– Тварь ты гулящая, а не помощница! – Это вопила, вскочив со своего места, все та же приличная дама.
– Я полагаю, нам лучше уйти! – сказала Алена, густо покраснев, и резко встала. – Толя, мы немедленно уходим!
– Нам гарантировали, что все будет в рамках приличий! – добавил, поднимаясь из кресла, Анатолий.
– Прошу… Умоляю вас остаться! – заегозил Сугробов. – А вас, гражданочка, я, кажется, предупреждал…
Он махнул рукой. Откуда-то возникли три дюжих охранника в черном. Под руководством сорвавшейся с места Трусковецкой они стащили бузотерку с кресла и повлекли к выходу. Почти уже утащенная за выгородку, ругательница вдруг на мгновенье извернулась и перед тем, как исчезнуть навсегда, плюнула в сторону разлучницы Алены:
– Будь ты проклята, лярвь паскудная! Из-за такой же суки я одна троих детей подымала!…
Зал возмущенно шумел, выражая солидарность с выведенной.
– Сублимативная аффектация по истероидному типу, – доверительно пояснил Либидовский, наклонившись к Саше.
Трусковецкая тем временем решительно схватила микрофон и строго предупредила:
– Если сейчас же не успокоитесь, остановлю съемку!
Но зал ревел.
К счастью, голос сверху объявил, что нужно поменять кассеты и поэтому объявляется перерыв – пять минут. Это было очень кстати. Трусковецкая метнулась в ряды, стыдя и отчитывая наиболее горлопанистых зрителей. Сугробов грудью заступил дорогу Анатолию и Алене, которые, взявшись за руки, направились к выходу. Он их жарко убеждал, а гримерша тем временем обмахивала кисточкой его вспотевшую от переживаний лысину. Данилиана четким военным шагом поднялась на подиум, подошла к рыдающей Ирине и стала делать успокаивающие пассы над ее головой, время от времени стряхивая со своих пальцев что-то очень нехорошее.
Калязин смотрел на все происходящее с тошнотворным ужасом. Ему померещилось, что в кресле плачет никакая не Ирина, а неутешная истерзанная Татьяна, что это его, Сашу, а не замороченного банкира, пытается увести с подиума неумолимо-хваткая Алена. Ему даже показалось, что вот сейчас она возьмет и скажет Инниным голосом: «Анатолий, не разочаровывайте меня!» Он вдруг словно прозрел – и внезапно увидел жуткую, неприличную, непоправимую изнанку своего нового счастья… Конечно, он знал об этой страшной изнанке, не мог не знать, но теперь увидел – и содрогнулся…
Наконец все потихоньку успокоились и воротились на свои места. Голос сверху сообщил, что кассеты заменены и можно продолжать съемку. Сугробов веселой трусцой сбежал с подиума и направился к зрителям. Его густо напудренный голый череп напоминал уже не чугунное, а каменное ядро.
– Ну а теперь давайте послушаем зал! И прежде всего я хотел бы услышать мнение известного специалиста в области семьи и секса профессора Либидовского!
Профессор взял микрофон, старательно определил его не далеко и не близко ото рта – именно так, как положено, и долго, с лекционной монотонностью говорил про то, что половой деморфизм, в принципе осложняющий взаимоотношения мужчины и женщины, особенно обостряется после многих лет супружества и зачастую ведет к стойкому несовпадению диапазонов сексуальной приемлемости, а это в конечном счете чревато стертым воллюстом у мужчин и аноргазмией у женщин. И хотя отношения между супругами регулируются прежде всего психоэмоциональными и иными внегенетальными, в том числе – социальными факторами, тем не менее нарушение гармонии коитуса может привести не только к распаду нуклеарной семьи, но и к опасным половым девиациям и тяжелым психическим расстройствам. Однако всего этого можно счастливо избежать, если своевременно обратиться за консультацией в возглавляемый им, Либидовским, Центр брачно-сексуального здоровья «Агапэ». А словом «Агапэ» древние греки называли…
– Константин Сергеевич, – с мягким раздражением перебил Сугробов. – Надеюсь, вы еще не раз придете к нам в гости и мы обязательно спросим у вас и про агапэ, и про коитус, и про катарсис… А сейчас, дорогие телезрители, давайте выслушаем мнение Высшего магистра великой белой магии, несравненной Данилианы!
