщикам. Энергично развернувшись с включенным форсажем мотора, я ринулся за «мессерами». Одна пара Ме-109, отделившись от своей группы, нацелилась на отставшего СБ, который, видимо, был поврежден зениткой над Бельцами. Я бросился ему на помощь. Ведущий пары Ме-109 открыл огонь. С опозданием на несколько секунд я прошил его своей очередью. Сбитый «мессершмитт» завалился на крыло, вошел в пикирование и на земле взорвался. Наш бомбардировщик пошел с крутым снижением, оставляя позади струю черного дыма.
«Сбит! Не успел выручить!» – подумал я и решил сопровождать идущий на вынужденную посадку подбитый СБ. На высоте метров триста из бомбардировщика вырвался огонь и сразу же около самолета раскрылись три парашюта. Я обрадовался, что весь экипаж жив.
Наша группа «мигов», отбивая атаки шестерки Ме-109 на горизонтальных маневрах, бой провела неудачно. «Мессершмитты» сбили бомбардировщик, подбили самолет нашего летчика Степана Комлева. Раненный, он выбросился с парашютом.
Рано утром из дивизии получено задание разведать переправы через Прут. Это было не просто: переправы ведь были расположены в глубоком тылу наступающего противника.
Для выполнения разведки назначили Фигичева с ведомым Лукашевичем. Мы с Дьяченко должны были прикрыть его пару от возможного нападения вражеских истребителей. Но получилось так, что мой ведомый не смог запустить мотор. Мы вылетели втроем. Таким образом, при нападении «мессершмиттов» я один должен был сковать их боем и обезопасить пару Фигичева.
С самого начала войны я, как и некоторые другие летчики, был сторонником не тройки, а пары. Она лучше обеспечивает маневр в воздушном бою. Сейчас я летел одиночно, прикрывая пару. Маневром, конечно, обеспечен, но помощи в трудной обстановке ждать было не от кого.
Полет на разведку переправы в Унгены, в пекло зенитного огня, был не из легких. Мы знали также, что истребители противника базируются на аэродроме Яссы. А это рядом с переправами. Однако боевое задание и а этой обстановке надо было выполнить точно. Мы понимали его важность.
Пересекли Днестр и вышли севернее Оргеева. По шоссе в направлении Кишинева двигались небольшие вражеские колонны автомашин и артиллерии. Фигичев, за ним и Лукашевич начали обстреливать их. «Зря штурмуют, – подумал я, – могут остаться без боеприпасов, если придется принять бой».
Вскоре наша группа вышла на Прут километров семьдесят севернее Унгены. Над рекой пара Фигичева развернулась на юг и полетела по долине реки на малой высоте. Я был удивлен этому решению. Мы же не сможем внезапно появиться в районе переправ… В долине реки зенитчики без труда обнаружат нас и встретят организованным огнем. Так оно и случилось. При подлете к переправам впереди нас и с обеих сторон потянулись трассы. Пара Фигичева сразу же спустилась к самой воде. Я понимал, чтобы выйти из-под этого мощного и плотного обстрела, надо перейти с малой высоты полета на предельно малую. Нырнул вниз под трассы, прижался к воде, чуть не цепляя ее винтом. За счет снижения нагнал пару Фигичева и оказался левее ее.
В это время Лукашевич увидел впереди себя высокий выступ берега с деревьями. Неожиданно он перешел в левый пеленг, оказался от меня всего в нескольких метрах. Чтобы не столкнуться, я поддернул самолет вверх метров на тридцать и пропустил его под собой, В эти секунды услышал три взрыва зенитных снарядов. Они попали в мотор. Даю ручку управления от себя и еле успеваю выровнять самолет у самой воды. Тут же начались перебои в работе мотора, тряска самолета. На козырьке фонаря появились брызги воды и масла. Все!.. Подбили!.. Сейчас самолет свалится в Прут. Однако мотор, хоть и с перебоями, но тянул над руслом реки.
Вскоре переправы и зенитные трассы остались позади. Впереди меня на малой высоте удалялась пара Фигичева. С трудом набрав метров семьдесят высоты, я пошел за ними. Был уверен, что Фигичев, увидев, что я отстаю, развернется. Так должен по неписаным законам поступать командир группы. Но пара продолжала полет, все больше удаляясь.
Сейчас даже самый паршивый «мессер» мог короткой очередью добить мой самолет. Чувство одиночества, опасности на какой-то миг сковало меня. Но быстро справился с этим и стал думать, как действовать дальше. Я понимал, что мотор долго не протянет и придется где-нибудь садиться с убранным шасси. Надо тянуть как можно ближе к линии фронта, чтобы успеть выйти к своим, по крайней мере пройти Днестр. Если не успею, то переправиться через эту мощную реку среди скопления вражеских войск не смогу.
Самый короткий путь к нашим войскам – прямо на восток. С небольшим креном разворачиваю самолет. Но впереди меня и левее столбы дыма. Это горит Кишинев. Туда нельзя – за город еще идут бои. Там, наверняка, много зениток, а в воздухе – «мессершмитты». Они добьют. Устанавливаю курс на юго- восток, в обход Кишинева. Здесь наступают, как мне известно, румынские войска. Самолет летит на малой скорости, мотор работает с перебоями и по фюзеляжу слева тянутся к хвосту струйки масла и воды. Стрелки приборов показывают максимальную температуру. Скоро мотор остановится, а подо мною заросшие лесом холмы и ни одной поляны. Внимательно всматриваюсь, ищу, где бы приземлиться с убранным шасси. Вот вдали показалась большая долина с речкой… Решаю садиться там. Надо обезопасить себя. Очки сдвинул на лоб, чтобы стеклами не повредить глаза. Подтянул плотнее привязные ремни.
Стрелки указателя температуры масла и воды с максимальных показаний упали на ноль. Все! Сейчас мотор заклинится. С трудом переваливаю через холм в долину и осторожно доворачиваю самолет вдоль нее. И вижу:
по дороге движется длинная колонна автомашин и пушек противника. Сразу же понял, что это шоссе от Хуши на Кишинев.
Говорят, что при смертельной опасности, если не терять хладнокровия, рождается единственно правильное решение. Так произошло и в данном случае. Я понял, что надо перетянуть через колонну и речку, через заросший лесом холм – только там мое спасение.
Больше рулем поворота, чем креном самолета, разворачиваюсь поперек дороги и речки. К моему счастью, мотор уже «на последнем вздохе» перетягивает самолет через долину. Над холмом услышал резкий скрежет и удары – в моторе что-то лопнуло.
Но и в эти мгновения мозг работал четко, руки действовали уверенно. Выключил зажигание, чтобы предотвратить пожар при ударе о землю. Бросив ручку управления, упираюсь руками в приборную доску. Весь напрягся.
Истребитель плашмя падает в лес. Удар… И я потерял сознание.
Очнулся. Чувствую, что жив. Первая мысль – где немцы? Мгновенно освобождаюсь от привязных ремней и лямок парашюта. Пересиливая жгучую боль в ноге, с трудом выбираюсь из кабины и заряжаю пистолет. Здесь выбора не будет: лучше застрелиться, чем попасть в плен. Осматриваю пистолет, а сам прислушиваюсь. Утренняя тишина нарушалась только разноголосым пением птиц и отдаленным урчанием автомашин под холмом. У меня две обоймы патронов. Жизнь надо отдать подороже. А сейчас – срочно уходить отсюда!
С сожалением и благодарностью я глянул на разбитый боевой самолет. Валялись по сторонам
