двухслойное черно-белое суфле. Ей, обессиленной, капают в стакан валерьянку. Ей плохо: внезапно и, очевидно, навсегда она утратила смысл жизни заодно с верой в людей. Такое случается с ней перед каждым прямым эфиром. Она — режиссер. Жуткая профессия!
Увидев появившуюся на пороге Стеллу и Витька, она отпихивает протянутый ей стакан с успокаивающими каплями, вскакивает как ужаленная и кидается навстречу вошедшим с тем жутким выражением лица и с теми ужасными выражениями, с какими доведенный до бешенства рецидивист бросается, чтобы порезать бритвой оборзевшего фраера. Однако на бегу лицо ее вдруг меняется, возникает застенчивая улыбка, а брань как-то сама собой привычно преображается в счастливое воркование:
— Стеллочка, у вас изумительная прическа! Дайте телефончик мастера. А вы и есть знаменитый Акашин? Очень приятно… Прошу на площадку! Стелочка, где вы нашли такого импозантного мужчину? Писатели обычно лысые и скрюченные… Ах, озорница, поделитесь!
Шлапоберская даже не успела ответить, а режиссерша, подхватив Витька, вывела его на освещенное место и усадила в кресло. Рядом устроилась Стелла и, вглядываясь в свое изображение на экране монитора, как в зеркало, начала поправляться и припудриваться. Подскочила длинноногая девушка и пристегнула обоим крошечные черные микрофончики-петлички. Витек испуганно покосился на микрофон, точно на ползущую по лацкану осу. Подбежала еще одна девушка, одетая в коротенький нейлоновый халатик, и специальной мягкой кисточкой припудрила бисерно вспотевший от волнения и жара юпитеров Витькин лоб.
— Эфир через минуту! — сверху, точно из поднебесья, раздался оглушительно усиленный динамиками мужской голос. — Всем приготовиться!
— Стеллочка, работаешь на четвертую камеру! — напутствовала крашеная режиссерша.
Стелла расправила плечи, выкатила вперед небогатую грудь и намертво улыбнулась. Витек, глядя на нее, попытался сделать то же самое, но без особого успеха. Я тем временем пристроился рядом со смотревшей прямо на Акашина камерой и ободряюще кивнул: мол, не волнуйся, я здесь!
— Приготовиться! — снова раздалось сверху. В студии стало тихо, как в ночном морге.
— Газета! — вдруг, страшно побледнев, выдохнула Стелла.
— Газета, газета, газета… — разнеслось по павильону.
Черно-белая режиссерша схватилась за сердце. Но тут, словно молния, к столику метнулось нечто джинсово-длинноволосое, и перед Стеллой появилась сложенная вчетверо газета.
— Работаем! — донеслось свыше.
Стоящий со мной рядом оператор плавно махнул рукой.
Режиссерша судорожно дернулась.
Стелла глубоко вздохнула, как перед нырянием, и заговорила совершенно приторным голосом:
— Добрый вечер, дорогие телезрители! Я — Стелла Шлапоберская. Точнее — доброй ночи! И сегодня наш полночный гость — а передача наша так и называется «Полночный гость» — молодой, но очень талантливый писатель Виктор Акашин, автор еще не опубликованного, но уже нашумевшего романа «В чашу». Передо мной свежий номер «Литературного еженедельника», где известный своим требовательным вкусом критик Закусонский пишет буквально следующее: «А вот и он — давно чаемый и востребованный нашей словесностью молодой талант, бурлящий теплой художественной отвагой! Имя этому природному явлению — Виктор Акашин…» — Она отложила газету и посмотрела на моего питомца так, словно видела его впервые. — Виктор, я тоже много о вас слышала, теперь вот рада возможности познакомиться лично и представить вас нашим телезрителям!
— Обоюдно! — напряженно ответил Витек, глянув на мой правый безымянный.
— Итак, первый вопрос, Виктор: почему вы не расстаетесь с этим кубиком Рубика?
— Это… э-э-э… это я ищу культурный код эпохи…
Я облегченно вздохнул, точно тренер боксера, удачно ушедшего от первого удара соперника- мордоворота. Здорово я его все-таки вымуштровал: даже подсказывать не пришлось.
