ладком разместил на диване. И вот они лежали передо мной — новенькие, чистенькие, свеженькие, точно младенцы в роддоме, разложенные няньками перед тем, как нести их к мамашам на кормление. Налюбовавшись, я снова сел за машинку, ибо напиток Арнольда стучал мне в виски и требовал творчества. Следующая глава из истории Кировской пионерской организации называлась «Космонавт XXI века» и рассказывала о победе районных пионеров во Всесоюзном конкурсе «Хочу на орбиту!». Как все-таки тесна и непредсказуема жизнь! Оказалось, победителя конкурса — тринадцатилетнего Женю Северьянова я знал. Точнее, знаю теперь. А еще точнее, я познакомился с ним, уже будучи эпиграммушечником на банкете, незадолго перед вылетом на Сицилию… Значит, в тот вечер, девять лет назад, сочиняя историю пионеров- кировцев, я понятия о нем не имел. Приехали. Нет, обязательно мне нужно запутаться во временных слоях, как в незнакомом женском белье! Ладно, черт с ним, с согласованием времени, эта история стоит того, чтобы ее рассказать!
Меня пригласили почитать эпиграммушечки на дне рождения какого-то крутого деятеля. Стол — персон на сорок — был накрыт в банкетном зале «Космоса». Пела Пугачева. Острил Жванецкий. Фокусничал Кио. Вставали увешанные орденами летчики-космонавты и со слезой говорили о замечательном их соратнике, человеке чуткого сердца и необъятной, как расширяющаяся Вселенная, души Евгении Антоновиче Северьянове, попросту — Северьяне, о его неоценимом вкладе в дело спасения отечественной космонавтики в годину тяжких реформ и угрожающих нововведений. Северьян, еще молодой мужик с лысиной, скромно потуплял взгляд и умолял друзей: «Да ладно, ребята, чего уж там… На моем месте так поступил бы каждый». — «Нет, не каждый! — вскочил седой космический генерал с двумя геройскими звездами на кителе. — Эти новые толстосумы все на Канарских баб тратят — а ты на людей! На наш советский космос!» И начались крепкие до взрыда мужские объятия.
Потом был мой знакомый имитатор, с которым я плавал по Волге, он в лицах изображал, как воскресший Сталин вызвал к себе Горбачева с Ельциным и строго спрашивал их, зачем же они довели до такого состояния страну, а те малодушно оправдывались. Мишка все твердил, что «процесс пошел», а Борька, кроме «эта… понимаешь ли…», так ничего ответить и не смог. Сопровождаемый одобрительными возгласами, диалог закончился коротким распоряжением генералиссимуса: «Лаврентий, расстрэлять…» Следующим был я и сорвал бурные восторги, прочитав эпиграммушечку, сочиненную тут же и записанную на салфетке:
Северьян встал, выпил со мной на брудершафт, обнял, после чего я почувствовал в своем кармане присутствие небольшого прямоугольного предмета, оказавшегося при более близком знакомстве пачкой денег. Сумма была приличная, даже несмотря на галопирующую инфляцию. Назад мы ехали в одной машине с хмельным полковником, видимо, не очень успешным, потому что он стал жаловаться, что хоть ему и удалось слетать в космос, но у напарника разыгрался простатит и полет прервали, за это им дали не Героев, а всего-то по ордену Ленина. А потом я спросил его о виновнике торжества, и он поведал, что Северьян чуть было не стал космонавтом, но на последнем этапе у него что-то не заладилось со здоровьем, и его «ушли» в науку. Со временем он возглавил лабораторию искусственной гравитации — огромный ангар с центрифугой посредине. В этом положении его и застали реформы девяносто второго. Сначала честный Северьян, как и все, бедствовал, обивал пороги, просил денег у правительства, но бесполезно. Ему отвечали, что космос — достояние всего человечества, и какая, в сущности, разница, кто запустит раньше, больше и дальше — мы или американцы. В конце концов, он нашел выход — стал сдавать свой огромный, с автоматической терморегуляцией, ангар азербайджанцам, которые устроили там арбузохранилище, такое огромное, что почти каждый второй арбуз, продающийся в Москве, был оттуда, из лаборатории искусственной гравитации. В скором времени Северьян сделался очень богатым человеком: вилла на Кипре, «мерседес», дети в Принстонском колледже, но он не забурел, как остальные «новые русские», а принялся помогать оставшимся без работы космонавтам и даже открыл в Звездном городке бесплатную столовую для голодающего научно-технического персонала. И все это — на свои кровные, заработанные. Вот такой он человек, Женька Северьянов — подлинный герой нашего времени!
…Я фактически уже заканчивал историю пионеров-кировцев, когда из чуланчика показалась заспанная рожа Витька. Я заметил, что у него, как у всех, кто работает на свежем воздухе, лицо и шея буровато-красные, а остальное тело молочно-белое.
— Здорово, голова писателя Акашина! — поприветствовал я.
— Здорово, стукач!
— Почему — стукач?
— Да все на машинке стучишь. Стук-стук-стук… Много настучал?
— На молочишко.
— А это что? — спросил он, увидав разложенные на диване папки.
— Твой роман.
— Иди ты! — заржал Витек и начал развязывать тесемки. — А почему «В чашу»?
— А почему тебя Витей назвали? — вопросом на вопрос ответил я.
— Чтоб с другими не перепутали, — после некоторых раздумий сообщил он.
— Ну вот ты сам и ответил на свой вопрос, — не отрываясь от пионеров, сказал я.
— А где роман-то? — оторопел Витек, заглянув внутрь и переворошив чистые страницы.
— А зачем тебе роман? Ты почитать хочешь?
— Отнюдь.
— И они читать не хотят. Так что не волнуйся!
Витек слопал банку свиной тушенки, закусив ее батоном белого хлеба, выпил чайник кипятку, посидел у телевизора, дождался окончания передач и снова ушел спать. А я, взбодрив себя глотком «амораловки», работал до тех пор, пока не поставил окончательную точку в том месте, где Горби со свежеповязанным вокруг шеи алым галстуком рассказывает затаившим дыхание пионерам-кировцам о своем колхозном детстве. Такой встречи, конечно, не было, но меня попросили…
Я уже укладывался спать, когда — в половине второго ночи — зазвонил телефон.
— Спишь? — спросил Жгутович.
— Почти… Чего нужно?
— У тебя точно «амораловки» не осталось?
— Точно.
— Жаль… жена просто извелась. Жалко смотреть. Все-таки не чужие.
— А ты без «амораловки» уже не можешь?
— Это мысль! Надо попробовать…
— А что ж ты про Витька не спрашиваешь?
— А ты разве не передумал?
— С чего это! Наоборот.
— Ну и как там наш Витек?
— Нормально. Все идет согласно графику.
— Да слышал уже. Все только и говорят, как ты с каким-то ряженым в ЦДЛ приходил, — уныло признался Стас.
— Цель оправдывает средства.
— Я думаю, эта цель тебе не по средствам. Ты все равно не выиграешь.
— История нас рассудит, — отозвался я, с надеждой посмотрев на папки, которые переложил на подоконник, освобождая диван для сна.
— А у тебя ванна новая?
— Не очень.
— Плохо. Я брезгливый.
— Я тоже…
