— То самое? — удивилась Линда.
— То самое, — кивнул официант.
— Икра у вас свежая? — справился Слабинзон.
— Свежайшая!
— Отлично!
Официант ушел. Слабинзон некоторое время задумчиво смотрел ему вослед, а потом тихо вымолвил:
— Вот он — новый человек, какого так и не смогли воспитать коммуняки. Скромный, опрятный, дисциплинированный. Жалко, дед не дожил!
На сцене под огромным розовым кустом музыкант, одетый как паж, в берете с пером, аккомпанировал на лютне белокурой девушке, а та тихо пела на незнакомом языке. На певице была пышная лиловая юбка на каркасе, бархатный корсет и стоячий кружевной воротник.
— Такие юбки в старину называли «хранительницами добродетели», — улыбнувшись, сообщила Линда.
— Да уж… — покачал головой Слабинзон. — Не завалишь.
— Интересно, на каком языке она поет? — риторически, чтобы замять скабрезность товарища, поинтересовался Башмаков.
— На средневековой латыни, — определила Линда.
Олег Трудович с уважением посмотрел на невесту друга и только теперь, при свете ярких электрических канделябров, заметил, что строгая Линдина блузка почти совершенно прозрачна и рубиновые соски просвечивают сквозь материю, словно свежая кровь сквозь только что наложенный бинт. И Башмакову вдруг страшно захотелось, чтобы этот необыкновенный ресторан стал обычным советским общепитом — с запахом подгоревшего мяса, доносящимся с кухни, с хамоватыми неопрятными официантами, с убогим ВИА и предпенсионной солисткой, поющей на пределе вокальных возможностей:
Ты помнишь, плыли в вышине
И вдруг погасли две звезды?..
— Икра. Ассорти «Нормандские дюны», — объявил официант.
Он поставил перед каждым по огромному керамическому блюду и положил рядом металлические финтифлюшки, напоминающие ювелирно изготовленные клещи. На блюде перед Башмаковым лежал, грустно уронив натруженные клешни, большой лангуст, обложенный креветками и устрицами. Официант тем временем разливал из обернутой салфеткой бутылки в тяжелые мельхиоровые бокалы белое вино. Закончив, он поставил бутылку на стол. Башмаков приметил год урожая — 1984-й — и тревожно нащупал в кармане сложенные купюрки.
— Трудыч!
— Что? — спохватился Башмаков, выплывая из прекрасного прошлого в суровое настоящее.
— Давай выпьем за Линдочку, мою любимую девушку!
Выпили. Вино напоминало молдавский рислинг, но было намного приятнее. Линда уверенно взяла затейливые щипцы и раздробила ими клешни своего лангуста. Олег Трудович с облегчением последовал ее примеру.
— Вы друзья детства, да? — спросила девушка, изящно прожевав кусочек.
— Мы братья, — сообщил Слабинзон.
— Не похоже.
— Просто Башмакова крестили, а мне на всякий случай сделали обрезание. И наши пути разошлись…
— Что ж, это возможно, если кровные родственники растут в разной культурно-знаковой среде. Но вы все равно не братья. Слабинзон с восторгом посмотрел на Линду.
— Вы учитесь? — спросил Башмаков.
— Да, в аспирантуре МГУ.
— Видишь, Тапочкин, девушка, которую я люблю, аспирантка МГУ. Я просто не стал тебя сразу расстраивать.
— А о чем ваша диссертация?
— Я пишу о семантике возможных миров. Яакко Хинтикка, Пол Крипке… Представляете?
— Не очень.
— Это довольно просто. Вы кто по образованию?
— Мы по образованию советская техническая интеллигенция, — гордо объявил Слабинзон.
— Тогда вы легко поймете! Например, высказывание математики или логики «а равно а» — это, как говорил Лейбниц, необходимо истинное высказывание, истинное во всех возможных мирах, а высказывание «Завтра я выхожу замуж»
— возможно истинное высказывание, истинное не для всех возможных миров. Дальше только шаг до идеи виртуальных миров…
Линда замолчала и отпила вина.
— Тапочкин, я должен тебе признаться: Линда согласилась выйти сегодня за меня замуж. Так ведь, обожаемая?
Девушка улыбнулась и утвердительно потупилась.
Под жаркое а-ля Пантагрюэль пили восхитительное бургундское. Несколько раз подходил «референт» — убедиться, что у гостей все в порядке.
— Неужели Рабле ел икру?
— Конечно, ел…
— Скажите, — спросила Линда, улыбаясь, — а «дикие колбасы» вы тоже подаете?
— Разумеется. По четвергам. Все как у Рабле. Рекомендую попробовать!
— В следующий раз обязательно.
— Скажи, чаровница, а он, — Слабинзон кивнул вслед удалявшемуся распорядителю, — он у вас в МГУ случайно не преподает?
— Нет. Но, кажется, я видела его однажды на конференции по гротескному реализму…
Девушка взяла сумочку, достала зеркальце, поглядела на себя и, сделав огорченную гримаску, грациозно удалилась.
— Ну как?
— Апофегей! — ответил Башмаков.
— Завидуешь?
— Чудовищно.
— То-то! К таким невестам с моими деньгами в Америке близко не подойдешь. А Россия — страна необыкновенных возможностей. За Россию!
Друзья чокнулись и выпили.
— Когда свадьба?
— Считай, сегодняшний ужин и есть свадьба, а ты свидетель. Да, кстати, Бадылкина посылай к чертовой матери! И больше с ним не связывайся!
— В каком смысле? — оторопел Башмаков.
— В прямом. «Золотой шанс» — компания проходимцев. Но придумано гениально: обещают хороший контракт, дают заказ как бы на контрольную разработку. Наши отечественные лохи выкладываются, мозги выворачивают наизнанку, стараются даже какой-нибудь государственный секретик для убедительности засунуть. А им потом коротенькое письмо на роскошном бланке: «Благодарим за сотрудничество, однако Экспертный совет признал нецелесообразным ваше привлечение к работе фонда…» Отечественный лох с горя запивает, клянет отсталость советской научной мысли в целом и свою тупость в частности, а «Золотой шанс» тем временем за хорошие бабки впаривает разработку Пентагону или другим интересующимся товарищам! Агенты, Бадылкин и я, имеем процент со сделки…
— Ну и сволочи же вы! — посерел Башмаков.
