– Садись, подкрепляйся. Между делом расскажешь мне, что приключилось с Питом и Фармером...
– Уже знаешь?
– А как же. Особенно меня интересует Додо. Как тебе удалось разделаться с этим боровом?
– Просто повезло, я думаю. Но тебе, Хэл, в любом случае не следовало посылать этих образин, чтобы прикончить меня.
Он покачал головой.
– Тебе необходим длительный отдых, Скотт. Становишься нервным и подозрительным. Всех подозреваешь. Даже меня. Вот что получается, когда человек держится особняком, становится изгоем.
– Это ты обо мне?
– И вдобавок еще слишком честный. Только потому, что кто-то позволяет себе небольшие вольности с законом, его уже подозревают Бог знает в чем. Но я должен рассеять твои подозрения. Вовсе не я натравил на тебя этих психованных дикарей.
– Рад слышать это, Хэл. Ты снял у меня с души большой камень. Благодарю. Кстати, ты мне говорил, что познакомился с Джинни Блэр здесь, на ранчо. Разве ты не знал ее еще тогда, когда она встречалась с Гарбеном в Лос-Анджелесе?
Я ничуть не смутил его.
– Ну, конечно, Скотт. Ты же знаешь, что я лгун. Что здесь нового?
Ну, что ты будешь делать с таким человеком?
Он взглянул на мои красные разбитые суставы пальцев, потом посмотрел мне в лицо.
– Знаешь, Скотт, а ты оказался получше, чем я думал. Этот бифштекс у тебя хорошо прожарен или сырой?
– С кровью. Отличная штука. А ты что не ешь? – Перед ним стоял стакан, но еды не было.
– Я уже ел. Когда я ем, то не пьянею, – рассудительно ответил он, – а если я не поддам как следует, то что за удовольствие в танцах? Я должен себя чувствовать раскованным. А ты будешь танцевать?
– Попробую. Думаю, Фармер, Додо и Пит вряд ли явятся сюда.
Он усмехнулся.
– Они... отдыхают в своих камерах.
– Я все-таки хочу кое-что сказать тебе. В следующий раз, когда твои парни вздумают...
– Ради Бога, Скотт. Это вовсе не мои ребята. Я здесь просто отдыхаю. Я неплохо знал этих ребят, еще когда был жив Жюль. Поэтому, когда я встретил их здесь, мы, естественно, общались.
– Ясно. Но я все-таки хочу тебе сказать. Если в следующий раз кто-нибудь из этих подонков нападет на меня, бить я их больше не собираюсь, я и так себе все руки отбил, я их просто пристрелю.
– А вот это молодец. Таким ты мне нравишься...
– Да, кстати, у меня вопрос. Когда мы разговаривали с тобой около бассейна, с тобой были Грин и Пит. Но там был еще один тип. Он показался мне знакомым, но вспомнить, кто это, я не смог.
– Какой, ты говоришь, тип? А-а, такой седой?
– Да, с усами, в темных очках.
– Это Эверетт. Ты его не знаешь. Саймон Эверетт. Он с Востока. Бизнесмен.
– Ну, конечно. Такой же бизнесмен, как ты и Тей Грин.
– Нет, он в самом деле бизнесмен. У него фабрика в Пенсильвании.
– Что же на ней изготовляют?
– Гробы.
– Оно и видно.
Он рассмеялся.
– Нет, ты просто умора, Скотт. Если кто-нибудь зарежет свою жену столовым ножом, ты готов повесить продавца, который этот нож продал. Пойдем-ка лучше на танцы.
Пока шел этот разговор, я с аппетитом уплетал мой бифштекс. Оттолкнув от себя пустую тарелку, я встал.
– Именно это я и собираюсь сделать после небольшого отдыха, необходимого для переваривания пищи.
Кактусовый корраль представлял собой большущий обыкновенный амбар. Потолки были высокие, мебели почти никакой. В одном конце амбара три музыканта, которые раньше играли снаружи, стояли на небольшой платформе и 'наяривали' вовсю. Первой скрипкой и распорядителем был старикан с бакенбардами лет ста, не меньше, и с совершенно неправдоподобным именем. Звали его Зеки Губер. Зеки, пристукивая ногой об пол, будто артрит ему нипочем, бешено пиликал на скрипке и кудахтал.
– До-си-до и фиддл-ди, выходи на серединку, раз-два-три, – или что-то столь же несусветное. Человек сорок топталось в середине огромного амбара, двигаясь в различных направлениях, отплясывая кто во что горазд, не слушая, что выкрикивает Зеки. Все это меня нисколько не удивляло. Суббота. Люди гуляли.
И тут высокая, стройная, но не худая блондинка с потрясающим декольте, быстро приблизившись ко мне, произнесла:
– Привет, Шелл, пойдем.
Если бы это не была Делиз, я бы с ней тоже поздоровался, но так как это была она, я лишь сказал:
– С ума сойти, – и мы пошли танцевать. Во время этого танца я несколько раз терял Делиз из виду, но потом все же находил. Возможно, я выглядел таким же идиотом, каким себя чувствовал. Единственно, что у меня осталось в памяти от этого танца, так это то, как прыгала и скакала Делиз. Наконец танец закончился и Делиз упорхнула с каким-то другим партнером, а передо мной, блестя глазами, оказалась сладкоголосая, прелестная Эйприл.
– Станцуем? – весело спросила она.
– Почему бы и нет?
Но тут я навострил уши. Зеки что было силы выкрикивал такие рекомендации, выполнить которые мои хореографические способности явно не позволяли.
– О, Боже, – произнес я. – Давай лучше отменим.
– Ну что ты, глупый, не бойся!
– Я не боюсь. Но, Эйприл, у меня ничего не получится.
– Попробуй. – Ее блестящие синие глаза растопили лед моей нерешительности.
– О'кей, – пожал я плечами. – Достанется-то тебе. Предупреждаю: нога у меня тяжелая. Я и во время вальса-то могу девушке ногу напрочь отдавить, а если разойдусь – тушите свет.
– Рискну.
– Посмотрим, что ты скажешь потом.
И мы направились на середину. Когда мы проходили мимо Хэла Кэлвина, он мрачно хмыкнул.
– Смотришься ты на этом фоне совершенно дико.
– Да ладно, заткнись. – Тут я заметил, что выглядит он как-то не очень. – Что с тобой, Хэл? Опять язва разыгралась?
Он остановился.
– Черта с два, язва. Есть мне не надо было перед танцами, вот что. Я попросил у повара кусок мяса с кровью, а он мне дал пережаренный, жесткий, как подметка. Невозможно было угрызть. – Внезапно на лице у него появилась такая гримаса, будто он зеленых слив объелся, и он поспешно сказал: – Надеюсь, вы меня простите, если я вынужден буду срочно покинуть вас...
И действительно быстро ретировался.
Эйприл рассмеялась.
– Шелл, он в самом деле преступник? Настоящий?
– Еще какой.
– Но ведь это невозможно. Ведь он вполне разумный человек, остроумный и даже красивый. Не может он быть совершенно дурным человеком.
– Совершенно дурным? Таких, наверное, вообще не бывает. Но он – достаточно дурной. Внешность, дорогая, к сожалению, еще ни о чем не говорит. Это как раз именно тот случай. В некоторых отношениях