Либидовский нехотя передал микрофон, увенчанный большим поролоновым шаром, посуровевшей магессе. У нее оказался низкий, почти мужской голос и сильный кавказский акцент. С усмешкой глянув на профессора, она заявила, что там, где бессильна наука, на помощь людям приходит безгрешное колдовство, освященное – в ее конкретном случае – благословением митрополита Кимрского и Талдомского Евлогия.
Далее Данилиана гарантировала всем обратившимся к ней полный отворот от разлучника или разлучницы, пожизненный приворот к законной семье, снятие порчи, сглаза, а также родового проклятья с попутной корректировкой кармы и, наконец, установку стопроцентного кода на удачу в деньгах и личной жизни…
– Значит, вы можете вернуть Анатолия к Ирине?! – воскликнул Сугробов.
– Пусть зайдет! – кивнула Данилиана и странно усмехнулась, обнаружив полный рот золотых зубов.
Сугробов осторожно, словно боясь сглаза или порчи, забрал у нее микрофон и заметался по амфитеатру, выясняя мнение зрителей. А мнения разделились. Большинство шумно кляло похотливого Анатолия и жестокую Алену. Некоторые осуждали Ирину, проморгавшую мужа, а теперь вот пришедшую на телевидение – жаловаться. Третьи философски рассуждали о любви как о разновидности урагана, сметающего и правого, и виноватого…
Калязин даже немного подуспокоился, выяснив, что есть, оказывается, люди, способные понять Сашино безвинное непротивление обрушившейся на него любви. Но это был уже не тот покой, не та уверенность в своей сердечной и плотской правоте, с которыми он час назад приехал в Останкино.
Сугробов порхал между рядами, поднося микрофон то одному, то другому желающему. Наконец он остановился возле юноши, сидевшего, низко опустив голову.
– Ну а вы, молодой человек, ничего не хотите сказать?
– Хочу! – дерзко выкрикнул парень, вскочил и вырвал микрофон у опешившего ведущего. – Отец, ты нас предал!
Зал застонал и заухал, заметив, насколько юноша похож на Анатолия: то же узкое лицо с крупным носом, те же близко поставленные глаза, те же волосы… Банкир дернулся, точно ему дали пощечину. Алена выпрямилась и гневно потемнела лицом. А Ирина смотрела на сына с мольбой, будто хотела спросить: «Зачем ты здесь? Зачем?»
– Да, дорогие телезрители! – скороговоркой спортивного комментатора разъяснил обстановку Сугробов. – Сын Ирины и Анатолия – Коля тоже решил прийти на нашу передачу… И мы не посмели ему отказать! Простите, Коля, что перебил вас! Так что вы хотели сказать отцу?
– Я… я… – покраснел сбитый с толку юноша, но справился с собой и крикнул, срывая свой неокрепший басок: – Ты предал нас! Я никогда не прощу тебе того, что ты сделал с мамой! У тебя больше нет сына!!
С этими словами, плача и расталкивая потрясенных зрителей, Коля бросился вон.
– Снято! – весело крикнули сверху. – Давай финал. Потом – перебивки.
Зал оцепенел. Трое несчастных недвижно сидели в креслах. А Саша совершенно некстати вспомнил одну давнюю и очень обидную Татьянину шутку. Она была уже на шестом месяце, а молодой, горячий Калязин все никак не мог утихомириться, клятвенно обещая быть ювелирно осторожным.
– Ладно, – вздохнув, согласилась жена. – Надеюсь, после рождения ребенок будет видеть тебя так же часто…
– Что-о?! – одновременно обалдев и охладев, вскричал он.
– Извини, я неудачно пошутила…
– Ты… Ты думаешь, что я?… Я способен…
– Я ничего не думаю. Я тебе верю…
…Тем временем Сугробов медленно вернулся на подиум, несколько раз в раздумье обошел розовый