— Ну и как, удается? — чуть насмешливо спросила Стелла.
Это, кстати, меня всегда раздражает в телевизионщиках. Конечно, одна мысль о том, что в данный момент на твою глупую физиономию вынуждены любоваться миллионы ни в чем не повинных людей, невольно настраивает на иронический лад. Но всему есть предел. Я показал Витьку правый указательный палец, точно пригрозил.
— Амбивалентно! — четко отреагировал он, и Стелла, уже начавшая беспокоиться из-за паузы тоже, облегченно вздохнула.
— Это помогает вам в творчестве? — уже серьезно спросила она.
То-то же! И я показал большой палец левой руки.
— Скорее да, чем нет.
— Скажите, Виктор, а писать трудно?
— Гении — волы! — глянув на мой левый мизинец, ответил Витек.
— Меня всегда страшно интересовало, как писатели находят сюжеты. Как вам вообще пришла в голову мысль сесть за роман?
— Трансцендентально! — сообщил Витек согласно моему правому большому.
Я перехватил укоризненный взгляд режиссерши, которая решила, что, выставляя большой палец, я подбадриваю и тем самым отвлекаю молодого гения от работы в эфире.
— Я так и думала, — кивнула Стелла. — А когда вы пишете, вы думаете о ваших будущих читателях?
— Вестимо, — подтвердил Акашин, сверившись с моим левым мизинцем.
— Когда же мы увидим роман напечатанным?
Я выставил вперед средний палец левой руки, что, конечно, для непосвященного человека выглядело крайне непристойно, и поймал на себе теперь уже гневный взгляд режиссерши.
— Вы меня об этом спрашиваете? — послушно поинтересовался мой воспитанник.
— Да, действительно, — согласилась Стелла. — Об этом надо бы спросить наших издателей, которые не торопятся замечать молодые таланты. Или я ошибаюсь?
— Скорее нет, чем да! — подтвердил бдительный Витек.
— Ну, раз уж мы заговорили о современной литературе, скажите, кого из современных писателей или поэтов вы цените больше всего? — спросила Стелла и выжидательно посмотрела на Витька.
— Я? Э-э-э… — затосковал он и беспомощно глянул в мою сторону.
Я подсказывающе ткнул пальцем себя в грудь, но по его испуганному взгляду вдруг понял: он попросту забыл от волнения мою фамилию. Стелла краешком телевизи-онно улыбающегося рта что-то шепнула Витьку. Я же, беззвучно артикулируя, старался ему напомнить, как меня зовут. Пауза затягивалась. Крашеная режиссерша показала мне острый кулачок.
— А я догадываюсь, кого вы цените больше всего, — нервно кокетничая, пошла на выручку Стелла. — Телезрители знают его по передаче «Гений чистой красоты». Его зовут…
— Пушкин… — вдруг выпалил Витек.
— Да, — разочарованно вздохнула Стелла. — Пушкин — наш современник. Все мы вышли из шинели Пушкина…
— Ментально, — в полном соответствии с инструкцией отреагировал Витек.
Для этого мне снова пришлось выставить средний палец, но теперь уже правой руки. Во второй раз увидав этот неприличный жест, режиссерша не выдержала и решительно двинулась ко мне, чему я, к величайшему моему сожалению, в тот момент не придал особого значения.
Стелла кивнула и покосилась на часы, светившиеся на экране одного из мониторов: до конца прямого эфира оставалось меньше трех минут. И тут ей, как каждой ведущей, под занавес захотелось задать какой-нибудь оригинальный, нетрадиционный вопрос, разумеется, заранее согласованный с руководством. Хотя если учесть, что два дня они не подходили к телефону, тут, возможно, имела место импровизация личного свойства.
— Скажите, Виктор, — игриво спросила она, — какое место в жизни писателя занимают женщины?
— Не вари козленка в молоке матери его! — буркнул Витек, даже не дожидаясь моей подсказки.
Лицо Стеллы вытянулось от неожиданности. Здорово! Так ее, выпендрежницу! Молодец, Витек! И я
